Маленький отель на Санторини

Я пытаюсь рассказать ему еще о черепашках и попугайчиках, но Кирилл меня перебивает:

– А у нотариуса ты уже была?

Его вопрос резко возвращает меня с небес на землю, от цветущих деревьев к делам насущным, и я коротко отчитываюсь:

– Была, все в порядке. Он настоящий.

– Надеюсь, ты ничего не подписывала? – уточняет Кирилл.

– Только заявление о наследстве. Представляешь, мне сначала придется заплатить налог…

– Ты не давала ему денег? – волнуется Кирилл.

– Нет, он не взял с меня ни копейки.

Я пересказываю Кириллу информацию от Спироса – про оценщика, который приедет в среду посмотреть отель, и про налог на наследство.

– Я тоже проверю по своим каналам, – обещает Кирилл. – Надо разузнать, что там за правила вступления в наследство в Греции. Доверяй, но проверяй! Ты иностранка и не знаешь местных законов, тебя легко обвести вокруг пальца.

– Хорошо, если тебе так будет спокойней, – от слов Кирилла мое настроение портится. И зачем надо постоянно подчеркивать, что я ни на что не способна и не справлюсь без него?

– Не обижайся, Вероника. Я же волнуюсь за тебя. Чем еще планируешь заняться сегодня?

Мне больше не хочется откровенничать с ним, и я умалчиваю о том, что его звонок застал меня на полпути к дому отца. Вместо этого я отвечаю:

– Погуляю и в отель.

– Хотел бы я быть рядом, – говорит Кирилл.

Я молчу. Если бы хотел – то был бы. Взял отпуск на несколько дней и сейчас сидел бы со мной на скамейке, под цветущей глицинией. И к дому отца мы пошли бы вместе, держась за руки. Мне сейчас так не хватает, чтобы кто-то взял меня за руку и просто был рядом. Но ничего этого я Кириллу не говорю, а он поспешно прощается:

– Люблю тебя, Вероника! Напиши, как долетишь до Санторини. Целую!

– Целую, – эхом откликаюсь я, убираю телефон в сумку и встаю со скамейки. Солнце уже скрылось за макушками деревьев, и надо поторопиться, чтобы не искать дом отца впотьмах.

Глава 5

Дом небольшой, трехэтажный, с бежевым оштукатуренным фасадом и аккуратными белыми балконами. На углу раскинулся пышный розовый олеандр, из-за которого едва выглядывает табличка с номером дома. Если бы не навигатор, я бы проскочила мимо. А теперь останавливаюсь и с волнением оглядываю фасад. Какие-то окна приоткрыты, оттуда доносится греческая речь, бубнит телевизор, и я гадаю, есть ли среди них квартира отца. С его смерти прошло два месяца, в квартиру уже могли въехать новые жильцы.

Хлопает стеклянная дверь, на небольшой балкон выходит темноволосая хрупкая девушка в платье цвета бирюзы. Она несет два пустых бокала, а за ней следует высокий парень в фиолетовой рубашке с бутылкой вина. Пара садится за столик, чтобы насладиться закатом. А я тенью проскальзываю к подъезду и взбегаю на крыльцо.

Поднимаюсь по лестнице, читая номера на дверях. Квартира отца находится на последнем, третьем этаже. Я останавливаюсь у нужной двери, чувствуя, как бешено колотится сердце. Дверь белая, с золотой ручкой, и сначала я осторожно касаюсь ее – думая о том, что она еще может хранить отпечатки моего отца, что он, уходя из дома и возвращаясь, трогал ее. Железо на удивление оказывается теплым – как тепло руки. Здравствуй, отец…

Затаив дыхание, прислушиваюсь. Из-за двери не доносится ни звука. Повезет ли мне сегодня? Откроется ли эта дверь для меня? Узнаю ли я о своем отце что-то новое?

Пальцы дрожат, когда я жму на дверной звонок, поэтому мелодия звучит прерывисто и резко обрывается, когда я отнимаю руку. Тихо. Ни шагов, ни голосов, ни скрипа половицы – как если бы кто-то неслышно крался к порогу, чтобы посмотреть на незваного гостья. Меня никто не ждет. И внутри никого нет.

Здравствуй, отец. Мы с тобой разминулись на два месяца. И на целую жизнь.

Я прижимаюсь лбом к двери, мечтая проникнуть внутрь, и представляю гулкую пустую квартиру, оставшуюся без хозяина. Как наяву вижу рубашки, висящие в шкафу, которые мой отец уже никогда не наденет. Бумаги, написанные его рукой, на столе. Одинокую зубную щетку в стакане на раковине в ванной. Полотенце на крючке. Чашку в мойке на кухне. Брошенную у зеркала расческу, в которой запутался волос. Черный или седой? Отец по-прежнему остается для меня фигурой, скрытой в тумане, и я могу только фантазировать.

На площадке еще две двери, и я решаю позвонить соседям. Может, они что-то расскажут об отце? Каким он был соседом – тихим или шумным? Водил ли компании и устраивал вечеринки? Или ему хватало тусовок по работе, и дома он наслаждался одиночеством и покоем? Может, он помогал пожилой соседке выгуливать пуделя и покупал лекарства в аптеке? Или кормил кота соседей, когда те уезжали из города?

Из-за первой двери выглядывает строгая старушка. Пуделя у нее нет. Она не говорит по-английски и, окинув меня подозрительным взглядом, что-то ворчит на греческом и захлопывает дверь. Из-за второй двери появляется та самая девушка в бирюзовом платье, которую я видела на балконе с вином. Она говорит по-английски и любезно отвечает на мои вопросы, хотя я и оторвала ее от романтического свидания. К несчастью, она ничего не знает о моем отце. Она переехала только месяц назад и никак не могла с ним встретиться. Живет ли кто-то в той квартире сейчас и как связаться с ее хозяином, она тоже понятия не имеет. Ей не терпится вернуться к своему любимому, и, попрощавшись со мной, она захлопывает дверь.

А я, оставшись одна на площадке, достаю из сумочки блокнот и ручку и пишу на английском записку. Я представляюсь дочерью Костаса Захариаса, который жил тут раньше, сообщаю, что хочу забрать личные вещи отца, если они сохранились, и оставляю свой номер телефона. Записку я подсовываю под дверь. Вот и все, что я могу сделать.

За дверью соседней квартиры, где живет старушка, раздается шорох. Наверняка она следит за мной в глазок. Ведь старушки везде одинаковы – что в России, что в Греции. Не стоит испытывать ее нервы, а то еще позвонит в полицию и пожалуется, что какая-то иностранка пытается влезть в соседнюю квартиру.

Прежде, чем уйти, я напоследок касаюсь дверной ручки. «Жаль, что мы не встретились раньше, отец. Мне бы хотелось узнать тебя лучше».

Я возвращаюсь в старый центр, кружу по извилистым улочкам, полным туристов. Сколько же их тут летом, если так людно в апреле? Завороженно глазею на античные руины за решетчатым забором, подсвеченные желтыми фонарями. Время их посещения уже закончилось, ворота на территорию закрыты, но у меня получается рассмотреть их и через забор. Прямо к раскопкам примыкают жилые дома, на их первых этажах располагаются магазины, а на вторых и третьих – балкончики квартир, многие из которых сдаются туристам. Парочка из них как раз сейчас пьет вино на балконе с видом на древние развалины. Столики таверн тоже располагаются в нескольких шагах от руин. Это тесное соседство древности и современности завораживает.

И куда бы я ни шла, повсюду над старым кварталом высится холм Акрополь с его знаменитым портиком Парфенона, подсвеченный фонарями и заметный с любой точки Афин.

Туда я отправлюсь завтра с самого утра.

А пока я сажусь за столик таверны прямо возле развалин античного храма, заказываю бокал белого домашнего вина, греческий салат и кальмаров в кляре. Вокруг меня ужинают парочки, семьи и компании. А напротив меня сидит призрак моего отца. Он привел меня в этот легендарный город, и первый тост я мысленно произношу за него.

Глава 6

Утром сразу после завтрака в отеле я отправляюсь покорять Акрополь. Еще нет восьми, улицы пусты, и так приятно идти по тихому городу теплым весенним утром, щуриться на солнце, любоваться цветущими и апельсиновыми деревьями. Надо же, начало апреля, а апельсины уже созрели! Один из оранжевых фруктов как раз срывается с ветки и падает прямо мне под ноги. Я ловлю его, пока он не укатился на проезжую часть, и продолжаю свой путь, на ходу обдираю кожуру и вонзаю зубы в сочную мякоть. Думала, она будет сладкой, но морщусь – кислятина! Апельсин выбрасываю в ближайшую урну, но на губах еще долго чувствуется горечь. А нечего тянуть в рот всякую гадость! Надо же, такие красивые апельсины – и совершенно несъедобные!

Минут через пятнадцать я уже у подножия Акрополя, куда потихоньку стекаются туристы – пока еще одиночные, без организованных групп. Они останавливаются у цветущего розового дерева, чтобы сделать фото. Я же обгоняю их и спешу наверх.

Несмотря на то, что холм не очень высокий, всего сто пятьдесят метров, я успеваю запыхаться, пока добираюсь до кассы. Ведь наверх я практически бежала. В отличие от других туристов, пришедших сюда поглазеть на античные руины, я тороплюсь на Акрополь совсем по другой причине – на встречу с отцом. Покупая билет и поднимаясь по каменным ступеням к Парфенону, я надеюсь, что стану к отцу хотя бы чуточку ближе, когда окажусь на вершине холма и увижу Афины такими, какими их видел он.

Миновав восстановленные колонны при входе, я попадаю в царство древних руин. Часть из них в строительных лесах и реставрируется – как сам Парфенон, когда-то служивший храмом в честь богини Афины. Остальная часть сохранилась хуже, и от древних, некогда величественных строений остались только фундаменты и груды камней, которые утопают в весенней зелени и цветущих маках. Я задерживаюсь у знаменитого портика с кариатидами – колоннами в виде девушек, знакомыми по школьным учебникам. Делаю пару кадров для Кирилла и иду дальше.

Другие туристы неспеша фотографируют колонны, маки и греющихся на солнце котов, делают селфи, сверяются с путеводителями, чтобы узнать больше об античных руинах. Я же уверенно шагаю вперед – туда, где открывается панорама города. Остановившись на краю холма у обвалившейся каменной стены, смотрю на Афины с высоты птичьего полета и замираю в восхищении.

Город раскинулся передо мной белой рекой домов и зелеными островками садов, где-то внизу гудят машины, и жители спешат на работу. Но здесь, на вершине Акрополя, время будто остановилось для меня одной. Мне кажется, за спиной стоит отец, который привел меня сюда, чтобы поделиться со мной этим видом, этим городом, этим местом силы.

Ощущение его присутствия такое живое, что мне хочется обернуться, чтобы взглянуть ему в лицо. Может, я увижу то, что было скрыто в тумане в моем сне… Но я боюсь прервать этот чудесный момент единения – как будто здесь, на краю холма, сошлись два времени, настоящее и прошлое. И отец смог дотянуться до меня из небытия и показать мне то, что было для него важно. Величественный город, ради которого он покинул маленький остров и родных. Город, который пленил его душу, как в этот самый миг он пленяет мою. Город, который наполнял его силой, как сейчас питает энергией меня. Я почти ощущаю тепло отцовской руки на моем плече. Если до этой минуты я чувствовала себя потерянной и одинокой в чужой стране, жалела, что мне не на кого опереться в моем путешествии, то сейчас ощущаю, что мне хватит сил пройти этот путь до конца: узнать историю моей греческой семьи, решить вопрос с наследством и распорядиться семейным отелем.

Спасибо, папа…

Я бросаю последний взгляд на лежащий внизу город. Мне хочется напитаться его энергией напоследок. Словно это место силы тоже перешло мне в наследство от отца.

Когда я стою на вершине Акрополя и взираю на панораму Афин, в голову приходит внезапная мысль. Спирос сказал, что они с моим отцом были мало знакомы. Но отец поведал ему о сокровенном – о том, что это место придает ему силы. Стал бы он делиться этим с посторонним человеком? Что, если Спирос что-то не договаривает? Расспросить бы нотариуса еще, но уже нет времени. Через час такси заберет меня в аэропорт. Следующая моя точка назначения – остров Санторини, где я надеюсь найти ответы на свои вопросы.

Глава 7

На Санторини сейчас не сезон, поэтому небольшой самолет заполняется только наполовину. Сбоку от меня через проход, щебеча по-французски, присаживается красивая пара лет тридцати. Молодожены, судя по тому, что они сразу же начинают целоваться.

Впереди располагается молодая женщина с дочкой лет четырех – обе темноволосые и черноглазые, по виду, гречанки. Вряд ли они летят в отпуск, скорее – навестить родных на острове. Может, у женщины там живут родители. Сердце колет сожалением оттого, что я никогда не бывала на каникулах у своей греческой бабушки, как эта девочка.

– Пристегните ремни, мы готовимся к взлету, – просит меня стюардесса и отворачивается к молодоженам, которые неохотно прерывают свой страстный французский поцелуй.