– Что? – Мысли вспархивают, как воробьи. Я перевожу взгляд на Литвина, который, устав бороться с салатом, успел брезгливо отодвинуть его в сторону и теперь держит в руках чашку с кофе.
«Чертов сон, – думаю я, – и чертова женщина, если это на самом деле была моя настоящая мать. Вот откуда и эти паршивые мысли, и дерьмовое настроение».
– Да так, ничего. Снова снег пошел, – утыкаюсь носом в меню. Помусолив взглядом страницу, подзываю официанта, и чтобы хоть что-нибудь заказать, заказываю пирожное «Черный лес», хотя что-то подсказывает мне, что это будет не «Черный лес», а его очередная модификация как результат творческой мысли шеф-повара, которыми сегодня грешат все московские заведения средней руки. Благодарю официанта, принесшего десерт, и, когда он отходит, начинаю поворачивать тарелку вокруг оси, разглядывая пирожное.
– Слушай, никогда не мог понять, откуда у тебя любовь к этому делу? – подает насмешливый голос Литвин.
– К какому? – поднимаю глаза на него.
Андрей, не донеся чашку до рта, указывает ей на пирожное, от которого я, предварительно убедившись в его относительной свежести, успел откусить кусок.
– Покойная Мария Альбертовна, как мне помнится, печь не особо умела, а у тебя прямо-таки страсть к сладкому.
Мария Альбертовна – это моя приемная мать.
– Бог его знает. В детском доме вроде неплохо пекли, – прожевав, нехотя отзываюсь я.
– Может быть, гены? – предполагает Андрей.
– Может и гены, – уже совсем неохотно соглашаюсь я и отодвигаю пирожное в сторону (вкус, если честно, так себе). – Слушай, я тут подумал, – беру в руки свой чай, – а ты не хочешь со мной в спортзал сходить? Пар заодно выпустишь. И кстати, в это время, – кошусь на часы, – в «Рублевском» народу мало.
– И как я туда, прости, попаду? – поднимает брови Литвин. – У меня абонемента нет.
– А мы купим тебе занятие. Хотя могу тебя в качестве своей девушки туда провести. Хочешь, возьму тебя за руку…
– Да иди ты, – Андрей слабо улыбается и, кажется, готов согласиться пойти со мной в спортзал, но тут, как на грех, пара за соседним столом поднимается. Отец заботливо надевает на девочку шубку, шапку, одевается сам и отвязывает от стула шарик. Вручает его девочке, та бережно берет шарик за блестящую красную нитку, другую ладошку подает отцу, и тот медленно ведет ее к выходу, подлаживаясь под ее маленькие шаги.
Андрей начинает неотвратимо мрачнеть.
– Так как насчет фитнес-центра? – быстро спрашиваю я, пока Литвин снова не скатился в свои мысли.
– Знаешь, если честно, то настроения нет, – наконец произносит он, не отрывая взгляда от мужчины и девочки, которые идут к двери.
– Ну и куда тогда поедем, ко мне домой? – откидываюсь на спинку стула. – Или, как два дурака, в кино пойдем?
Вместо того, чтобы улыбнуться, Литвин рассеянно пожимает плечами и переводит взгляд за окно.
– Знаешь, я в поликлинику лучше поеду, – угрюмо произносит он. – Посижу там, бумаги и справки разберу, а то руки ни до чего не доходят. Тебя только до дома подкину, и сразу же на работу поеду.
Судя по мрачному виду Литвина, отговаривать его бесполезно. Но поскольку кое в чем он, безусловно, прав (работа действительно лечит), то я подзываю официанта. Рассчитавшись, выходим из заведения. Я поднимаю воротник куртки, Литвин прикуривает и какими-то нервными, быстрыми рывками принимается чистить машину. Я смотрю на прохожих, перевожу взгляд на Андрея и думаю о том, что если я хоть кому-нибудь в жизни завидовал по-настоящему, то завидовал только ему. А он не понимает своего счастья: у него есть родители, Вероника, дочь, которая нежно его любит, и женщина, которая любит его до безумия.
– Поехали, – поворачивается ко мне Литвин. На обратной дороге беседа опять не клеится. Я пытаюсь завязать какой-то бесперспективный разговор, Литвин вяло отделывается междометиями, но, судя по тому, как ходят его желваки, меня ожидает взрыв.
И он случился.
– Спасибо, что подвез. Звони и приезжай ночевать, если что, – говорю я, когда машина Андрея тормозит у моего подъезда, и Литвин резко поворачивается ко мне.
– Я люблю ее, ты понимаешь?! – глядя в мои глаза, почти кричит он. Переводит взгляд на лобовое стекло и тихо, словно сам себе удивляясь, повторяет: – Я люблю ее…
– Ну так женись, – помедлив, отзываюсь я.
– Нет, – Литвин качает головой, – нет. Я не могу. Ты нас вообще вместе видел? Это же комедия: красавица и чудовище. – Литвин пытается рассмеяться, но его губы жалобно морщатся.
– Дурак ты, – врезал я ему от души.
– Почему? – ошарашенно моргает Андрей.
– Потому что. Всё, давай, – выхожу из машины, шагаю к подъеду. Уже взялся за ручку подъездной двери, когда мне в спину врезается тоскливый голос Андрея:
– Почему?
– Вот сам себе и ответь, – довольно злобно бросаю я из-за плеча и с грохотом захлопываю за собой тяжелую дверь подъезда.
Спустя пятнадцать минут я снова выхожу на улицу, но уже с сумкой через плечо. В сумке майка, спортивные брюки, кроссовки, в голове – полный сумбур, навеянный разговором с Андреем, утренним сном, сценой в кафе плюс тем фактом, что сам я залип на эстонке. И последнее злит меня, пожалуй, больше всего. Никак не могу отделаться от мысли, что я постоянно хочу ее видеть. Непреодолимая тяга позвонить ей, приехать, взять ее за руку, заглянуть ей в глаза и убедиться в том, что эта женщина испытывает что-то ко мне. Безумно и безнадежно… Переломить бы себя и набрать ей, но – что я ей скажу? «Привет, Саш, я хочу тебя видеть»? – «Зачем?» – непременно спросит она. Вот это-то «зачем?» меня и останавливает, потому что мой ответ должен означать, что я готов покаяться во всех грехах, забрать свою фразу о несерьезных и недлительных отношениях и предложить ей отношения с перспективой на будущее, но сначала, как нормальный, порядочный человек, выложить ей правду о себе. Всю. «Она поймет, она мальчика из детдома воспитывает…» Отлично, только ведь я – не мальчик, и меня совершенно не прельщает мысль, что я увижу в женских глазах жалость. Или, что еще хуже, брезгливую жалость.
И тут меня охватывают такая злоба, такая отчаянная ярость, что я начинаю всерьез думать о том, а кто эта Саша вообще такая, чтобы рассчитывать на какие-то перспективы со мной? Журналистка? Ха, это не та профессия, которая вызывает у меня уважение. Она в телецентре работает? Да гори он ясным племенем, этот ее телецентр. Self-made woman? Скорей уж, избалованная дочь богатых родителей, сделавшая однажды красивый жест (уехала из Эстонии) и волей случая построившая карьеру в России. Что она вообще видела в этой жизни, кроме кучи поклонников? У нее в соцсетях даже приличных хейтеров нет (я знаю, я туда заходил). Ее когда-нибудь презирали? Может, её пытались использовать, как меня? Что ей вообще надо? Чтобы я в свои тридцать шесть растекся розовыми соплями и забросал ее цветами, звонками и смс-ками? Чтобы я предложил ей то, чего у нас априори не будет? Белобрысая девчонка, дуреха… Стерва с комплексами собственницы! Ладно, посмотрим, сколько времени она ещё будет бороться с желанием, которое я из нее вытащил. День, месяц, год? Да неделю от силы! Ничего, я подожду… Хотя стоп, а почему я вообще должен ждать? Я ей что, верность свою обещал, любовь и сердца до гроба?
«У тебя с другой не получится. Ты знаешь, почему», – приходит мне в голову, но я уже успел настолько сам себя накрутить, что мне и здравый смысл до лампочки. «Наплевать, – с ожесточением думаю я, – наплевать. И у меня все получится, потому что я должен найти хоть какой-нибудь якорь, хоть какое-то отвлечение, иначе я точно с ума сойду».
С этими мыслями я и вхожу в вестибюль фитнес-центра.
«Эта», – примерно через десять минут думаю я, залипнув на тренажере, а заодно, и разглядывая блондинку лет тридцати, с красивым, немного хищным лицом и спортивной фигурой, которая появилась в зале минут двадцать назад. У девушки длинные русые волосы, светлые голубые глаза и очень длинные стройные ноги, что откровенно радует. И, в общем, она действительно хороша собой и весьма сексуальна, если бы только не вызывающий маникюр кроваво-красного цвета (вообще-то мне больше нравится френч или что-то такое, что носит Саша). «Не важно, что она носит, ее здесь все равно нет», – одергиваю я себя и возвращаюсь к девушке. «В принципе, – думаю, – снять ее можно, она и сама вроде не против». (Последние десять минут девушка не сводит с меня глаз, периодически облизывает губы и постоянно одергивает майку, и без того плотно облегающую ее грудь.) А во-вторых, как я уже говорил, во мне силен дух азарта, а тут на блондинку успел положить глаз крупный, крупнее меня, мужчина примерно моих лет, который при ее появлении быстро стянул с пальца обручальное кольцо и спрятал его в карман. При этом этот чудо-семьянин жадно смотрит на девушку, скользит взглядом по ее телу, груди, слегка краснеет и шумно дышит, и по всему видно, что он её очень хочет.
«Ну и отлично, поехали», – говорю себе я. И вот, пока этот деятель подбирает слова и готовится слезть с тренажера, встаю, вытираю полотенцем мокрое от пота лицо, бросаю полотенце на лавочку и направляюсь к девушке. Кладу кисть руки на поручень ее беговой дорожки и начинаю:
– Привет.
– При… привет, – удивленно тянет блондинка, после чего спохватывается и надевает на лицо выражение «Я-не-такая-я-жду-трамвая». – А что, мы разве знакомы?
– Нет, но можем познакомиться. Меня Арсен зовут.
– Лера. – Блондинка растягивает в улыбке пухлые губы, но, тем не менее, продолжает бодро бежать по дорожке.
– Ты давно здесь?
– Ты… имеешь в виду… занимаюсь? – спрашивает Лера, пытаясь бежать и одновременно держать дыхание.
– Угу.
– Ну, вообще-то… я тут… мас… массажисткой работаю, – запыхавшись, Лера нажимает пальцем на кнопку, после чего беговая дорожка замедляет скорость.
– Да? Слушай, как интересно… А почему я тебя тут раньше не видел?
– А я здесь только неделю работаю, – Лера ещё раз тычет в кнопку и окончательно останавливает тренажер. Тяжело дышит, чуть наклоняется, демонстрируя в вырезе майки очень красивую грудь, и делает пару взмахов руками, пытаясь восстановить дыхание.
– Правда? Представляешь, а я как раз хотел купить абонемент на массаж, но не знаю, какой лучше выбрать. Можешь совет дать? – продолжаю врать я и, словно меня только что осенило, предлагаю: – А может, обсудим это в спорт-баре? Я как раз туда собирался, у них, говорят, потрясающий безалкогольный мохито есть.
– Мохито? Безалкогольный? – Лера, прищурившись, изображает недюжинную работу ума, словно решает, достоин ли я того, чтобы водить ее по спорт-барам, и наконец милостиво соглашается: – Ну ладно, пошли.