Шерше ля вамп

– Спасибо за гостеприимство.

Наши бокалы скрестились со звоном, и Вероник сделала маленький глоточек, смакуя содержимое.

Смотреть на это было неприятно, я отвела глаза и залпом опрокинула в себя бокал. Кровь горячей хмельной волной хлынула в желудок, и я закашлялась.

Вероник наклонилась ко мне, постучала по спине, протянула салфетку:

– Никак не привыкнешь?

Я промокнула губы, оставив на салфетке кровавый след, и кивнула.

– Это не микстура, Жанна, чтобы глотать ее с такой брезгливостью, – мягко, словно неразумному ребенку, заметила Вероник. – Это наш витамин жизни. Пойми это и перестань терзаться. – Она спокойно сделала последний глоток и отставила в сторону пустой бокал. – А теперь пойдем, подберем тебе наряд для бала.

Вероник

При рождении ее назвали Анхелика Долорес Габриэла Эсперанца Фелисидад Вероника Риверра. В ее имени сплелись имена бабок и прабабок, родительские пожелания и ожидания[3 - Фелисидад в переводе с испанского – счастье, Эсперанца – надежда.]. Ее имя стало не только именем, оно определило ее судьбу – год за годом проживать новые жизни, предопределенные одним из имен. Каждая новая жизнь не была для нее ролью, не была маской. Она никогда не играла и не притворялась. Просто приходило время поставить точку в истекшем периоде жизни и стать другой. Она жила на свете довольно долго, чтобы привыкнуть к этому. Экзотичное для европейцев имя очень пригодилось в ее второй, вампирской жизни. Она не придумывала себе имен – всего лишь выбирала из числа своих собственных.

Сначала была Анхелита – непоседливая, как кордонасо[4 - Сильный (часто штормовой) южный ветер у берегов Мексики.], свободолюбивая и шумная, как кетцаль[5 - Птица, населяющая горные леса Южной Мексики. Неофициальное название – «птица счастья». В Гватемале – национальный символ свободы.], своевольная, как Карибское море. Анхелита родилась в богатой мексиканской семье за шесть лет до наступления двадцатого века. Ее смуглый, как пират, отец продолжил семейное дело и занимался торговлей лошадьми. Зеленоглазая и рыжеволосая шотландка-мать никогда не ступала за порог дома без широкополой шляпы, чтобы солнце не испортило ее лилейный цвет лица – предмет зависти жен всех соседей.

Анхелита, будучи первенцем счастливой супружеской четы, с самого рождения была окружена заботой и любовью. Когда она начала подрастать, мать поначалу всерьез занялась ее светским воспитанием, стремясь вылепить из нее настоящую европейскую леди. Но Анхелита, казалось, с рождения впитала в кровь вольный ветер мексиканских прерий и шумный щебет птиц.

– Оставь ты девочку в покое, – смеясь, говорил отец, глядя, с какой неохотой малышка мучает фортепиано, как колет пальцы, выводя неумелые стежки на вышивке, и с какой скукой внимает правилам этикета. – На что ей эти премудрости? Пусть лучше побегает в саду.

И мать сдалась. Вольное дыхание Мексики и ее саму, с детства воспитанную по европейским меркам, нет-нет да и подбивало на неслыханные по шотландским понятиям шалости – пробежаться босиком по берегу моря, украдкой поцеловать мужа в щеку на улице.

Детство Анхелиты было беззаботным и привольным. Она росла в роскоши и не имела представлении об оборотной стороне жизни. Родители нежно любили друг друга, в доме появлялось все больше детей, и Анхелита была убеждена, что все люди на свете живут в богатстве, а все супруги любят друг друга так же трепетно, как ее родители.

К своим восемнадцати годам Анхелита с ее женственным станом, бирюзовыми глазами и кожей, которая казалась ее матери непозволительно темной для юной леди и которая тем не менее была на тон светлее урожденных мексиканок, считалась завидной невестой. Желающих породниться с семьей Риверра было много. Анхелита не вышла замуж до сих пор исключительно из-за своей разборчивости: все ждала того, кто зажжет в ее сердце любовь, и наконец дождалась.

Белозубый, черноглазый, высокий Хосе напоминал ее отца не только внешне, но и своей напористостью, волевым характером, силой. Глядя на него, Анхелита с замирающим сердцем понимала, что вместе они проживут долгую, полную радости жизнь – такую же, как у ее родителей…

Непоседливая Анхелита выросла, уступив место порывистой, страстной Анхелике. «Мой ангел» называл ее муж, увозя в свой дом в Чиапасе[6 - Южная и тропическая область Мексики.], где владел разработкой бирюзы. Смеясь, он говорил ей, что бирюза приносит ему удачу, и уверял, что бирюзы такого же красивого оттенка, как цвет ее глаз, еще не встречал. По просторному дому из белого камня, вздымая занавески и принося с собой золотые песчинки, гулял своенравный ветер. Дыхание моря круглый год наполняло дом свежестью и оседало на губах солью, которую стирали жаркие поцелуи Хосе. И казалось, что это счастье будет вечным… Наполнить бы скорее дом детским смехом – и больше ничего от жизни не надо.

Все изменила одна ночь – душная, влажная, тягучая, стекающая потом в ворот ночной рубашки… Отпустив прислугу, Анхелика осталась в доме одна. Она потушила свечи, легла в постель и улыбнулась, представляя, как завтра вернется из деловой поездки Хосе. Как он войдет в дом, подставит ей распахнутые руки – и закружит ее в порыве радости, и прошепчет на ушко «мой ангел». Глаза его заблестят, когда он заметит новое платье, которое она для него надела. А потом это платье сорванным цветком упадет к ногам – и будут только поцелуи, жадная нежность рук и упоительное тепло тела.

Анхелика успела задремать и не заметила ночного визитера. Почувствовала его слишком поздно – когда он уже склонился над ней, торопливо распутывая тесьму ночной сорочки. Она узнала его мгновенно. Днем, когда она выходила от портнихи с новым платьем, незнакомец стоял на другой стороне улицы и пристально смотрел на нее. Анхелика отметила одежду по европейской моде, бледную кожу, светлые глаза, но в ее взгляде не было женского интереса. Мужчина выглядел чужаком и бросался в глаза, как и все приезжие в местечке, где редко встретишь путешественников. Тогда Анхелика не придала значения его взгляду – она знала, что красива, видела, что нравится мужчинам, и привыкла к повышенному вниманию к себе. Хосе, ловя взгляды других мужчин, страшно ревновал свою красивую жену. Но Анхелика никогда не давала ему повода усомниться в своей верности. Она бы прошла мимо миллиона мужчин и ни разу бы не обернулась. На этом свете ей был нужен только Хосе… И вот теперь белокожий чужестранец проник в ее дом, и намерения его очевидны.

Анхелика закричала, но крик разбился о черный гипнотический взгляд, и она сама покорно стянула сорочку с плеча, подставляя шею…

Уходя, ночной гость зажег свечу и осветил ее стынущее лицо.

– А ты красивая, – задумчиво произнес он. – Будет жаль, если такая красота погибнет.

Пламя свечи отразилось от лезвия кинжала, и она закрыла глаза, чтобы не видеть его смертельного приближения. Но острие ее не коснулось, а губам стало горячо, будто по ним потек расплавленный воск. У воска был металлический привкус, и он был жидким, как вода. Открыв глаза, Анхелика увидела, что гость прижимает к ее рту взрезанное запястье и поит ее своей кровью, как мать – младенца.

– Ну, довольно. – Он мягко погладил ее по голове и убрал руку. Она невольно потянулась следом за ней, но наткнулась на строгий взгляд. – На сегодня хватит. А когда окрепнешь, ты сама сможешь найти пищу себе по вкусу. Бывай, малышка. Я как-нибудь загляну тебя проведать. Лет через сто. Ты уж постарайся не попасться за это время.

Хосе приехал на следующее утро, но жена, вопреки обыкновению, не встретила его у порога. Он поднялся в спальню и обнаружил ее мечущейся в лихорадке. Доктор, посетив больную, испробовал все средства, чтобы сбить жар, но ничто не помогало. И врачеватель безнадежно развел руками, призывая близкого к отчаянию Хосе готовиться к худшему. Однако, вопреки трагичным прогнозам, Анхелика поправилась. Вот только солнечный свет стал ей совершенно невыносим, а сама она осунулась, побледнела и стала какой-то чужой…

Однажды, проснувшись среди ночи, Хосе обнаружил супружескую постель пустой. Обойдя весь дом и не найдя жены, он вернулся в спальню и принялся ждать. Каждый час, проведенный в одиночестве, отравлял его ревностью и гневом.

Анхелика появилась незадолго до рассвета – вошла в спальню спокойная, довольная… Испуганно отшатнулась, когда он зажег свечу, закрыла глаза рукой.

– Где ты была?

Лицо жены налилось смертельной бледностью.

– Отвечай, где ты была! – Не помня себя от ревности, Хосе подскочил к ней, встряхнул за плечи, швырнул на постель, выплюнул слово, которое всю бессонную ночь вертелось на языке, прожигая его серной кислотой: – Шлюха!

Анхелика дернулась от невыносимой боли – это ангельские крылья, которые поникли за спиной еще после той черной ночи, муж обрубил окончательно одним точным резким ударом. Не ангел она для него больше, а вот кто – распутная женщина.

Она спрятала лицо, не в силах встретиться взглядом с любимым, который чувствует себя обманутым, и глотала соль несправедливых обвинений, сознавая, что никогда не решится их опровергнуть. Потому что истина намного хуже. Пусть лучше считает шлюхой, чем узнает, что его жена стала тварью, которая питается людской кровью…

– Завела себе дружка? – Пальцы Хосе с силой стиснули подбородок и развернули ее лицом к нему. – Отвечай!

Лицо Хосе было так близко, что закружилась голова… Она невольно потянулась к нему, желая поцелуем стереть несправедливые обвинения с его губ. Скрывала же она как-то свою сущность раньше? Сможет продержаться и еще, хотя бы немного. Анхелика знала, что рано или поздно ей придется покинуть Хосе. Ради его же блага. Но только не сейчас, только не так. Она еще не готова отказаться от своей любви. И пусть визит незнакомца навсегда лишил эту любовь будущего, у нее еще есть настоящее и она готова за него побороться.

Но поцелуй так и остался полыхать на губах. Хосе с брезгливостью отшатнулся от нее и наотмашь ударил по лицу – впервые в жизни ударил. Собственная кровь, выступившая на губах, показалась ей ядом. Прижав руку к лицу, она спрятала глаза и глухо ответила:

– Да, ты прав, я шлюха… – Пусть лучше считает ее неверной, чем узнает, кем она стала на самом деле. Пусть лучше представляет жену в объятиях другого, чем увидит ее глотающей кровь из взрезанных вен молочника.

Сильные руки Хосе – руки, которые умеют так нежно ласкать, – сцепились на ее горле, выжимая из легких воздух, и она захрипела. Смерть показалась ей облегчением, последним щедрым подарком Хосе, который она принимала с благодарностью. Но внезапно тиски разжались, и она упала на пол, разбив колени в кровь.

– Уходи, – процедил Хосе. – Уходи и больше никогда не возвращайся.

Анхелика бросила последний взгляд на мужа, прощаясь с ним навсегда и стремясь запечатлеть в памяти каждую любимую черточку. Но запомнила только губы, искривленные гневом, и жилку, нервно пульсирующую на шее… На кого бы она теперь ни смотрела, все время бросалась в глаза именно эта жилка – манящая, искушающая, доводящая до исступления и взывающая к ее проклятой жажде.

Как бы она хотела, чтобы все было по-другому! Попрощаться бы с ним так, чтобы он ничего не заподозрил. Искупаться бы вдоволь в нежности его рук. Напиться бы допьяна жаром его поцелуев. Насытиться любовью в его глазах, наслушаться напоследок его исступленных вздохов «мой ангел», унести с собой его запах, его смех, его улыбки… Остаться в его памяти пылкой, нежной, верной. Исчезнуть, как ангел, решивший воспарить в небеса.

Но приходится бежать из дома со сломанными крыльями, сгорбившись под тяжестью обвинений, кровью выступивших на губах. Каждый шаг – как по битому стеклу. Каждый вздох – как глоток ядовитого зелья, приближающий к гибели.

У двери она остановилась, помедлила, прощаясь со своим утраченным счастьем. Рывком открыла дверь и шагнула за порог. Анхелики больше нет. Теперь ее зовут Долорес[7 - Долорес в переводе с испанского – боль во множественном числе.].

Долорес ступила в мир с кровью на губах и с разбитым сердцем. Ей было нечего терять и некого любить. Она родилась круглой сиротой. Муж, родители, братья и сестры – все это принадлежало Анхелике. Долорес, которой каждый день требовалась свежая кровь, была изгнана из дома мужа и не могла появиться в поместье родителей. У Долорес не было ничего – ни семьи, ни крова, ни средств к существованию. Только боль в сердце, жажда, ненадолго заглушавшая эту боль, и броская красота, на которую, как на жар костра, слетались мужчины. Для Долорес все могло закончиться весьма плачевно, но она встретила Джека, и ее жизнь сделалась похожа на авантюрный роман господина Сервантеса.

Джек был виртуозным мошенником, но Долорес оказалась хорошей ученицей и вскоре превзошла своего наставника в хитрости. Революционные волнения, сотрясавшие тогда Латинскую Америку, были на руку двум мошенникам. Люди боялись всего и верили всему, они были готовы отдать любые деньги, чтобы отвести от себя угрозу жизни. Достаточно было лишь припугнуть и пообещать спасение – и в их руки текли банкноты, акции, драгоценности, часы, антиквариат. Когда вокруг стало совсем неспокойно, они переместились в относительно спокойную Европу.

Узнав о том, что готовится к отплытию роскошный лайнер, Джек загорелся идеей как следует тряхнуть богатеньких пассажиров. Здесь, конечно, и речи не шло о том, чтобы обвести богатея вокруг пальца и скрыться с деньгами. Куда сбежишь с корабля? Разве что в океан! Но у Джека наготове была изящная идея, согласно которой обманутый пассажир не только не стал бы заявлять на мошенников в полицию, но еще бы и добровольно приносил им деньги раз за разом. Роль приманки для простофили была отведена Долорес. А уж сам Джек взял бы на себя шантаж…

Выгодная во всех отношениях поездка сорвалась в последний момент. Долорес задержалась у модистки, забирая платья, в которых ей предстояло охмурять богатеньких пассажиров. В их экипаж оказалась запряжена хромоногая кобыла, из-за чего они безнадежно отставали. А в завершение всех бед на дороге перевернулся грузовой экипаж, перегородив улицу. Когда они добрались до причала, толпа пришедших проводить «Титаник» уже расходилась. Джек подставил руку козырьком, глядя, как уплывает в океан его тщательно продуманный план, и разразился отборной бранью. В крахе аферы он обвинил припозднившуюся Долорес. И в гневе даже выдрал из ее рук картонку со шляпой и швырнул в воду. Остальной багаж Долорес отстояла кулаками. Джек упрекал ее еще много дней спустя – до тех самых пор, пока новость о гибели «Титаника» не потрясла мир. Тогда, празднуя свое второе рождение, они распили на двоих бутылку коллекционного бордо, прихваченного из дома одного богатея, и окончательно примирились.

Сущность Долорес уже давно не была тайной для Джека – невозможно скрывать от напарника, что тебе невыносим солнечный свет, а по ночам тебе требуется подкрепиться свежей кровью. Однако, когда все открылось, она была удивлена, с какой легкостью он к этому отнесся. Даже закралось сомнение: а что, если и для Хосе было бы проще смириться с тем, что жена – вампир, а не изменница? Но Долорес тут же отогнала эту предательскую мысль. Пути назад не было. Да и Джек был совсем другого поля ягода, нежели Хосе.

К еще большему ее изумлению, Джек не стал просить превратить в вампира и его. Однако объяснение было простым. Обречь себя на ночную жизнь значило для него отказаться от многих возможных афер, на подготовку которых требуется дневное время. А Джек фонтанировал идеями, как знаменитый римский фонтан «Треви», и желал воплотить в жизнь все свои самые безумные затеи.

Жизнь Джека была нескончаемым приключением, в которое он втянул и Долорес. Опасность и риск, сопровождавшие каждый их шаг, поначалу спасли Долорес от депрессии. Однако со временем она стала задумываться о другой жизни. Она не раз заводила с напарником разговор о том, чтобы прекратить опасное и бесчестное занятие, но все разговоры заканчивались ничем. Джек был безнадежно заражен духом авантюризма и уже не смог бы довольствоваться скучной по его меркам жизнью обеспеченного буржуа.

И тогда Долорес, поднакопив тайком от Джека достаточно денег, уехала в Швейцарию, где, представляясь вдовой, начала все заново…