Просто вспомни обо мне…

– Да что это с вами, – виновато забормотал тот, переступая с ноги на ногу, но все еще не отходя от столика. – Я же не стукач… Я так… Для себя… Молодой человек показался мне знакомым, я подумал, что, может, он…

Даша нетерпеливо прервала его:

– Нет. Вы ошиблись. И, кстати, он не моложе вас, нечего говорить о нем в таком тоне.

«Я уже защищаю его, как собственного ребенка. – Ей самой стало смешно. – А он, бедный, даже не понимает, в чем дело…»

Данил уже давно убрал со стола руку и теперь сидел, зажав ладони между коленями. Его широкие плечи были напряжены, а шея склонена, будто он покорно подставил ее под секиру. Бросая исподлобья настороженные взгляды, он силился угадать, что происходит, но это давалось ему с таким трудом, что на лбу проступила влага. Когда они остались вдвоем, Данил потерянным голосом спросил:

– Даша, а что со мной?

– А что с тобой? – Она нервничала и не умела этого скрыть. – Этот человек просто ошибся, вот и все. Он принял тебя за другого. С пьяными это часто случается.

Он послушно кивнул и уставился в стол. «Где этот чертов официант?!» – Даша нетерпеливо огляделась, но маленький зал был полон, как вокзал в старые времена. Никто не стоял на месте, все будто искали кого-то, но не могли вспомнить – кого и с мучительным ожиданием всматривались в каждое лицо.

Официант все не появлялся, может, и в самом деле нюхал кокаин в затененном уголке. А Даше не терпелось сделать заказ, чтобы «Пепси-кола» развеселила ее опечаленного спутника.

Прикинув, сколько осталось в кошельке, она мужественно решила заказать ему и мороженое, для которого, по ее расчетам, Данил уже достаточно согрелся.

– Даша, я чей? – вдруг спросил он.

Она опешила:

– Что значит – чей?

– Все чьи-то. Сережка твой…

– И ты мой.

Горестно вздохнув, Данил покачал головой, и в голосе его зазвучала безнадежность:

– Я не твой. Ты никогда меня не целуешь.

– Ох ты, бог ты мой! Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловала? И только-то?

– Сережку ты всегда целуешь, – ревниво напомнил он.

«Так он же маленький, – едва не вырвалось у Даши. – Ах ты…»

Она внезапно почувствовала полное безразличие ко всем, находившимся в зале, как бывало каждый раз, когда ей приходилось снимать чужой праздник. Придвинув свой стул, она обняла Данила за плечи и мягко поцеловала его согревшуюся щеку. Кожа оказалась чуть шершавой, и Даша подумала, что надо подарить ему крем после бритья. Саму бритву и недорогую пенку она купила сразу же и с восторгом проследила, как Данил со знанием дела произвел всю сложную процедуру.

«А руки-то помнят!» – с облегчением отметила она в то утро, а перед глазами почему-то возникла картинка, как несколько лет назад Ксения, навестив сестру, села за пианино и без ошибок сыграла что-то из Чайковского. «Сто лет не подходила к инструменту, а руки помнят!» – радовалась она тогда, с восхищением разглядывая тонкие, но сильные пальцы. Тогда еще на безымянном было обручальное кольцо.

Проведя согнутой кистью вдоль его щеки к подбородку, Даша ласково сказала:

– Мой хороший, не обижайся. Я не злая. Я просто немножко замотанная.

Он повернулся и доверчиво прижался лицом к Дашиной шее. Задевая губами ее кожу, Данил чуть слышно спросил:

– Я правда – твой?

– Теперь да, – уверенно ответила она и прижала его покрепче. – Раньше был Ксюшиным, а теперь мой.

«Только вот ей наверняка не приходилось так с тобой нянчиться!»

– Я помню Ксюшу, – не отрываясь от нее, сказал Данил.

– Конечно, ты и не должен ее забывать.

– Она мне пела про Барбоса.

– Ксеня? Шутишь! Она в жизни не пела! Хотя… Может, тебе… Я такой песни не знаю.

Резко выпрямившись, он азартно воскликнул:

– А я тебя научу!

– Обязательно. Дома, ладно?

Опомнившись, Данил настороженно огляделся и покорно согласился:

– Дома.

– Хочешь, потанцуем? Здесь можно, – предложила Даша, отчаявшись дождаться официанта. До выступлений играла музыка, и в кафе действительно танцевали.

Его взгляд снова стал беспомощным:

– А как? Я не умею.

– Это проще простого. Пойдем, я тебя научу.

Потянув его за руку, Даша отошла от столика шага на два, чтобы не смешаться с толпой, и положила руки ему на плечи.

– Обними меня, – сказала она категоричным тоном, чтобы он не посмел ослушаться.

В руках Данила чувствовалась неуверенность, но Дашу это не смущало. «Конечно, ему страшно, – рассуждала она, всем телом помогая ему попасть в такт. – Он же не чувствует себя наравне со всеми, а я заставляю его вести себя так же… Ну, ничего. Он все вспомнит».

Его ладони вдруг задвигались, и, подняв голову, Даша увидела в широко раскрывшихся серых глазах замешательство. «Ох ты! – испугалась она. – Да ведь он…»

Она попыталась отстраниться, но Данил держал ее. Его руки уже прожигали ей блузку, а сердце колотилось так, что сбивало с ритма ее собственное.

– Данил… – начала она строгим голосом, но тут ее охватило что-то настолько горячее и сильное, будто это было отдельное от Данила живое существо, не знающее неуверенности и страха.

Это нисколько не походило на обычный поцелуй, которых в Дашиной жизни было немало. Но ни один не увлекал ее в жаркую многоцветную спираль, закручивавшуюся с такой скоростью, что Даша не успевала даже перевести дыхание. Она застонала от страха окончательно раствориться в этом новом для нее и пугающем, а Данил все не выпускал ее. Все его тело, едва ощутимо, незаметно для остальных, но двигалось уже в другом танце, который Даша хорошо знала, а он только вспоминал. И ей вдруг показалось, что каким-то чудом Данил уже проник в нее, иначе откуда взялась бы эта болезненная судорога, от которой сводило бедра?

Внезапно он отпрянул и беспомощным движением прижал ко рту ладонь. На его лице выразилось такое потрясение, что Даша схватилась за его сжавшиеся плечи:

– Что ты? Все хорошо.