–Очень понравился! Он сразу же надел его на мобильник. И очень благодарил.
– Вы поцеловались?– поинтересовалась подруга.
–Нет, что ты!– засмеялась я,– Но он признался, что любит меня!
–Да ты что?!– подпрыгнула Ленка,– Вот это новость!
Не в силах усидеть на стуле, она заметалась по кухне:
–Скорей раздевайся! Я чаю соображу, а ты мне все расскажешь подробно! И дословно!
Я скинула пальто и, потирая замерзшие руку, вошла в кухню.
За мной просочился Толик:
–Дамы, меня чаем не угостите?
–В другой раз!– сказала Лена и решительно выставила за дверь удивленного Толика.
Я грела руки о чашку, закусывала печеньем (откуда только аппетит после банкета появился), и рассказывала все по порядку.
Лена слушала очень внимательно, расспрашивала, если ей казалось, что я что-то упустила, и кивала головой. В конце рассказа, она, вдруг, помрачнела и остановила меня:
–Стой! Чего-то я не поняла! Ты точно помнишь, что именно он тебе сказал?
–Конечно!– удивилась я,– Как сейчас помню каждое его слово и каждый взгляд!
–Тогда, может, я чего не расслышала. Повтори!
– Он сказал: «Как бы то не было, у меня уже есть девушка, которую я люблю!».
– Значит, он тебе признался, что у него есть девушка?– уточнила Лена.
– Что за глупости!– возмутилась я, но сердце предательски екнуло,– он имел в виду, что есть девушка, которую он любит!
–Эх, Дашка, Дашка!– покачала головой подруга,– откуда тебе знать, что он имел в виду? Ты девушка не опытная, что с тебя взять? С мужчинами нельзя делать таких поспешных выводов. Даже, если он четко и ясно говорит, радоваться рано. А если уж намекает…. Но в его словах, я даже намека не заметила, уж прости!
Минуту я сидела молча. Потом слезы закапали в чай.
Ленка подсела ближе, взяла мою голову и прижала к своей тощей груди.
–Ну, будет тебе плакать!– пробормотала она,– ничего же не случилось! Может, я не права! Может, он так по-дурацки выразился. Но ты-то сердцем почувствовала! Сердце тоже нельзя снимать со счетов.
Я согласилась с последним ее утверждением и немного успокоилась. Но на следующий день проснулась в самом помятом виде, на мокрой от слез подушке.
Привычно подойдя к зеркалу в офисе, я испугалась своего опухшего лица. Правда, в тот день, все сотрудники выглядели как близнецы-братья, а я как их сестрица. Все равно показываться в таком виде на глаза Сергею не хотелось. Но он и не искал со мной встреч.
И на следующий день был также ровно благожелателен, как раньше.
Потекли дни за днями. Ничего не менялось, только становилось все холоднее. Гололед и снег заставляли передвигаться по городу мелкими перебежками. Градус отношений между мной и любимым не повышался. Я не знала что думать. Иногда в голову стучалась мысль: «У него есть девушка! Он же сам сказал!». Но долго эта мысль в голове не задерживалась, уж слишком болезненно отражалась она на моей психике.
Часто раздумывая над вопросом: «Почему, если он любит меня, не предпринимает шагов к сближению?», я пришла к выводу, что дело в работе. Ведь он ясно дал понять, что из принципа не заводит романов на службе. Появились мысли об увольнении. Думать об этом не хотелось, работа мне полюбилась с тех пор, как туда пришел Сергей. Я решила, что увольняться не стану, но все равно ловила себя на том, что просматриваю объявления о вакансиях.
Не известно на что бы я решилась, но судьба все решила за меня.
В то утро Ленка объявила, что купила себе новые сапожки, а старые отдает мне. Они из натуральной кожи, на настоящем овечьем меху. Не то, что мои опорки, из натурального Чебурашки! Сапожки были хороши, и мне впору. Только вот каблук слегка высоковат. Ленка-кокетка, скачет на каблуках в любую погоду, а я не привыкшая. Наши препирательства заняли какое-то время, и продолжались бы долго, если бы я не заметила, что опаздываю на работу. В ужасе, без разговоров натянула новые сапожки, и стремглав понеслась на остановку. Маршрутка уже отходила. И я кинулась ее догонять, отчаянно размахивая руками. И тут каблуки и гололед не нашли общего языка. Я растянулась на льду, недалеко от остановки, и уже не смогла встать на ноги. Правая лодыжка отзывалась на любую попытку подняться острой болью. Пришлось звонить Лене, которая еще не успела уйти на работу. Подружка вызвала скорую и сопроводила меня в больницу. Там замуровали меня в гипс и, подержав несколько дней, отправили домой отдыхать. Пока я лежала в больнице, меня навестил Сергей Петрович. Правда, не один, а с полным офисным составом. Делегация принесла мне апельсины, букет замерзших гербер, и так шумела, что скоро их всех выставили из отделения. Наказали приходить по одному. Но больше никто не приходил, кроме Лены.
Наотдыхалась я вдоволь. Все сидела дома, смотрела телевизор и в окно, на заметаемый снегом двор.
Приезжала мама, поохала, дала денег. Ведь больничный в нашей конторе выходил совсем копейки, а нужно было за квартиру платить. Мама прожила с нами два дня. В это время Толик прятался у друга. Мы с Ленкой боялись, что мама не поймет нашу специфическую «семейную» жизнь втроем.
Я очень была рада родному человеку. Пока не видела, не понимала, как соскучилась. Все липла к ней. Мама даже в шутку спросила, не забрать ли меня домой? Я подумала, и отказалась. Не смотря на шиканья Ленки, призналась, что у меня здесь есть любимый человек. Мама захотела познакомиться, но я возразила: «Рано еще! Отношения толком не завязались».
–К весне приезжайте в гости с женихом, и с Леночкой! – пригласила мама.
Потом забила холодильник деревенскими продуктами и удалилась на автовокзал.
Заканчивался месяц моего домашнего ареста. Осталось только снять гипс, и я свободна.
Так соскучилась по Сергею, что многое бы отдала за то, чтобы увидеть его лицо. Или, хотя бы, услышать голос.
Но в больнице меня ждал крайне неприятный сюрприз. Кость срослась неудачно. Необходима операция!
Это была первая операция в моей жизни под общим наркозом. Страх сковал все тело, но я плыла по течению, доверяясь врачам, и стараясь ни о чем не думать. Операция надолго уложила меня в больничную койку. Но я не чувствовала особой боли или неудобств. Только остро скучала по маме и Сергею.
После первых тяжелых дней, я воспрянула духом, и даже познакомилась с двумя моими соседками, которые тоже оказались молодыми девчонками.
Девушки оптимистичнее относились к своим травмам. Роза, двадцатилетняя смуглянка с забавными косичками, радовалась, что сломанная рука помогла отсрочить сессию, к которой та не успела, как следует, подготовиться. Она неугомонно болтала, приставая к медсестрам и соседкам по палате с историями и анекдотами.
Бледная Валя, несмотря на перелом обеих рук, нежно улыбалась, как невеста у алтаря. И выглядела счастливой и уравновешенной. Она, как и Роза, еще училась. Но в консерватории. Роза радовалась за Валю, что та не пианистка, а певица. И компетентно заявляла, что руки в пении не пригодятся, простуда – вот чего стоит опасаться соседке!
Из-за работы, Лена не могла приходить часто, и я находила удовольствие в общении с Розой. У нее на уме были только тряпки и мужчины, и эта пустая болтовня, волшебным образом, успокаивала мои расшатанные болезнью нервы. Разумеется, Розу интересовали и мои любовные похождения. Выяснив, что вспомнить мне нечего, кроме симпатий и пары взглядов еще в институте, Роза была ошеломлена. Она уверяла, что со мной что-то не в порядке и рекомендовала психолога. Тут я не выдержала и призналась, что люблю одного человека, и, возможно, он отвечает взаимностью. Соседку по палате моя история любви к Сергею Петровичу, а также невозможность встречаться из-за работы, не впечатлила. Она охарактеризовала мои терзания одним словом: «Чушь!».
–Это че-пу-ха!– склонившись над кроватью, твердила Роза,– большей глупости я в жизни не слышала! Нет у тебя никакого романа с начальником! Ты ему даже не нравишься, как женщина!
Меня растаивали ее слова, но, все-таки, я не верила им. Пусть болтает, что хочет! Много она понимает!
Один из таких споров прервал телефонный звонок.
–Это он!– воскликнула я, победно взглянув на соседку.
Сергей Петрович не звонил мне раньше. Просто так не звонил, значит, дело было серьезное. Так оно и вышло.
–Дашенька, как твое здоровье?– услышала я его нежный голос.
–Уже лучше, но из больницы теперь выпустят не так скоро,– призналась я.
–У меня есть для тебя новости. Но не хотелось бы по телефону,– сказал он,– Можно я приду, навещу тебя?