Тайна Ирминсуля

Через некоторое время от шершавого ствола через руку по всему телу заструилось тепло – Ирминсуль ответил. Илария заплакала – от благодарности, от холода и усталости, от страха и умиления. Прижалась к стволу, чтобы согреться, и свободной рукой сняла накинутую на шею верёвку, привязанную к деревянной кружке, как научила знахарка. Поставила рядом с собой в снег.

За спиной стало ещё холоднее. Г-жа де Венетт не видела, как поднялась позёмка и затанцевала по молочной поверхности, спиралевидно подбираясь к дереву ближе, пока не окутала белым коконом Ирминсуль. В этой метели закружили две птицы, настолько белые, что к концу снежного танца они перестали быть видны в завихрениях снежинок. И в этот миг звенящая тишина оглушила женщину. Захотелось спать, как и предупреждала ведунья.

Илария закусила потрескавшуюся губу – единственный способ, на что хватало сил, чтобы прогнать болью опасное состояние. Время не обращало внимания на борьбу женщины с усталостью и холодом, оно всё тянулось и тянулось. Где-то в воздухе позванивало невидимыми колокольчиками, словно обледеневшие пучки семян и свернувшиеся на зиму листья тёрлись друг об друга стеклянными бочками. А когда вспорхнувшие с макушки дерева птицы уронили на женщину под деревом ком снега, она поняла: всё закончилось.

Ствол больше не грел. Тогда Илария с трудом разорвала объятия с деревом, протянула руку и вытащила из-под набросанного холмика сосуд. Обмороженными пальцами с трудом надела на шею верёвку, бочок потяжелевшей крестьянской кружки холодным камнем коснулся груди. Женщина сделала шаг назад, с трудом сохраняя молчание. Слёзы брызнули из глаз: мёрзлая поверхность стала злее и теперь исподтишка вонзала замёрзшие травинки в нежные ноги аристократки.

Подходя к площадке, на которой металась служанка, Илария, наконец, позволила себе тихо застонать. Жанетта, прижимавшая к себе внутреннюю часть накидки и тем самым согревавшая её, укутала хозяйку. Обмороженные ноги с трудом втиснулись в мягкие и прежде удобные ботиночки. Госпожа оперлась рукой на крепкое плечо помощницы, и так они медленно, продолжая сохранять молчание, вернулись в замок. Теперь Иларии было всё равно, заметят ли её слуги – то, чего она прежде старательно избегала. Кухарка ахнула, увидев, в каком состоянии находится госпожа, и на молчаливый кивок Жанетты так же безмолвно кивнула и бросилась к чану с водой, под которым уже весело трещали дрова.

В ожидании супруги метавшийся по комнате Рафэль выхватил Иларию из объятий служанки и потащил было к постели, чтобы согреть одеялами, но женщина оттолкнула мужа, нетвёрдо встала на ноги и повернулась к Жанетте. Та поклонилась:

– Уже можно, госпожа, говорить! Обряд закончен.

Илария вздохнула с облегчением, открыла рот, но из него раздался хрип. Женщина откашлялась и только после глотка тёплого вина смогла приказать:

– Хрустальный кубок! – а пока служанка металась по комнате, заставила огни в комнате гореть ярче.

Жанетта поднесла прозрачный кубок и помогла снять кружку, до сих пор висевшую на шее, как её обычно носят нищие для подаяния. По дороге набившийся в посуду снег немного подтаял, и в бокал потекла тонкая струйка со снеговой кашицей вперемешку.

Рафэль придумал себе занятие: пока супруга рассматривала полурастаявший снег в бокале, снимал с её холодных ног обувь и почти неслышно ругался на женскую доверчивость ко всяким там придуманным бредням простолюдинов.

– Ты слышишь? – госпожа обратилась к служанке и поболтала кубком с белой массой. Внутри него как будто что-то глухо билось о стенки.

– О, Белая Владычица! Вас благословили, моя госпожа! – воскликнула Жанетта, поднося свои ладошки к кубку и согревая его простейшей магией. Снег в нём быстро превратился в жидкость.

На дне блестели две одинаково изогнутые, сцепленные друг с другом, нити. С разрешения госпожи Жанетта поддела их шпилькой, поднесла свечу – и все увидели, что это не ниточки вовсе, а серебряные крепления с бриллиантами – один желтоватого, другой – розоватого цвета:

– Это две серьги, мадам! И они обе мужские! Хотя…

Рафэль дрожащими руками поднёс к глазам подарок Ирминсуля:

– О, Владычица мира! Это же «Слёзы ангела»!

Женщины ахнули. Ирминсуль сделал слишком дорогой подарок! Знаменитые украшения, которые носили на проколотых мочках ушей только наследные принцы, для остальных были запрещены, если только не были подарены самим его королевским высочеством, но это случалось крайне редко, за особые заслуги перед Люмерией или королём. В Лабассе серьга с красным бриллиантом сверкала у одного человека – сира Алтувия де Трасси, и то несколько веков назад.

– Жанетта, буди скорей детей! – потрескавшимися губами приказала г-жа Илария. – И… ты знаешь, что надо делать. Не зови Нану, она будет ныть и надоест мне. Поскорее, милая, я их не чувствую.

Сообразительная девушка мельком взглянула на неподвижные ноги хозяйки, сделала книксен и унеслась за тёплой водой и лечебной мазью.

Глава 2. Птенчики

Источником бедствий чаще всего служит беспечность.

Гай Веллей Патеркул

Через несколько минут заспанные Антуан и Мариэль стояли в родительской спальне на коленях. Госпожа Илария прочитала над детьми молитву, разделила принесённую талую воду между сыном и дочерью поровну, а когда они выпили её, торжественно вручила дары:

– Но помните, показывать их никому нельзя до определённого времени! Вам могут не поверить и даже наказать. Но придёт время, и тогда вы всем докажете, что вас благословила сама Белая Владычица. Сегодня вам нужно будет поблагодарить её. Ступайте, оденьтесь, отец отвезёт вас к гнёздам. Вспорхните, мои детки! Летите высоко-высоко и никогда не падайте!

Женщина прослезилась и поцеловала макушки детей – светлую голову Антуана и тёмную – Мариэль.

Болтливая кухарка, тётушка Гато, после того, как выспросила у Жанетты о случившемся, поделилась радостью с помощниками, и вскоре все дворовые знали счастливую новость. К счастью, про особенность подарков Жанетта благоразумно умолчала даже во время жестокой пытки вкусностями от кухарки, поэтому тайну серёжек хранили пятеро: родители де Венетты, их дети и сама Жанетта.

Наскоро накрыли на стол для первого завтрака, покормили «птенчиков», а во дворе уже стояли кони, запряжённые по этому торжественному случаю в тяжёлую крытую зимнюю повозку. Госпожа Илария в этот день до самого вечера не спускалась в людскую, отдыхая от потрясения и залечивая раны.

По дороге «птенчики» успели поругаться. Антуан заявил, что не чувствует желания ехать к Ирминсулю, а ему надо именно к Волчьему Логову.

– Дурак! Матушка сказали, что нужно ехать в лес! – закатила глаза Мариэль, прикрывая улыбку рукой в перчатке. Несколько минут назад она сама подала эту идею брату, а он и проглотил её, подумал и выдал за свою.

– Они сами мне приказали слушать своё сердце. Если нас уже благословила Белая Владычица, значит, дар у нас просыпается. Сама дура!

– Откуда у тебя дар, лумер? Ты же в дядюшку пошёл, все так говорят!

– Ах, ты, гадина! – Антуан сжал кулаки, готовый вскочить в тесной повозке и наброситься на сестру.

Отец правил за возницу лошадьми снаружи, на козлах, так было положено по народному обычаю, поэтому не слышал диалог своих детишек, бранившихся вполголоса. Ругались брат с сестрой последние два года, находя в этом удовольствие, и, будучи многократно наказаными за своё поведение, привыкли разговаривать так, чтобы родители не слышали, а в их присутствии изображая привязанность и уважение друг к другу.

– Ну и что ты сделаешь? Ударишь? Давай! – Мариэль насмешливо откинулась на спинку сидения и сложила на груди руки.

Багровый от ненависти Антуан пыхтел. В какой-то момент повозка подпрыгнула на кочке, и он ударился затылком о стенку кузова. Мариэль расхохоталась.

– Знаешь, что? – прошипел брат, – я попрошу у Владычицы, чтобы она забрала тебя в подземелье! Не нужно мне никакого дара, лучше остаться на всю жизнь лумером, чем жить с такой дрянью, как ты.

Мариэль на мгновение испугалась, видя решительность во взгляде единокровного сиблинга, но быстро взяла себя в руки:

– Хорошо, братик! Желай, что хочешь. Останешься без дара – не поедешь в Академию. Никогда. И «Слеза ангела» никогда не блеснёт в твоём ухе, – она притворно вытерла платочком глаза. – А я, знаешь, что попрошу у Владычицы? Чтобы она дала тебе ума, ведь ты такой дурашка. Сколько бы тебя не учил наш учитель, ты как оттаптывал ноги, так до сих пор и оттаптываешь. Засмеют тебя на белом балу. Кули, и те ловче тебя ползают…

– Зато ты вечно спишь на других уроках!

– Ну и что? Выйду замуж за будущего короля, зачем мне эти науки, если за меня всё будут делать другие?

– Ага, пока ты будешь храпеть весь день. Ко-ро-ле-ва, ха-ха!

– Сам ты храпишь!

– Я слышал! Постой, а с чего ты взяла, что выйдешь замуж за Лоуренса?

Милая перебранка продолжалась бы, если бы повозка не остановилась. Приехали к Ирминсулю. Выйдя наружу, Антуан незамедлительно сообщил отцу о своём желании. Как ни странно, Рафэль согласился, но прежде чем успел договориться с детьми, Мариэль кротко попросила отца исполнить волю брата, мол, сама она как-нибудь помолится в одиночестве под Ирминсулем.

– Благодарю, сестричка!

Господин де Венетт если и сомневался, то недолго: уверенность и благоразумный взгляд дочери успокоили его. Дочь поцеловала отцу руку и побрела к священному ясеню. Довольный Антуан залез в повозку, и вскоре мужчины были далеко.

Над головой кружились снежинки, морозный воздух несколько охладил Мариэль, взбешённую словами брата. И она попыталась выполнить наказ матушки – настроиться на «благодарность к дереву и Владычице, чтобы помолиться с чистым сердцем и открыть его для дара». Однако слова Антуана не выходили из головы. «Дрянной мальчишка!» – гневно крутила она мысль в хорошенькой и вздорной головке. Уже подойдя близко к дереву, Мариэль тряхнула завитыми локонами, вздохнула и выдохнула и, толком не освободившись от злости, быстро подошла к дереву. Присела рядом, как учила матушка, прикоснулась ладонью к морщинистой коре и начала мысленно молиться:

– Благодарю тебя, Белая Владычица! Благодарю тебя, священный Ирминсуль за благословение! Принимаю твой дар с чистой душой и благодарным сердцем. Обещаю использовать дар во имя белой магии и Старших Основателей…

Проговорив все запомнившиеся слова и не чувствуя тепла, который по обещанию матушки должен был исходить от ствола дерева, оглянулась на дорогу – там усиливавшийся снег успел замести следы родительской кареты. От скуки захотелось спать, ведь прислуга сегодня слишком рано разбудила Мариэль.