Тайна Ирминсуля

– Мама? – полувопросительно произнесла Маша, эта женщина вовсе не была похожа на самого дорогого в мире человека.

Вместо ответа женщина отбросила книгу и притянула к себе девушку, прижала с силой и заплакала:

– О, Мариэль, как мы испугались! Зачем же ты уснула под Ирминсулем? Прости меня, прости! Это я виновата! Я забыла тебе напомнить! – дочь молчала, приобняв мать и уставившись в стену напротив. И женщина отодвинула Машу от себя, пристально взглянула на неё. – Расскажи мне обо всём, что тебе приснилось!

– Приснилось? – эхом повторила Маша и задумалась, не зная, что сказать. Если происходящее не сон, тогда должны остаться воспоминания, хотя бы об этой комнате и женщине, а их не было.

В памяти ясно виделась жизнь, в которой всё, что Маша Венидиктова умела сделать, – это своими скрюченными пальцами кое-как включить телевизор, залезть в инвалидное кресло и сползти с него. Бесконечные дни в одиночестве, слёзы матери, усталые глаза, скорбная складка возле губ и косые взгляды прохожих. Для сна слишком реально и слишком детально…

– Ах, милая, давай-ка я тебя покормлю! За три дня, которые ты спала, стала совсем худенькой и бледной. Как же дар проснётся в таком слабом теле? – женщина заставила Машу вернуться на кровать, заботливо поправила одеяло и дёрнула за шнурок, висящий в изголовье. Не прошло и минуты, прибежала молодая девушка, симпатичная брюнетка и тоже назвала Машу другим именем – Мариэль. Затем брюнетка принесла столик на коротких ножках, уставленный тарелками, и женщина, периодически легко покашливая, как если бы была простужена, начала кормить Машу, уговаривая выпить бульон с мелкими кусочками мяса, заесть очень вкусным салатом. А запивать всё это пришлось тёплым напитком, островатым настолько, что защипало язык и горло.

– Пей, милая! Набирайся сил. Поспи ещё немного, а когда проснёшься, мы поговорим…

От выпитого закружилась вся комната, руки и ноги стали ватные, непослушные. «Наверное, я просыпаюсь», – вяло подумала Маша, опускаясь с помощью женщины на подушку и закрывая глаза. Почему-то захотелось тёплого сладкого молока, каким мама поила иногда перед сном. С этой мыслью она провалилась то ли в сон, то ли в очередное пробуждение ото сна.

В голове кинолентой крутились вперемешку воспоминания – киношные с реальными. То Маша бродила по замку, то мама катила её, сидящую в инвалидном кресле, по улице, мимо моста над рекой; то Маша танцевала с каким-то бородатым мужчиной, и он учил её движениям, то разыгравшийся кот по кличке Король игриво кусал её подставленные костяшки пальцев, а мама потом ругалась, обрабатывая йодом ранки…

Ощущение пробуждения возникло, как обычно, сначала в голове, затем тело само непроизвольно пошевелилось, и нежная простыня напомнила уже знакомое удовольствие от прикосновений к ткани.

В этот раз рядом с кроватью, в том же кресле, сидела хорошенькая девушка, которая приносила еду в прошлый раз. Она вышивала, сосредоточенно втыкая иглу в белую ткань, натянутую на пяльцы.

– Благостного дня, госпожа, как вы себя чувствуете?

– В туалет хочу, – пробормотала Маша, смущаясь.

Девушка отложила вышивку, помогла вылезти из-под одеяла, даже тапочки подсунула под ноги и, поддерживая под локоть Машу, повела куда-то в угол, где обнаружились ещё одни двери. За ними спряталась небольшая комнатка с бочкой посередине, наверное, для купания, столом, заставленным разными тазами, кувшинами; а к стене была придвинуто нечто, похожее на трон, это и оказалось «унитазом». Помощница открыла крышку, усадила Машу и отошла немного в сторону, сложила руки на переднике.

– Выйди, пожалуйста, я сама, – попросила Маша, краснея.

Девушка подняла удивлённо бровь, но перечить не стала, поклонилась и вышла.

Не могло это быть сном, никак не могло! И всё же от нереальности происходящего закружилась голова. Когда Маша вернулась в спальню, там, где в прошлый раз стояла батарея из бутылочек, красовался знакомый столик-поднос с тарелками и бокалом и чаша.

– Прошу вас! – девушка пододвинула кресло, и едва Маша села, подвину ближе чашу с водой. Заметив непонимающий взгляд, терпеливо напомнила: – Ручки протяните, госпожа!

Протянутые пальцы девушка вымыла, как будто это было привычным делом для неё, вытерла мягкой тканью, затем убрала чашу и придвинула столик с едой. Маша благоразумно молчала, наблюдая все эти странности, и понадеялась, что вопрос, который она задаст, покажется естественным:

– Что со мной случилось?

Девушка улыбнулась, показывая ямочки на щеках:

– Вы уснули под Ирминсулем, госпожа. И спали целых три дня, пока вас не отпустила Владычица.

– А до этого? – Маша позволила вложить себе в руки инструменты, похожие на чайную ложку и вилку с двумя зубцами.

– А до этого Владычица вас благословила.

– Чем благословила?

– Этого пока мы не знаем, госпожа Мариэль. Как только вы окрепнете, вы пройдёте испытание… Кушайте, госпожа! Всё, как вы любите.

Маша осторожно ковырнула ложкой желтоватую массу, внешне напоминающую кашу, отправила в рот. В самом деле, что-то очень было похоже на сладкую тыкву с рисом, или нет, не рисом… Съела несколько ложек и расхотелось. Попробовала второе блюдо, выложенное на маленькую тарелочку. Это напоминало баклажановую икру, поковырялась в ней, вкус был тоже так себе. В бокал сегодня – ура! – налили сладковатую водичку, а не ту огненную жидкость, от которой она провалилась в сон, как будто и не спала до этого трое суток. Взяла толстый белый чипс в форме загнутого лепестка, он оказался солоноватым, но всё-таки понравился больше, чем остальная еда.

– Пресвятая Владычица!

Возглас удивления заставил посмотреть на помощницу. Та с округлившимися глазами взирала на Машу.

– Что такое, дурёха? – как-то само собой вырвалось из Маши, и она испугалась: обидеть кого-либо меньше всего хотелось.

Но помощница просияла, будто услышала приятное, нерешительно спросила разрешения и, получив его, взяла один чипс, вложила в него немного «баклажановой икры», сверху – «кашу» и протянула на вилке. В таком сочетании показалось изумительно. На одобрительное мычание Маши девушка довольно хлопнула в ладоши. И всё же, прожевав, Маша решилась спросить:

– Со мной что-то случилось? Почему я ничего не помню? Вернее, помню, но то, что я помню, такое странное…

Девушка ахнула и присела на кресло рядом:

– И как много вы не помните, госпожа?

– Почти всё, – Маша взяла второй чипс, собираясь нафаршировать его. – Если ты что-то знаешь, расскажи, пожалуйста.

– О, Владычица! Не знаю, что и… – девушка задумалась на мгновение, а потом затарахтела: – Все испугались, когда не смогли вас разбудить. Госпожа Илария так винила себя, бедненькая, что не забыла вам напомнить об опасности! Ведь все знают, что нельзя спать под Ирминсулем!..

– Почему? И что такое Ирмисуль?

– О-о-о! – в глазах собеседницы появился ужас. – Как вы могли такое забыть? Ирминсуль – наше гнездо, а вы – наш птенчик.

Маша чуть не подавилась. Она и без того чувствовала себя странно, а дикие картины, которые начали ей рисоваться, например, она сидит в огромном птичьем гнезде и открывает рот, просит червяка. Это запросто могло свести с ума:

– Какой «птенчик»?

– Матерь мира! Вы всё забыли! Наверняка Владычица вас забрала в подземелье! Хоть и вернула, конечно, но выглядите вы так себе, – девушка покачала озадаченно головой.

Маша отложила вилку и взяла в руки стакан, выпила разом всю воду.

– Знаешь, если ты про ад, то я там действительно была.

Девушка снова ахнула, испуганно прикрыв рот рукой и выпучив глаза.

– Но я всё равно до сих пор не понимаю, это я или не я? Что происходит? – Маша попробовала отодвинуть от себя доску со столиком, чтобы встать. Собеседница угадала желание и молниеносно освободила из заточения, помогла встать с кресла. – Я даже имени твоего не помню.

– О! Я Жанетта, госпожа Мариэль, служу вам второй год! – девушка сделала книксен.

– Имя своё помню, но не совсем так, как вы называете, – Маша растерянно осмотрела комнату, увидела зеркало и медленно сделала шаг к нему, – и боюсь, что не узна?ю себя…

– Я позову мадам Иларию! – та, что назвалась Жанеттой, испуганно пятилась к двери.

– Стоять! – Маша вскинула в сторону служанки палец и снова поразилась непривычному жесту.

Всё, что пугало Машу, почему-то действовало на Жанетту обратным образом. Она не обиделась на грубое слово, а наоборот, заулыбалась, снова проворно сделав книксен и ожидая указаний.