Дежа вю

Да ничего! Просто звонок Леночки прозвучал, как будто с другой планеты. Из родного, далекого мира, о котором Тина совсем позабыла.

Олег сомкнул пальцы на ее руке, потянул к себе, заставляя встать. И всем телом она ощутила его беспокойство.

– Морозов, я не могу…

– Ну, и не надо, – сразу же понял он.

И правда, не надо. Не нужны ему ответы и объяснения, переживет. А ей необходима передышка.

– Мне показалось, – пробормотала все-таки Тина, потихоньку успокаиваясь в его объятиях, – что я выпала из жизни…

– Перестань, – прошептал Олег, гладя ее щеки, – перестань сейчас же. Завтра еще не конец света.

Она понимала, о чем он. Но ей, в вечной суете бегущей к новому дню, засыпающей с мыслями о следующей ступеньке, которую удастся перешагнуть уже скоро, – скорей бы! – давно не приходилось так пристально вглядываться в настоящее.

…Потом как-то сам собой, без всяких усилий построился разговор. Поспорили, кому мыть посуду. Потягались в остроумии. Между прочим, вспомнили, что сегодня – понедельник, день тяжелый. «Но интересный», – добавил Морозов. «Даже слишком», – добавила Тина. На чем тема была закрыта, и Олег с прямо-таки отцовской заботой справился, не желает ли она прилечь отдохнуть. Нет, нет, тарелки он по-прежнему мыть не собирается, а вот почитать чего-нибудь вслух для нее – с удовольствием. И с выражением, это он пообещал твердо. Увы, книжек с собой не оказалось – даже завалящего женского романа! – и Морозов был вынужден прочувствованно декламировать газетные объявления. Тина так хохотала, что опять стучались в стенку. Чтец кланялся и требовал награды в виде тысячи поцелуев.

Потом стало ясно, что поцелуями дело не ограничится…

А потом за окном стемнело, и выбираться из постели было неохота, пусть даже постель – не постель, а всего-навсего купейная полка.

Они снова говорили. Обо всем – даже прошлого не боялись. Вот так мимоходом, в случайной какой-то реплике Олега выяснился псевдоним, под которым он писал свои «были», и Тина снова принялась хохотать.

– Жаров?! Жаров?!

Он насупился в притворной обиде и заявил, что пусть она сначала почитает, а потом уже смеется. Тина чмокнула его в нос и призналась, что давным-давно прочитала все. Просто так. Не зная, что Жаров – это Морозов. Псевдоним, значит, от противного? Это ее еще больше развеселило.

Олег удивился несказанно.

– Я думал, тебе даже газеты читать некогда.

– Нет, погоди, Морозов, если честно, ты меня просто поражаешь! Рассказы потрясающие, но я бы ни за что не догадалась, что это ты написал. Там же все… ммм… не твое.

– Значит, я тоже изменился, – не вдаваясь в подробности, резюмировал он.

Точно. Так и есть. Изменилось все – и он, и она, и мир за окнами вагона. Впрочем, сами вагоны за тринадцать лет тоже изменились. Вместо заскорузлого коврика в коридоре лежала свеженькая, стильная дорожка, табло над туалетом сдержанно оповещало «занято» или «свободно», в тамбуре было тепло и даже как-то уютно, а пепельницы блестели девственной чистотой. Про купе и говорить нечего. Проводница рассказывала, что в некоторых имеются телевизоры, компьютерные игры и выход в Интернет. Знай себе, бабки плати и будешь весь в шоколаде.

Хоть с этим было ясно.

Тот факт, что оба они оказались в СВ, позволил избежать осторожных расспросов на животрепещущую тему финансовых возможностей. К тому же, Олег кое-что знал об этой стороне ее жизни. Может, это было не так уж важно, но все-таки он вздыхал с облегчением, понимая, что сейчас ей не приходится считать копейки до зарплаты.

А с другой стороны, Олег чувствовал, что за свою независимость она платит сполна. И острое, необъяснимое ощущение какого-то надлома в ней поднимало в душе холодную ярость, ненависть к себе самому.

Почему?

Он не хотел разбираться в собственном мире. А в ее – не мог. Прежняя роль, роль созерцателя, внимательного и бесстрастного, роль, в которой было уютно и безопасно, удавалась ему нелегко. Но – удавалась. Потому что он играл и старался для себя самого.

Игра кончилась. Внезапно и окончательно, не дав возможности придумать нового героя, написать текст, выбрать характер, приглядеться к партнерам.

Она – женщина из прошлого, оказавшегося вдруг настоящим, – выманила его с маскарада, вынудила стать самим собой. Он не знал, нравится это ему или нет, но знал: то, что случилось – уже не изменишь. И менять не хочется. Потому что они вдвоем, и ее волосы так замечательно пахнут, и ее дыхание на его груди, и можно поверить, что бывают чудеса.

И он поверил.

И она поверила. Прыгнула без оглядки в сказочное, бездонное море; лишь предупреждение, словно таймер обратного отсчета «всего один только день!» оставила на краю сознания, как оставляют на берегу одежду. Потом, конечно, придется натягивать платье, застегивать пуговицы, обуваться и отводить глаза от прозрачной глубины, уже недоступной.

Но это – потом.

ГЛАВА 29

Среди ночи она проснулась оттого, что какой-то безжалостный негодяй ломал ей руку. Негодяем оказался Морозов, мерно сопевший, лежа на ее локте. Тина решительно сдвинула его голову.

– Я все вижу, – неожиданно бодрым голосом предупредил он. – Пытаешься от меня избавиться?

– Ты мне руку отдавил! – сообщила она, завозилась, капризничая, и вдруг сказала: – Я голодная.

– Я тоже, – не понял он, сосредоточенно изучая географию ее тела.

Она хихикнула, кокетливо хлопнув его по плечу.

– Да не в том смысле!

Олег встрепенулся.

– Что, правда? На самом деле?

Она не просто хотела есть. Она была голодна, как стадо бизонов. Или кого там? Тигров, акул, кашалотов – вместе взятых. Морозов с интересом наблюдал, как стремительно исчезают со стола его запасы.

А через пять минут она уже сладко посапывала, привалясь к его плечу. Морозов не знал, что предпринять в первую очередь – уложить обжору, убрать грязную посуду или пойти повеситься, потому что больше всего на свете ему захотелось вдруг, чтобы это повторялось каждую ночь.

«Правда, тогда я, наверное, разорюсь на еду», – подумал он.

Как ни странно, ему удалось быстро заснуть, хотя он вознамерился пролежать до утра, слушая, как пыхтит она рядом, по-детски округлив рот.

Проснулся он от ощущения, что на него смотрят. Морозов не любил, когда его разглядывают во сне, и сейчас приготовил сердитую отповедь любопытствующим, и даже рот открыл раньше, чем глаза. Во рту немедленно оказался бутерброд. То есть, Олег только потом понял, что это бутерброд, а сначала рассердился пуще прежнего и замычал, яростно тряся головой.

– Это вместо благодарности?

Веселые, как солнце в листве, глаза сияли над ним.

– Какой благодарности? Что за шуточки с утра пораньше? – проворчал он, вернув ей бутерброд. – Я еще зубы не чистил, морду не мыл, не оделся, не побрился, не…

– Влюбился, – подсказала Тина.

– Что?

– Это я для рифмы, – пояснила она, – вставай, я завтрак добыла и, между прочим, кофе настоящий!

Олег взялся напяливать штаны, но все время промахивался и продолжал бубнить недовольно: