Части ее тела

– Вот еще, – пробормотал Сережка.

Прижавшись к стеклу головой, я закрыла глаза. Но мой внутренний тихий маленький дрон кружил по салону машины, и я отчетливо видела лицо Артура – сосредоточенное, усталое, красивое… И я снова, уже не помню, в который раз, подумала, как же мне повезло, что в моей жизни есть такой человек. Кто помог бы мне выжить, если б не он?

* * *

В Сашкином сообщении было написано невероятное: «Пойдешь со мной на вписку?»

Никите пришлось перечитать эту простую фразу несколько раз, чтобы поверить: она зовет его с собой. На мгновение он даже позволил себе допустить, будто мечта сбылась… Единственная мечта.

Но уже в следующую минуту Ивашин сообразил, что должен благодарить за это Артура: наверняка это он запретил Сашке отправляться на вечеринку одной. Сам Логов, понятное дело, не мог заявиться на подростковую тусовку, а Никиту еще вполне можно было выдать за студента – всего полгода назад диплом получил!

И хотя радость перестала фонтанировать, он все же улыбался во весь рот, даже в допросной комнате, пока Малышенков давал показания. Потом получил пинок от Логова под столом и опомнился…

– Тебе дали звание полковника? – процедил он, когда они вышли в коридор.

Никита с виноватым видом мотнул головой:

– Нет, конечно. Извините. Это… личное.

– Дай угадаю. – Логов прищурился. – Одна юная полутораметровая блондинка с огромными голубыми глазами и личиком невинной феечки оказала тебе честь и предложила сопроводить ее на гнусную оргию?

Никита вяло кивнул:

– Ну да. Именно так. От вас, Артур Александрович, ничего не скроешь…

– Даже не пытайся. Поезжай с ней. Если там что-то случится, тут же вызывай меня, понял?

– Думаете, там может что-то случиться?

– В толпе обдолбанных подростков? Сто процентов. В общем, звони, я все разрулю.

«Что я сам смогу это сделать, он даже не рассчитывает». – Никита сдвинул брови, но Логов уже ласково улыбнулся:

– Кофейку? Мы славно поработали!

Черный кофе оказался слишком горячим. Или все чувства внезапно обострились? Если Сашка случайно коснется его руки, у него, наверное, кровь брызнет из носа. На вписке это, конечно, никого не поразит, все решат, что парень перебрал «кокса», обычное дело… Но наверняка сама Сашка заподозрит неладное, знает же его как облупленного.

– Откуда взялось выражение «знать как облупленного»? – спросил он вслух, когда они уже ехали в такси по адресу, где намечалась вечеринка.

Сашка удивленно моргнула:

– Где-то я читала, что это связано с очисткой яиц… Раньше так говорили: облупить скорлупу. Яйцо остается голеньким и беззащитным. Без прикрас. Это и имеется в виду, когда используют это выражение.

Никита кивнул. А потом спросил себя: «В ее глазах я именно такой – голенький и беззащитный? Она все про меня понимает? Что я люблю ее… И как я чуть не вышагнул из окна? Нет, этого даже она знать не может. Вообще никто».

Ему вдруг вспомнилось, как однажды чуть не признался в этом Сереге после пары бутылок пива, которые они замахнули в пустующем доме Сашкиного отца, уже составив план действий по созданию собачьего приюта. Теперь Никита был рад, что не разболтал главного о себе, ведь было совершенно неясно, как им общаться после того, как Малышенков стал официальным свидетелем по делу. Надо было спросить у Логова, но Никите не хотелось показаться ему некомпетентным, а было ли нечто подобное в институтской программе, вспомнить не удавалось. Он решил, что просто прогуглит на худой конец…

После допроса Артур отвез Малышенкова к матери. Пока опасаться было нечего, до суда никто не мог разнюхать, что Сережка дал показания. И все же на всякий случай Логов велел им никому дверь не открывать и на звонки не отвечать.

По дороге на вписку в Загорянке Сашка повернулась к Никите и поглядела испытующе:

– Тебе нравится так жить?

– Как? – спросил он осторожно.

Вполне могло оказаться, что они думают о разных вещах.

– Ходить по краю. Никогда не расслабляться. Контролировать каждое свое слово, каждый шаг.

Подумав, Ивашин кивнул:

– Кажется, да. Нравится. Я всегда был… Дед называл меня балаболом. А теперь я как бы собрался весь. И это хорошо. Как мне кажется…

– А я как-то подустала от этого…

Ее голос прозвучал до того жалобно, что у Никиты сжалось сердце. Если бы можно было обнять Сашку, прижать ее к себе, побаюкать, успокоить… Но ведь она оттолкнет его. Наверняка оттолкнет.

– Ты и не обязана в этом участвовать, – напомнил он и улыбнулся, чтобы это не прозвучало резко. Он бросил взгляд на таксиста, на удивление светлолицего, теперь такие редко встречаются. – Я имею в виду: в нашей работе.

– Да я понимаю. – Саша вздохнула. – Меня и затянуло вроде… И напрягает. Хотя без этого, что такое моя жизнь? Сплошная пустота.

Никита понизил голос:

– Ты же пишешь…

Она тоже перешла на шепот:

– Да не такой уж это и секрет. Пишу, да. Но я не уверена, понимаешь…

– В том, что хорошо получается? Я же читал! Мне нравится. Очень!

– Ну, если тебе нравится. – Ее глаза насмешливо заблестели.

«Дурак!» – ругнул себя Никита. И пробормотал:

– Я не знаток, ясное дело…

– А мне знаток и не нужен. – Сашка больше не улыбалась, и ему показалось, что она говорит всерьез. – Писателю нужен читатель. Я, конечно, еще не настоящий писатель…

Ивашин оживился:

– Зато я – настоящий читатель. Да ладно тебе! Я правда очень люблю книги. Хотя больше аудио слушаю.

Почему – ей не нужно было объяснять. Она понятливо кивнула:

– Знаешь, мне кажется, сейчас это самое главное для меня – найти своего читателя.

– Считай, ты его уже нашла, – проговорил он, постаравшись, чтобы прозвучало это проникновенно.