Мария из Брюгге

Солнце стояло уже высоко в зените, когда последние блоки были наконец-то подняты с помощью мамонтов и установлены на площадке храма. И хорошо, что успели. Мамонты много и долго работать не любят. Как только солнце поднимается высоко, они сами прекращают работу и как по мановению волшебной палочки, а скорее – по незримому, только им понятному знаку вожака – останавливаются, и никакие уговоры не действуют. Они спокойно, с достоинством уходят обратно в лес.

Так и сейчас – в один момент работа прекратилась и вся мамонтиная строительная бригада, словно по волшебству, двинулась в свои владения под благодарный лай собаки Буси. Пришла Ольга, внучка Викентия, местная крестьянка – покормить простой крестьянской пищей. Федор и Викентий уселись в тени храма и стали обедать. Затем Викентий и Ольга остались прибрать площадку от строительной грязи, а Федор, желая искупаться, спустился к реке.

Он снял с себя мокрую от пота одежду и вошел в прохладную воду. Его уставшее тело ощутило, как проточная вода обняла его и потянула за собой. Федор плавал долго, растворяясь в водной стихии, наслаждаясь полным единением с природой. Выйдя из воды, упал в траву на спину. Горячее солнце на чистом безоблачном небе радужными лучами пробегало по мокрой коже, обдуваемой легким щекотным ветерком. Солнечные иглы, проникая сквозь капли воды на коже, приятно покалывали. Он слегка прикрыл глаза и внезапно, ослепленный солнечной вспышкой, почувствовал, как по всему телу пробежала сладкая сонная истома.

Вдруг Федор всецело ощутил, что прохладная тень заслонила солнечный диск и наклонилась к нему. Мелкая дрожь пробежала по его лицу, а слух различил знакомый родной шепот: «Федор». Он приоткрыл веки и слипшимися от воды глазами, разгоряченными солнцем, разглядел размытый контур женского лица, склоненного к нему. Длинные непослушные пряди темных волос, развеваемые ветерком, ласково струились по его телу, покрывая мужчину шатром. Резкий холодок пробежал от кончиков пальцев на его ногах, далее вверх и, остановившись на губах, преобразовался в холодную дымку.

– Богдана?! – глухим голосом вымолвил Федор, узнав в женском облике свою давно, много лет назад умершую жену. – Ты пришла ко мне… Я так скучал по тебе. Как хорошо… – с большим усилием произнес он, чувствуя, что сознание проваливается в туманную черную бездну.

«Федор, беги, ты еще можешь спастись…» – тихий голос Богданы звучал хрипло. В ее глазах сквозила грустная заботливая нежность к супругу.

– Не уходи! Останься… – прошептал Федор. – Я так скучал по тебе.

Вдруг выражение лица Богданы изменилось: губы сжались, серые глаза почернели, как темная вода в реке, и теперь уже резкий, стальной голос всё громче и громче отчеканил каждое слово, отдающееся ударом в висок: «Беги в храм, ты еще можешь спастись! Беги в храм, ты еще можешь спастись!»

Федор потянулся рукой к жене, кончиками пальцев дотронулся до ее лица – и ощутил, что касается чего-то обжигающе ледяного. Ее лицо исказила гримаса ужаса, оно стало рассыпаться, как песок на ветру, обезображивая прекрасные черты, и тут он услышал яростный вопль: «П Р О С Н И С Ь!!! БЕГИ!!!»

Федор очнулся. Видение исчезло. Он слышал громкое глухое биение собственного сердца, готового выпрыгнуть из груди. Дикий страх непонимания происходящего охватил его. Мужчина еще не до конца осознавал возвращение из сновидения в мир реальности. В его пульсирующем мозгу продолжал звучать истошный вопль Богданы: «Беги в храм! Беги в храм! Беги в храм!»

Федор огляделся. Сильный порывистый ветер вздымал водную поверхность реки, пригибал к земле траву, резкими рывками вместе с песком и каменной галькой поднимая вверх песочную стену. При каждом вздохе Федора ветер с песком попадали ему в легкие. Он с трудом, не имея возможности свободно вдохнуть, возвел глаза к солнцу. Очертания диска еле угадывались на небе. Мимо него стрелой пробегали мелкие и крупные животные: лисы, зайцы, тигры, кабаны, волки и многие другие, в одном направлении – от леса в сторону горы.

Федор, обуреваемый общим животным страхом, бросился бежать за огромным бурым медведем. Быстрее туда, наверх, в храм! Он ощущал позади себя, как со стороны леса надвигается какая-то страшная Сила, поднимающаяся до небес и сметающая всё на своем пути. Он слышал, как огромный лес вековых деревьев с корнем вырывался из земли и разламывался, будто сухой бурелом, и эта неведомая Сила расшвыривала в разные стороны разломанные, растерзанные стволы деревьев, с грохотом падающие на землю совсем рядом с бегущим Федором. Дико трубящие мамонты накрывались ледяным смрадом и уничтожались в адском месиве. И весь этот кошмар двигался по следу бегущего Федора и других животных, спасающих свои жизни. Всё это ужасающе страшное, не щадящее ничего вокруг ревело и сплошной стеной надвигалось от бывшего леса по лугам, по реке, настигая по пятам бегущих от смерти к храму в надежде на спасение. Небесный свод разверзся, и на землю полился ледяной серо-коричневый дождь, омывая камни и землю, превращаясь в слизкую, скользкую жижу. Федор падал в это липкое месиво, поднимался и, полностью залитый грязью вперемешку с собственной кровью, продолжал подъем, обуреваемый страхом и гонимый чеканным холодным голосом Богданы: «Беги! Беги! Беги!»

Каменные ступени, ведущие к храму, были полностью залиты грязной жижей и скользили под ногами. В очередной раз оступившись, он уткнулся в лежащую на ступенях промокшую большую дикую кошку. Она уже полностью обессилела и не могла двигаться дальше по скользкой поверхности… Шерсть, пропитанная глиной и грязью, отяжелела. Он поднял кошку, и она, истошно хрипя, прильнула к Федору всем своим продрогшим телом, вцепилась в его кожу когтями.

Он бежал, падая и поднимаясь, всё выше и выше. Осталось совсем немного. На очередной ступени Федор подобрал ещё одно живое существо: волка, с трудом узнаваемого из-за полностью залепившей шерсть глины. И, наконец, вслед за бегущим медведем архитектор выскочил на площадку перед храмом. Вместе со спасенными им животными и медведем, насквозь пропитанным жидкой грязью, он буквально проехал по скользкой площадке, гонимый потоком, и, вопя во всё горло, влетел в открытый проем внутрь здания.

– Федор!!! Помоги-и-и-и!!! Двери-и-и!!! – истошно орала Ольга, закрывая дверь южного входа, откуда не хлестал поток грязной воды, благодаря чему закрыть ее могла и женщина.

– Я запер вход в колокольню! – прокричал Викентий.

Он уже спустился сверху из-под свода храма и молниеносно, несмотря на старческий возраст, ринулся закрывать восточный вход.

Федор бросился обратно к северному входу, откуда хлестал основной поток бурной плотной грязи, принесший его сюда. В двери храма вместе с потоком грязной глинистой жижи влетали успевшие добраться сюда животные, всё больше и больше заполняя помещение. В дикой панике они сталкивались и, суетясь, прилипали друг к другу. Полчище птиц металось под сводами храма. Звуки, издаваемые этими несчастными существами, сливались в единый непрерывный жалобный стон.

Федор сильным рывком захлопнул двери северного входа и ринулся через помещение храма – по животным, по грязи, заполнившей убежище, – закрывать западный вход. Огромные тяжелые двери лязгнули, погрузив спасенных в кромешную мглу. В этот самый момент люди услышали оглушающий грохот, раздавшийся над их головами. Колокольню и купол срезало, будто острой бритвой, невидимая сила смяла их, как тесто, и выплюнула в разные стороны бесформенными кусками.

Стены храма дрожали, и все находившиеся в нем животные и люди молили о спасении своих маленьких хрупких жизней. Они слышали, как беспощадный монстр за пределами их убежища нещадно перемалывал, пережевывал, а затем выплевывал всё вокруг, не щадя никого, несся вперед, дальше – туда, куда с остервенением направлялся всемирный потоп.

Глава шестая

Гибель цивилизации

Небеса разверзлись, будто невидимая рука с грохотом распахнула старую проржавевшую дверь потайной комнаты, и всё то, что было заперто в ней, яркой радостной вспышкой устремилось вниз, на свободу Вся космическая мощь оружия разгневанных богов обрушилась на север планеты. Голодная пасть беспощадного Зверя, наконец-то спущенного с цепи, не имея преград, с жадным аппетитом всё быстрее и быстрее неслась во все стороны света с единственной целью – проглотить, сожрать всё ненавистное и одновременно страстно желанное и набить свой голодный желудок.

Раздираемые в клочья огромные древние леса и города превращались в адское месиво, заливаемое с небес глиняным ледяным дождем, стоящим стеной. И всё это стремительным жидким потоком неслось вперед, заполняя собой захваченные территории. Звериная пасть космической машины подняла воды океанов и морей до невидимой высоты. Наглотавшись воды и растратив силы, она приутихла, а ее глиняно-водный шлейф стремился дальше и дальше, затопляя и уничтожая саму жизнь.

Небеса, раздираемые молниями, выливали океаны грязной ледяной воды на планету. Города и страны в один момент превращались в руины. Тысячи людей на улицах не успевали добежать до какого-либо укрытия, их поглощал глиняный поток, навеки оставляя в общих могилах. Разрушенные дома затоплялись, и улицы городов заполняло бесчисленным множеством погибших людей и животных, несущихся в бурном месиве жидкой грязи.

Всю эту страшную разрушительную энергию невиданного оружия влекло всё дальше и дальше с севера на юг по всем частям света, она хоронила города и страны, поднимая уровень морей и океанов, затапливая планету и уничтожая цивилизацию в планетарном масштабе. И только дойдя до южного края, растеряла свою мощь. Утомленно присыпала оставшимися от ее шлейфа песком и грязной глиной континенты, осмотрела свои деяния по всем сторонам света и, вполне довольная, разбудила обожравшуюся звериную пасть на дне океана. Изрядно подуставшая и подрастерявшая силы, энергия Зверя, поджав хвосты и призакрыв пасть, поднялась к небесному своду и с просящим ревом лениво протиснулась в образовавшуюся маленькую щель. Дверь захлопнулась.

Беспросветное небо. Глиняный моросящий дождь, хотя и не представляющий серьезной опасности, продолжал непрестанно лить с неба, заполняя собой всё пространство. Серое низкое небо не пропускало солнечных лучей, и земля не могла согреться. Бесконечная зима и голод по всем континентам. У тех, кто не погиб в этой катастрофе, была одна задача: как-то выживать дальше.

Разрушенные и затопленные пустые города. Нехватка продовольствия и невозможность его производства. Кто-то как-то перебивался в развалинах домов, находя остатки пропитания. К тому же короткие дни без какого-либо просвета на небе быстро переходили в ночи. Отсутствие освещения приковывало людей к определенному месту, не позволяя им найти что-то лучшее для себя. Огромная смертность от голода и болезней. Отсутствие чистой питьевой воды. Стремительно распространяющиеся инфекции продолжали уносить множество жизней…

Все держались небольшими кучками, чтобы не давать болезням возможности быстро распространяться. Выживали в развалинах верхних этажей домов, куда не дошла вода и где было более-менее сухо. Бесчисленное множество мертвых тел лежало на поверхности под дождем – их нереально было похоронить. Большинство спасшихся оказалось в горах, на склонах, высоко над уровнем моря. Там можно было добраться до чистой воды.

Люди на всей планете учились жить заново. Некогда красивые сытые города с продвинутыми технологиями теперь застыли в своей беспомощности и бессилии помочь живым. Громадные дворцы с прекрасными залами были полностью затоплены. Плавающие в грязной воде шедевры великих мастеров и подтопленные монументальные изваяния с усмешкой напоминали о своем былом величии. Мебель, оружие, одежда, библиотеки – былая роскошь и всё то, что составляло величие цивилизации, гнило и расползалось от сырости и плесени. Разрушенные дороги, мосты, средства передвижения – вся великая планетарная империя в один момент превратилась в безжизненное пространство, заполненное кишащими крысами и барабанной дробью монотонного дождя… Никто не знал, сколько прошло времени, никто не считал эти темные холодные ночи и беспросветные дни, сменяющие друг друга равнодушной ленточной змейкой.

И вдруг однажды дождь прекратился и стих. Тишина охватила всю землю – как будто в преддверии чего-то очень важного. Словно переполненный зал затих, погасли свечи и зрители, затаив дыхание, застыли в ожидании магического взмаха дирижерской палочки. Вдруг тонкий солнечный лучик протиснулся сквозь серую дымку, осветил вход в пещеру на горе и уже более уверенно пробежал внутрь каменного убежища и остановился в глазах маленького ребенка, завороженного волшебством света.

– Солнце?! – воскликнул ребенок и устремился ко входу в укрытие.

– Солнце! – вторили ему все, кто выходил наружу и завороженно смотрел вверх – как на самое большое чудо и счастье своей маленькой жизни.

Солнечные лучи всё больше и больше раздвигали тяжелое, мрачное воздушное пространство, и уже беспрепятственно длинными теплыми нитями касались своими иголочками склонов гор, останков разрушенных городов и затопленных земель. И отовсюду, куда дотягивались солнечные лучи, – из убежищ, укрытий развалившихся зданий – выползали в молчаливом удивлении измученные люди. Толпы детей в оборванной одежде с полными восторга глазами тянулись руками туда, вверх, в небо, и кричали радостно:

– Мама, смотри, солнце!!!

Глава седьмая

Хельга Суэн

Хельга Суэн жила в Белой башне на территории старой крепости, что на высоком холме.

Крепость была изрядно потрепана. При взгляде на ее кирпичные останки, невольно возникало щемящее чувство сожаления не только от вида пострадавшего, когда-то необыкновенно красивого архитектурного творения, но и от того, что творение это было разрушено воздействием то ли природного катаклизма, то ли военной техники, не пощадившей ее былой красоты. Более-менее в нормальном состоянии для проживания сохранилась круглая кирпичная башня, облицованная белым камнем и потому прозванная местным населением Белой башней. Она занимала довольно обширное пространство территории, была в семь этажей высотой, с высокими узкими окнами по всей окружности. Во многих местах уже облетевший белый камень обнажал ее красно-кирпичную кладку.

Все остальные здания на территории крепости также представляли собой грустное зрелище. Несколько небольших трубных башенок, покачивающихся и скрипящих от ветра в безжизненном пространстве, держались из последних сил на честном слове и обещали уже в совсем скором времени очередным ковром разбитых кирпичей дополнить картину разрушения. Вся территория крепости – то ли военного, то ли заводского предназначения, а скорее, и того и другого, – представляла собой сплошные руины. Кое-где еще сохранилась булыжная кладка дорог, по которым передвигались когда-то местные обитатели, проступающая сквозь грязную глинистую почву.

Крепостные стены вместе с их некогда защитными бастионами также пребывали в состоянии разрухи и запустения. Они давно поросли травой и кустарниками поверх кирпичной кладки и могли бы вызвать бешеный восторг у какого-нибудь романтичного художника, вдохновив его написать картины не хуже, чем у Пиранези. Но у Хельги Суэн они восторга не вызывали. Каждое утро, проснувшись, она первым делом подходила к окну спальни, расположенной на самом верхнем этаже башни, и с горьким сожалением разглядывала разруху в своих владениях. Ежедневно просчитывала-высчитывала у себя в голове, во сколько же ей обойдется масштабное строительство. И каждый раз, сводя дебет с кредитом вплоть до последней копейки, убеждалась и соглашалась, что таких денег у нее нет и взять их неоткуда. «Ну и пусть будет так, как есть, – говорила себе в очередной раз Хельга Суэн. – Как-нибудь проживем».

Осень в этом году стояла промозглая и сырая. Почти бесконечно шли проливные дожди, размывая грязную глинистую почву, превращая тракты в бездорожье. Иногда нежданным праздником выглядывало солнышко, косыми лучами радостно освещало всё вокруг – и быстро закрывалось жадными тучами.

Этот день пролетел, как обычно, незаметно, полный хлопот по хозяйству. В деревянных пристройках рядом с башней содержались куры с петухом, несколько поросят, козы, конюшня с лошадьми. Со всей этой живностью справлялись племянница Хельги Дана, конюх Парис и мальчик Жан девяти лет. Хельга Суэн и сама не гнушалась физического труда, тем более что содержать большее количество прислуги она не имела финансовой возможности. Да и здоровье вполне позволяло, несмотря на возраст – хорошо за пятьдесят.

Вечером рабочую одежду она сменила на свое любимое платье времен императора Наполеона. Расположилась в уютном мягком кожаном кресле рядом с растопленным камином в большой приемной зале на первом этаже.

Необходимо уделить особое внимание платью. Когда-то белоснежное, из мягкого, нежнейшего шёлка, отороченное кружевами в области груди и по всей длине рукавов, оно развевалось в вихре вальса на балах на очень высокой стройной девушке и вызывало восхищение влюбленных кавалеров и заботливых родителей. Когда-то… но очень давно. Теперь оно потеряло свою белоснежность, приобретя серо-желтый оттенок и жирные пятна по всей длине, которые уже не отстирывались. Кружева потемнели и расползлись бесформенным рисунком, бесстыдно и нагло рваными дырками обнажая руки. Платье, подпоясанное алой атласной ленточкой под грудь по моде светских красавиц времен бесчисленных походов императора Наполеона, явно было не по росту Хельге Суэн. Ее невысокая фигура буквально утопала в буйстве шёлка. Платье было настолько длинным, что Хельге не оставалось ничего другого, как подвязывать его обыкновенным шнурком, выпуская поверх большими пышными воланами. Алая ленточка, призванная обхватывать грудную клетку, обвивала Хельгу в области талии. Излишне длинные кружевные рукава были несколько раз подвернуты до локтя.

Полное несоответствие платья и его хозяйки подчеркивал надетый на ее голову бикорн – потертая черная двуугольная шляпа из войлока, головной убор европейской армии.

Хельга расположилась в мягком кресле, вытянув босые ноги в сторону камина. Она смотрела на потрескивающий огонь – и чувство истомы бежало по ее уставшему телу. Хельга напоминала кошку, которая согревает любимое место своего хозяина до момента, пока ее не прогонят.

«Ну и гарь от него! По всему дому расползается… Ну что ты будешь делать? Как же они топили? Да нет, вовсе и не топили. А как-то иначе…» – Ее взгляд блуждал по танцующему огню, с треском пожирающему дрова, по камину, по странным набалдашникам, которые украшали его или вовсе и не украшали… возможно, они для чего-то нужны… потом опять возвращался к огню. Ее глаза, заполненные туманной пеленой сладкой дремы, закрылись под собственное негромкое сопение.

Чей-то всхлип и сдержанный стон разбудили Хельгу. Она почувствовала, как с ее руки скатываются капельки воды и звонко ударяются о каменный пол. «Вода?!!» Она, окончательно проснувшись, в ужасе вскочила с кресла. На коленях рядом с ним стояла Дана и горько плакала. Слёзы текли ручьем с ее милого личика и омывали руку спящей, что вызвало ужас в сознании Хельги.

– А-А-А-А!!! Что случилось?