Ты меня не помнишь

Ты меня не помнишь
Юлия Матвеева

Ты никогда не знаешь, чью именно жизнь ты живешь. Ты словно актер в театре, забывший свою роль, потому что в порыве игры нечаянно стер свой грим…Содержит нецензурную брань.

Посвящается С.А. Б.

ТЫ МЕНЯ НЕ ПОМНИШЬ

… INRED

Водитель резко затормозил на перекрестке, едва не въехав во встретившихся в страстном дорожном поцелуе ярко-красную иномарку и грузовую газель – и меня выбило из сиденья. Какая сволочь придумала в троллейбусах сиденья делать на полметра от пола на этих поганых платформах? И с чего эта сволочь решила, что это безопасно??? Получилось, что летела я не только с сиденья вниз, но еще и к этой высоте прибавилась высота платформы, а в этой траншее еще, между прочим, люди. Так что я ударилась рукой в попытке прикрыть свою голову о поручни, потом, споткнувшись о попадавших на платформу людей, еще и о саму платформу, и на меня едва не свалились те, что еле удержались в сидениях. И все это в какие-то доли секунд, в которые не переставал звучать высокооктавный кристально-разборчивый мат.

Потом наступила полная тишина и остановка. Объехать аварию троллейбус, не потеряв своих «усов» при всем желании не смог бы. И вот она – долгожданная свобода! Только посреди проезжей части, в неровном строю невольно потерпевших. Ладно, хоть до павильончика остановки, где можно было укрыться от дождя, отдышаться и осмотреться, было недалеко…

– Счастье, впрочем, как и следовало ожидать, долгим не было, – рассказывала я Лариске уже через пятнадцать минут. – Кажись, руку я себе перешибла.

Лариска шуршала тапками по линолеуму и безбожно зевала, кутаясь в халат.

– Я тут к тебе тороплюсь, пакет этот волоку, а ты спишь, как сурок, – ворчала я.

– Вчера свекровь приезжала, уши мне протирала своими сплетнями до двух часов ночи. Блюдет меня, пока мужа нет, прикинь? Дурдом. Ты из офиса?

– Угу.

– А руку тебе б полечить, ты как-то уж больно славно опухла, – произнесла она. – Сейчас мазь принесу.

Она принесла какой-то тюбик, наполовину уже скатанный, и бинт. Намазала меня чем-то прохладным и забинтовала руку, зафиксировав повязкой запястье.

– Ты на снимок все же сходи. Оно, может, и не болит, и шевелится, а потом окажется, что у тебя шок. И вообще перелом.

Я согласилась, и сказала, что именно так и поступлю. Потом.

Лариска напоила меня чаем с бутербродом, еще немного пожаловалась на свекровь, потом стала изучать принесенные мной документы, после чего сказала:

– Ага, тут все, что я просила.

– Тогда, спасибо этому дому, попрем к другому! – я прошмыгнула в прихожую и стала торопливо одеваться.

– Да сиди еще, чего ты под дождь-то?

– Спасибо, но я бы уже бы домой бы. И под одеяло и спать все выходные!

– Ну ладно. Пока тогда. Спасибо! – и закрыла за мной дверь.

Спустившись на одну площадку вниз, я полезла в карман, вытащила плеер с вечно спутанными наушниками, распутала их и стала искать музыку, с которой не так уныло будет возвращаться. Нашла что-то веселенькое, чему название не высветилось, и потопала к выходу. Оказавшись на улице, плотнее завязала капюшон и огляделась. Никогда сразу не могу запомнить дорогу куда-либо. Хорошо, что хоть на этот раз запомнила, что с той стороны, откуда я шла, росла очень высокая березка, к нижней ветке которой было привязано три разноцветные ленточки. Веселая музыка в этот момент резко закончилась. Ее сменил трек «Seven» FeverRey в каком-то ремиксовом варианте. Менять не стала – уж к погоде-то эта музыка очень даже подошла. Я направилась к березке. Мокрая сорока трепала разноцветные ленточки, пытаясь, видимо, утащить их в свое гнездо для украшения. Я пялилась на нее, задрав голову, а когда решила взглянуть на дорогу, передо мной стояла женщина в артериально-красном плаще. Последнее, что я услышала – резкий шипяще-лопающийся звук, собственный вскрик…

***

Я видела размытые, похожие на воспоминания, сны. Они были всех возможных оттенков синего и лилового цвета. Они даже вроде как-то звучали, но это стерлось из памяти в первую секунду, после того, как я проснулась…

Мне показалось, что я лежала на чужом диване, под чужим, но мягким и теплым пледом, в не своей квартире и не в своей жизни. Попыталась встать, но голова закружилась, едва оторвавшись от подушки.

Передо мной сидела незнакомая белокурая женщина. В принципе, у меня хорошая память на лица, но ее лица я не помнила и никогда не знала. Знакомым был только еле уловимый запах ее духов. Запах из какой-то прошлой жизни, вот только название духов как-то болезненно не вспоминалось. Я довольно резко села, потому что мне стало не то, чтобы не по себе, а как-то дико и страшно.

– Вы кто? – спросила я.

Она улыбнулась, словно я шутку какую сказала.

– Что произошло? – задала я еще один вопрос.

– Тебе стало плохо на улице. Так что дома ты сразу уснула.

– А с чего это мне вдруг стало плохо на улице???

– Всякое может быть. Тебе надо обратиться в больницу, может, удар по голове был сильнее, чем ты думаешь?

– Какой еще удар?

– Ну, при падении в троллейбусе.

– А с чего ты взяла, что я головой там ударялась?

– Ни с чего. Логично, что ты рукой прикрывалась, и удар на нее пришелся, но просто это шок… так бывает, что не сразу реакция наступает.

Она смотрела на меня так спокойно, с этакой полуулыбкой Будды, что мне сделалось,еще страшнее.

В кухне засвистел чайник.

– Тебе нужно попить чай, – улыбнулась она, и ушла.

Я вряд ли бы кого пустила в дом, даже если ему плохо, даже если мне плохо… Для таких дел есть скорая помощь. Я чувствовала себя похищенной. Чего ей от меня надо? Я проверила свой телефон – с него никто не звонил и баланс не изменился. Порылась в сумке на момент наличия всех вещей и кошелька с деньгами – все было на месте. Доброта меня всегда пугает – особенно по отношению ко мне. Она вызывает недоверие, ступор психологический. Не знаю почему. Ощущение себя должным, и чувство вины оттого, что не знаешь, чем ответить. Бескорыстие очень сложно принять. Все равно чувствуешь себя за него должным.

В этот момент я умудрилась словить еще более колючее чувство вины, потому что заметила, что она стоит в дверном проеме и наблюдает за тем, как я, как базарная бабка,шмонаю свою сумку с подозрительным видом.

– Идем, – сказала она.

Я пошла за ней на кухню. Меня охватило смятение. Я ощутила себя какой-то тяжелой и неуклюжей. Вдруг стало стыдно за свою одежду – джинсы для непонятного пола и простые хэбэшные носки желтоватого цвета, рубашка у которой, казалось, был поглажен только воротник, потому что ее все равно из-под джемпера не видно. Прическа – вариация на тему «я у мамы дурочка, вышла погулять, забыла, где живу». А вот она напоминала куклу в своем смешном платье…. Сев с ней за стол, я заметила, что у нее на платье кружевные белые манжетки и воротничок. А у меня неровные ногти, один вообще сломан. И на них остатки бесцветного лака. Ладно, хоть бесцветного – не так в глаза бросается. Хотя нет… бликует ошметками. Я – квашня.

– Тебе нужно молоко? – спросила она.

– Нет….

– Тебе нехорошо?

Конечно, мне нехорошо. На меня накатил подозрительный приступ неуверенности в себе. Обычно он у меня начинается только в те невообразимо редкие моменты, когда я вдруг оказываюсь рядом с красивым мужчиной. Красивые мужчины всегда так аккуратны в отношении к своему внешнему виду. И вот оказываюсь я такая квашня рядом и все…. сердце разбито, а он такой славный и милый даже на одну ночь мне не достанется…. Не думала, что испытаю это ощущение рядом с женщиной.

– Да нормально все.

Она очень внимательно посмотрела на меня поверх своей чайной чашки.