Волчье счастье

Волчье счастье
Юлия Ляпина

Невозможно тихо жить на перекрестке дорог – каждый день приносит новых людей, нелюдей или чудовищ. Кто-то дерется, кто-то пьет, кто-то обретает истинную любовь. Тихая швея Марыся однажды подобрала в лесу сразу все – человека, нелюдя и чудовище. Лишь судьба знает, чем закончится эта странная встреча.

Юлия Ляпина

Счастье для волка

Герои:

Марыся – швея из деревни Королевский щит

Олкон Ральф – оборотень волк

Вайла – вдова, помощница лекаря

принц Анарэль – наследник Леса, повеса и бабник, отец Марыси

принц Лионель – не наследный наследник, Ральф его советник.

Пролог

Деревня Королевский щит стояла на перекрестке четырех дорог. Официально она принадлежала людям, а неофициально в ней можно было встретить представителя любой расы. Дело было в том, что до ближайших поселений людей и нелюдей от этого перекрестка был ровно дневной переход. Так что и гордый эльф, и зеленый тролль, и легконогий кочевник-румис встречались примерно на этом месте. Сначала были ссоры и отдельные костры, а потом король людей Ильрик Пятый приказал поставить на этом месте постоялый двор и своей рукой начертал на старом щите правила поведения в нем. С той поры и повелось.

Королевский щит не раз служил площадкой для переговоров и межрасовых обменов. Здесь постоянно шумели торговцы, сновали карманники, за высокой стойкой пили пиво подозрительные личности с плакатов «Найти за вознаграждение». Конечно, в этом бурном котле какое только варево не варилось, но ранней весной и поздней осенью деревня замирала и отдыхала. Непроходимые дороги и затяжные дожди сокращали количество путников, крестьяне получали передышку, возможность посплетничать, обновить мебель и горшки в трактирах, а заодно присмотреться к соседям – как они пережили жаркое лето или холодную зиму.

Начинались посиделки с рукоделием, и под слабенькую медовуху по селу расползались новости. Вот мельник сына женил, хорошую девку взял, крепкую, румяную, говорят, сразу после свадьбы понесла. А дайна видели три ночи назад под забором у вдовушки Лихославы. Тоже добрая бабенка, и самогон варит – как слеза прозрачный! А вот…

Всей деревне косточки перемывали, а как помянет кто швейку Марысю, так и затихнут все. Нечего о ней сказать. Добрая девка, да несчастная. Мать ее первой рукодельницей на селе была. Шали расшивала шелком да золотом – любо-дорого посмотреть! Купцы, кто с понятием, завсегда к дому Аниты-вышивальщицы сворачивали. Знали, что за платок ее работы жена любой загул простит.

Вот и принялся наезжать один такой. Все в глазки глядел, да ручки ее гладил, золотинкой называл. Уболтал. Увез от родительского крыльца! С утра мать Аниты волком выла, по деревне бегала, да поздно, пропала Анита.

Воротилась девка через год – почерневшая, постаревшая и беременная. Никому ничего не сказала, пришла домой, встала у ворот, поклонилась родителям и спросила шепотом – примут ли? Отец что-то сказать хотел, да мать к ней кинулась, увела в дом и чертополох на ворота повесила, давая кумушкам понять, что болтовни о дочке не потерпит.

Месяц Анита дома просто так сидела – плакала, отъедалась, а потом снова за иглу взялась. Только уж теперь вышивала она не цветы полевые да звезды небесные. Зверей невиданных, птиц волшебных да заросли лесные. Дивились на ее работы купцы, да все равно брали – больно уж искусно вышито было, того и гляди лев с огненным языком с платка соскочит и гулять пойдет.

А зимой родила Анита девчонку. Слабенькую, что котенок. Позвали скорее дайна, обряд провести, боялись, что до свету не доживет. Назвали Марысей – в честь королевы тогдашней, Мариаселин, принцессы эльфийской, за человеческого короля замуж вышедшей ради мира.

Вот эта Марыська и вытянула Аниту из той тьмы, в которой та пребывала. Да и деду с бабкой годов сбросила. Хоть и слабенькая росла, а словно лучик солнечный – тихая, спокойная, теплая. А как исполнилось девчушке четырнадцать лет, бабка с дедом в один год ушли. Анита вроде держалась как кремень – на похоронах и слезинки не обронила, а через год и она слегла. Лекарь проезжий послушал уговоров Марыськи, пришел, поглядел, да головой покачал – проклятье какое-то Аниту выпило досуха.

Так и осталась девчонка в доме одна. Только-только шестнадцать стукнуло. Где-то, может, и обидели бы сироту, а Королевский щит по другим правилам жил, тут крепко помнили, что вдову да сироту забижать нельзя – тебе же все вернется. Староста заглянул к девчонке, потолковал, да и оставил одну жить. Раз в два-три дня к ней старостиха захаживала – молока занести да новости узнать, да раз в неделю по череду сыновья старосты бывали – то дров наколоть, то крышу поправить.

Ценили девчонку не за красу, не за нрав кроткий, а за руки золотые. Вышивального дара от матери не переняла она, зато шить умела, как никто! Один раз на платье проезжающей принцессы глянула и невесте старшего старостиного сына такое же сшила! А уж как негодящую деву какую приодеть – косую, кривую или согбенную, так завсегда к Марыське бежали. Бывало, и мужики захаживали, чтобы посолиднее выглядеть али построже.

Поначалу-то кумушки за девчонкой приглядывали – кто сосватать Марыську хотел, кто так, из любопытства, да только жила она тихо, скромно, кроме своих ниток да иголок и не видала ничего. Привыкли все да отстали, но и проезжим в обиду не давали.

Было дело, принесла девчонка заказ в трактир – повадился ей трактирщик рубахи мужские дюжинами заказывать. У проезжего народа часто с бельем трудности бывают, а эта пигалица приноровилась так завязки вставлять, что и рослый мужик натянуть может, и мелконький подтянет пару шнурков и радуется. Увидал Марысю купец проезжий да начал за руки хватать, серебро обещать. Побледнела девчонка, вылила на него кружку с ближайшего стола и убежала! Зарычал купчина: как это – ему не покорились, ринулся было за ней, да тут его местные парни скрутили и объяснили, почему к девочке этой даже подходить близко нельзя.

Берегли местные жители Марыську и жениха ей желали хорошего, кто ж знал, что на перекрестке не только людские боги молитвы слышат? И чувство юмора у них о-о-очень специфическое!

Глава 1

Лето для всех жаркая пора. Крестьяне в поле пашут, купцы спешат товары доставить, скотоводы сена запасти, трактирщики – запасы сделать, чтоб зимой деньги не тратить. А швее летом благодать да отдых. Заказов мало, а если и случится какой, то простой совсем – рубах да портков дорожных нашить по дюжине или юбок ситцевых для сенокоса. Да и работать на свежем воздухе приятнее.

С утра по холодку собирала Марыся две корзинки – одну с шитьем своим, вторую с хлебом да квасом, и шла в лесок на горушку, где ветерок гнус сдувал. Сидела там под высокими деревьями, шила, любовалась рекой и травами луговыми, перекусывала, а как солнце к закату клонилось – домой шла. После смерти родственников остались у швеи кошка, собака да кур два десятка. Огород она садила малюсенький, сад от деда с бабкой остался, тоже невелик, а больше и не занималась ничем – все время на шитье да чтение уходило.

В этом и была вторая тайна Марыськи – она не просто умела писать и читать. Она обожала старинные легенды и сказки, а вырученные за шитье деньги часто спускала на увесистые тома в солидных кожаных переплетах. К чтению ее приохотила мать, которой довелось пожить в городе, повидать разных людей и понять, что такое образованный человек. Так что, закончив очередное платье или рубаху, девушка устраивалась уютно за столом, наливала в кружку душистого травяного взвара и погружалась в мир волшебных историй.

Бывало, спустит все до копейки на очередное «Описание жизни и приключений великого путешественника Олафа Кнудта» и сидит на одной капусте. А все радуется.

Ну и пусть хлев пустой, одной-то ей на прокорм и без хозяйства хватало. Платили ей когда деньгами, а когда и едой. На свадьбы звали, на крестины. Считалось тут, в Королевском щите, что платье, ею сшитое, либо сорочка крестильная счастье приносят. Девицы на выданье все прибегали, просили сорочку нижнюю сшить, чтобы замуж по любви выйти. А такие заказы на воле лучше шились.

В тот день Марыська шила мужские сорочки и напевала песенку о храбром рыцаре, прошедшем все испытания ради любви. Мурлыкала себе под нос и ловко сновала иглой, творя ровнехонький шов. Вдруг где-то за спиной раздался стон. Девушка обернулась и выронила свою работу. На толстом слое хвойного опада лежал мужчина! Худой, изможденный, исцарапанный и без сознания!

Марыська осторожно приблизилась к незнакомцу, постояла, ожидая, что он встанет сам, отряхнется, одарит высокомерным взглядом и уйдет в лес, но минуты шли, а неизвестный не шевелился. Осторожно подойдя ближе, девчонка опустилась на колени и перевернула мужчину. К ее удивлению, он оказался тяжелым, так что пришлось повозиться, зато стало понятно, почему странный путник без сознания – руками он зажимал солидную рану в животе, между пальцев сочилась кровь.

Не размышляя, девушка сдернула фартук, прижала к ране и задумалась – что делать дальше? До деревни она его не дотащит, а здесь, в лесу, помощи не сыскать. Тут ей в ладони ткнулся холодный нос ее пса. Обычный дворовый охранник, но разумный, как все беспородные псы.

– Чижик, беги к Бетте! – сообразила наконец Марьяна и щедро размазала по голове пса чужую кровь.

Потребовалось минут пять уговоров, но пес все же потрусил в деревню. Старостиха – добрая женщина, увидев ее собаку в крови, пошлет помощь, а пока важно не дать незнакомцу умереть. Как и всякая девушка, выросшая на перекрестке, Марьяна знала множество бытовых премудростей, касающихся лечения. В дороге чего только не приключится! Бывало, бураны заставали в Королевском Щите сразу несколько караванов, и тогда каждый дом принимал путников, согревал, лечил, кормил.

Припомнила Марыся бабулину премудрость – поить раненого в живот не стала, только губы пальцами смочила, да плотнее фартук свой прижала.

Люди на берегу появились не скоро. Сначала прибежала взволнованная жена старосты, за ней – пара ее сыновей. Последним пришел сам староста. Глянул на незнакомца, поморщился и сказал:

– Надо его к лекарю нести. Марыська, ты тряпку-то свою крепче держи. Правильно все сделала, может, и выживет.

Ноздри старосты трепетали, брови хмурились, и девушка с запозданием вспомнила, что дед местного старосты был оборотнем. Во всяком случае, кумушки болтали, что бабка однажды пошла в лес по ягоды, пропала на несколько недель, а потом потрепанная и оборванная вышла к Щиту. Муж ее принял и не ругал даже, когда живот округлился, а потом в положенный срок женщина родила крепкого мальчишку с полным ртом зубов. Много ли досталось старосте от неведомого деда – никто не знал, но если здоровенный мужик хмурил брови, значит, дело было серьезное.

Парни, покумекав, разложили на земле кафтан и, взяв раненого за плечи и бедра, перенесли на крепкую одежду. Потом взялись за полы и воротник и понесли, стараясь не трясти. Марыська шла рядом, удерживая свой фартук, забыв про рукоделие. Зато про него не забыла хозяйственная Бетта – все собрала, убедилась, что дорогая игла на месте, и поспешила вслед за сыновьями.

– Тяж-желый! – Марек смахнул плечом пот, заливающий глаза.

– А с виду дохлый! – согласился Дар, отбрасывая резким движением головы липнущие к щекам волосы.

– Тащите, – рыкнул староста, – синеет!

Парни ускорились, и вскоре вся компания вломилась к местному лекарю.

Где уж староста раздобыл этого тощего, мелкого старикашку – никто не знал. Может, сманил с проходящего каравана, может, просто украл где-нибудь. Просто однажды велел сыновьям и должникам выстроить добрый теплый дом в тихом месте, нанял тихую вдову убирать и готовить для старика и привел его – зябнущего, тощего, остро пахнущего травами и пряностями. С той поры прошло лет пятнадцать, лекарь ни капли не изменился, зато жители Королевского щита знали, куда бежать в случае болезни или раны.

Повинуясь зычному окрику старосты, дверь в дом распахнулась, и парни, сцепив зубы, внесли раненого в широкий проем. Марыська еле протиснулась, пискнула, хотела отойти, но лежащий неподвижно до сего момента незнакомец схватил ее за руку и не отпустил.

– На лавку! – вдова Вайла Черная, давно уже смотрящая за лекарем и набравшаяся от него знаний и правил, тут же указала, куда положить страждущего. – А теперь все прочь!

Парни с охотой выкатились вон, старостина даже не поднималась на низкое широкое крыльцо, а староста от двери сказал:

– Марыську при нем оставь, Вайла, а то рваться будет.