Маленький отель на Санторини

– А знаешь, бабушка Афина, – говорю я вслух, бодрясь изо всех сил, – было бы круто, если бы ты могла общаться со мной через зеркала и подсказала бы, как тут навести порядок!

С моими последними словами кран трясется и выплевывает тонкую струйку ржавой воды, как будто бабушка Афина и впрямь пытается мне помочь. Я смотрю, как вода утекает в раковину, а струя становится все толще и светлей. Водопроводом давно никто не пользовался, и нужно время, чтобы вода снова пошла по трубам. Но мне хочется верить, что это бабушка Афина помогает мне.

– Спасибо, ба, – шепчу я. – Пойду полью твою любимую бугенвиллею. Не знаешь, где взять какую-нибудь посуду?

Мне никто не отвечает, но откуда-то доносится стук. Выбежав из туалета, я замечаю, что за стойкой раскрылась деревянная дверь, которую я прежде не заметила. Она ведет в небольшой чулан – видимо, для хранения вещей, которые постояльцы могли оставить до и после заселения. Там на полке я нахожу одинокую чашку с щербатым краем. Возвращаюсь с ней в туалет, наполняю водой – из крана льется уже чистая. Бегу на террасу, выливаю чашку в сухую землю в горшке. Вода впитывается моментально, и я бегу за новой чашкой. Приходится вылить пять, прежде чем закаменевшая земля становится влажной.

Я глажу сухие стебли, венами разбежавшиеся по стене, и прошу:

– Зацвети для меня. Пожалуйста.

Если деревце оживет и снова распустится цветами, это будет сродни чуду. Но вряд ли я это увижу, ведь на его восстановление понадобится не неделя и даже не две. А я не смогу задержаться здесь так надолго.

Резко хлопает дверь на террасу. Как будто бабушка Афина гневается, подслушав мои мысли.

– У меня в Москве работа и жених, – произношу я вслух. – Я не смогу тут остаться. Но я что-нибудь придумаю.

Самым лучшим будет найти отелю новых хозяев, которые смогут посвятить ему свою жизнь и вложить в него душу, как это сделала бабушка Афина. Но при одной мысли о том, чтобы продать его, у меня сжимается сердце. Теперь, когда я нахожусь тут, отель перестал быть для меня просто миражом. Он обрел реальность, стал живым, я почти чувствую его дыхание – тяжелое и прерывистое, как у больного человека, который уже лишился надежды на выздоровление.

– Нет уж! Мы еще поборемся! – обещаю я вслух.

Глупо, конечно, разговаривать самой с собой. Но мертвая тишина отеля действует мне на нервы, к тому же, если не буду проговаривать свои мысли, просто взорвусь от них!

– Что ж, посмотрим, что у нас тут! – Я беру связку основных ключей, снимаю ключи от номеров с гвоздиков – всего их шесть, и отправляюсь знакомиться со своим наследством дальше.

У отеля своеобразная планировка, он встроен в склон скалы и занимает три этажа. На верхнем находится стойка регистрации с видовой террасой. Еще одна дверь отсюда ведет наружу – во внутренний дворик с лестницей. Каменные ступени выложены серыми камушками для красоты и, кажется, ведут прямо в синее море, которое виднеется на горизонте.

Я останавливаюсь, чтобы полюбоваться на восхитительный вид. На фотографиях на этих ступенях стояли горшки с красной геранью, придавая отелю нарядный и ухоженный вид. Сейчас же ни одного горшка нет. Я наклоняюсь и глажу декоративные камушки на ступенях, с волнением думая, что их могла выкладывать своими руками моя греческая бабушка. Камни теплые и шершавые – как прикосновение руки. Я улыбаюсь и продолжаю спуск. Лестница виляет, повторяя округлую форму скалы, и я оказываюсь на террасе ниже. Здесь располагаются три номера для постояльцев, я узнаю их по фотографиям с сайта. Двери заперты, а на стене указаны цифры – 201, 202, 203.

По бокам от дверей находится по окошку, и к каждому номеру примыкает небольшая терраса с видом на море, отделенная от соседней низеньким деревянным забором. На фото в интернете на каждой террасе стояли два шезлонга и столик, но сейчас тут пусто. Заборчик на фото был ярко-синим, но теперь краска облупилась, обнажив серую древесину. Я провожу пальцем по краске, сковыриваю кусочек и сдуваю его. Ветер охотно подхватывает синюю чешуйку, кружит в воздухе и уносит к морю.

Отперев номер 201, я вхожу внутрь и сразу же оглушительно чихаю от пыли. И только потом замечаю, что номер абсолютно пуст: в нем нет ни кровати, ни тумбочки, ни шкафа. Ничего из того, что я видела на фото. Даже занавесок на окнах – и тех нет. Только крашеные, и то давно, белые стены и серый плиточный пол.

– Это кто же тут все вынес? – хмурюсь я, обходя номер.

Внутри царит полумрак, ведь других окон, кроме тех, что при входе, нет. Планировка необычная и вытянутая вглубь, округлые стены внутри повторяют природные контуры скалы, а ванная комната вырублена прямо в скале. Зайдя туда, я вижу, что здесь даже краны с умывальника и ванны свинчены, и на их месте зияют дыры. Отсутствуют и зеркало над раковиной, и вешалки для полотенец.

Номер выглядит не просто заброшенным, он выглядит разграбленным и опустошенным. И вряд ли это произошло при бабушке Афине, которая с любовью обустраивала свой отель и ухаживала за ним. По спине бежит холодок. Мне становится не по себе, и я быстро выхожу, заперев дверь на ключ.

В двух других номерах я обнаруживаю ту же унылую картину. Только белые стены и полы из плитки. Больше ничего. Если поначалу при виде заброшенного отеля я испытала растерянность и недоумение, сейчас меня охватывает гнев. Кто довел уютный процветающий отель до такого плачевного состояния? Мне не терпится задать вопросы соседям и узнать ответы. Но до ужина остается еще несколько часов, и я продолжаю обход, чтобы оценить масштаб бедствия.

По каменным ступеням я спускаюсь на уровень ниже. Здесь располагаются еще три номера – 301, 302, 303. Терраса номеров второго уровня служит им крышей. Они абсолютные близнецы предыдущих – что снаружи, что изнутри, но здесь уцелело чуть больше обстановки. В одном номере сохранился белый деревянный шкаф с покосившейся дверцей. Она закачалась и протяжно застонала на ветру, который ворвался в раскрытую дверь, словно жалуясь мне. Я пытаюсь поставить ее ровно, но петли вырваны, и я просто глажу ее, как живое существо.

– Ничего, мы тебя починим! – обещаю сквозь слезы.

В другом номере нахожу белый каркас кровати, без матраса.

В третьем на полу валяется выпотрошенная подушка. Когда я открываю дверь, ветер врывается внутрь, и пух кружится в воздухе, а у меня сжимается сердце. Хорошо, что бабушка Афина не видит, во что превратился ее любимый отель!

Но где же жила она сама? С улицы доносится кошачье «мяу», и, выйдя наружу, я замечаю черно-белую кошку, которая сидит сбоку на белокаменной стене с узкой синей дверью. Если номера для туристов отделяют декоративные заборы, то эта сплошная стена выглядит так, словно была крепостью, за которой хозяева могли укрыться от забот после рабочего дня и отдохнуть до утра.

Кошка спрыгивает за стену, а я встряхиваю связку ключей, и один из них сам ложится в ладонь. Он легко входит в замочную скважину, и дверь отворяется во внутренний дворик.

Его не было на фотографиях отеля, но я сразу понимаю, что именно здесь, невидимые постояльцам за стеной, жили мои бабушка с дедушкой. Это был их тихий уголок. И кто бы ни разграбил отель, сюда он не добрался. Не успел или не посмел осквернить их память. По периметру террасы выстроились в ряд оранжевые глиняные горшки с высохшими цветами. У меня сжимается сердце, когда я представляю, как пышно они цвели, когда за ними ухаживала бабушка. На козырьке под навесом стоят два плетеных кресла и маленький круглый столик, а на нем лежит черно-белая кошка, раскинув лапы с розовыми подушечками.

– Привет, – я подхожу к ней. – Ты что тут делаешь?

Может, это кошка моей бабушки? Я протягиваю руку, чтобы ее погладить, но не успеваю коснуться. Кошка вскакивает, запрыгивает на белокаменную стену и сразу же скрывается из виду, давая понять, что никому не принадлежит и гуляет сама по себе.

В окошке у двери виднеются бело-синие занавески. Глядя на них, я завороженно шагаю к порогу. Связка ключей от волнения падает из рук, и я наклоняюсь за ней. Мне не терпится открыть дверь и проверить, что внутри все осталось, как при жизни бабушки, и меня не встретят пустые стены, как в номерах для постояльцев.

Руки дрожат, пока я один за другим вставляю ключи в замочную скважину. Остается последний – но не подходит и он. Я с досадой вздыхаю. Не может быть! Я так близко к своей семье – но не могу войти!

Придется вызывать слесаря, чтобы вскрыть замок. А пока я прижимаюсь носом к запыленному окну. Бело-синяя штора задвинута наполовину, сквозь прозрачную тюль на второй половине окна я могу разглядеть комнату, вероятно, служившую гостиной. Ближе к окну стоит стол, накрытый вышитой скатертью. А у стены за ним – комод из темного дерева, на котором виднеются старые фотографии в рамках. Как бы мне хотелось рассмотреть их поближе! Но я могу различить только темные силуэты родных. Моя греческая семья по-прежнему остается для меня скрытой в тумане. Но я уже в шаге от знакомства с ними. Остается только запастись терпением и уповать на слесаря.

А пока я беру лейку у стены и поливаю засохшие цветы в горшках. Чтобы наполнить ее, мне приходится не раз сбегать на рецепцию – ведь только там каким-то чудом сохранился кран. Видимо, смеситель с откручивающимися ручками был слишком старым для того, кто обчистил отель моей бабушки. Как и телефонный аппарат на стойке. Вор даже ни одного нормального стула не оставил, так что я прихватываю одно плетеное кресло из дворика бабушки и отношу его на верхнюю террасу, чтобы посидеть там на закате.

Когда я прибегаю с лейкой в последний раз, на столике снова вальяжно развалилась черно-белая кошка. Она недовольно поднимает голову и поводит ушами.

– Лежи-лежи, – усмехаюсь я. – Не буду я тебя трогать.

Пока я поливаю, она наблюдает за мной.

– Кстати, ты не знаешь, где ключи от дома?

Кошка ничего не отвечает.

– Так я и думала. Ладно, пока.

Я оставляю лейку на том же месте у стены, выхожу за дверь и запираю ее на ключ.

Ветер гоняет по террасе пух из разодранной подушки. Непорядок! Я снова бегу на рецепцию. В чуланчике, где я раньше нашла чашку, есть метелка с совком. С их помощью я выметаю пух из пустого номера. Привожу в порядок нижнюю террасу, потом поднимаюсь на среднюю и последней прибираюсь на верхней, видовой, где собираюсь встретить свой первый закат на Санторини.

Я как раз заканчиваю, когда снизу трезвонит мой мобильный, который я оставила на террасе ниже. Пока спускаюсь, вызов уже прерывается. Это Кирилл, и мне становится стыдно, что я совсем забыла сообщить ему, что добралась. Я сразу же перезваниваю и выпаливаю на одном дыхании:

– Кирилл, привет! Я уже на Санторини, в отеле бабушки.

Голос срывается, а жених спрашивает:

– А что ты там делаешь?

– Мету террасу.

– А дышишь так, как будто бегаешь или занимаешься спортом, – сухо замечает Кирилл.

Я закатываю глаза. Уж не думает ли он, что я тут по-быстрому перепихнулась с горячим греком? Посмотрел бы он на меня сейчас – всю в мыле и в пыли, растрепанную и раскрасневшуюся. Еще неизвестно, где я буду мыться и ночевать. Ведь открыть дом бабушки мне пока не удалось, а на удобства в отеле рассчитывать не приходится. Но ему я об этом не говорю, а отвечаю:

– Тут три этажа, телефон я оставила на другом, вот и бежала, чтобы ответить.