Колдун

Ульяна побледнела сначала, потом резко жар волной накатил. Щеки огнем от возмущения и обиды загорелись. Глаза от слез негодования заблестели. Сама себя она долго ругала и казнила за провинность свою, изводила упреками и угрызениями совести. Да и не понимала, как все и случилось-то, будто разум ее в тот момент затуманился. И не думала, что вот так любимый встретит ее после разлуки, после исчезновения своего внезапного.

– Ну как скажешь, Егор! – вскочила она. – Я тоже навязываться не буду. А в том, что произошло, ты сам виноват! – слезы в глазах не удержались, полились быстрыми ручьями, щеки пылающие охлаждая. – Так и знай! Намучилась я! Только и делаю, что жду тебя! А ты-то, даже не глядишь, слова доброго не скажешь! Не стала я тебе говорить, потому что забыть все хотела! Сама места себе не находила… а ты…, – уже сквозь рыдания выкрикивала она. – Эх, ты, – махнула она рукой. – Ну и оставайся с ведьмами да с чертями, самая подходящая тебе компания, – бросила она ему в лицо и к двери кинулась.

– А ты к Степану своему ступай, – сказал он ей вслед.

Впрочем, голос его потерял уверенность и твердость. Да и сам парень будто обмяк, растекся, безвольным кулем на стул опустился и голову повесил.

*

Некоторое время в оцепенении парень пребывал. История с невестой и удивила, и возмутила, и потрясла его. И не знал он, чего больше в переживаниях его: боли от самолюбия ущемленного, злости на неверную суженую или досады от неоднозначности происшедшего. Ведь, права Ульяна, и его вина тут есть. Слишком холоден был он с любимой последнее время, слишком невнимателен к просьбам и словам ее, считая все это капризами женскими. И вот как все обернулось. Но самое обидное, что девушка скрыть от него правду хотела, а значит, и неблаговидность поступка своего осознавала. Был бы он простым парнем, так и не узнал бы ничего. Может, и обошлось бы все.

Долго думал Егор, с разных сторон ситуацию разглядывал, к себе прислушивался. Нет, не ушла никуда любовь его, не померкла, а напротив, от испытания жизненного еще сильнее стала. Все чувства будто обострились. Или не замечал он их раньше, наукой увлеченный, за делами своими многочисленными? В дальний уголок сердца припрятал да и забыл проверять время от времени, как они там: уснули, успокоились или цветут как и прежде. Вот и наказание ему за это. Вырвались чувства на свободу, смело о себе заявили и намереваются теперь мстить хозяину за невнимание.

Больно, конечно, осознавать, что любимая тебе изменила. Егор, едва взглянул на нее, его как молнией ударило, волной предательства окатило. Сразу он понял все. Еле сдержался, чтоб со двора ее не погнать да дом в щепки не разнести. Потом мысль спасительная пришла: вдруг ошибся. Успокоился немного, решил подругу выслушать. Бросилась бы в ноги, повинилась бы, объяснилась, глядишь, и простил бы. Но все не так вышло.

Неужели это все? Вот так нелепо, глупо, обидно разрушено? И не склеить уже, не спасти?

Вынырнул он, наконец, из забытья своего тягостного. Встал, к зеркалу подошел, волосы светлые взъерошил, виски потер, будто ждал, что отражение ему ответит что-то, подсказку какую-никакую даст. Но молчало отражение, лишь глазами голубыми хлопало бестолково.

– Ладно, поживем, увидим, – соизволило сказать все-таки.

Чтобы отвлечься, Егор во двор вышел, делами хозяйственными занялся, дров нарубил, дорожку подмел, воды принес. После пса накормил, за ухом почесал, а тот мордой о коленку потерся и в глаза сочувственно заглянул, хвостом вильнул, ясно, поддерживал хозяина, подбодрить старался.

И очень кстати сестрица в гости пожаловала. Несказанно Егор обрадовался визиту родственному. Некогда будет переживать и мысли назойливые гонять из угла в угол.

– Маруся, какая ты красивая! – раскрыл он объятья. – С каждым днем все краше и краше!

А девушка в ответ не улыбнулась. Вид встревоженный, озабоченный имела.

– Да не просто так я к тебе, Егор, – на лавку присела, ручки в замок сцепила.

– Случилось что? – забеспокоился брат. – Вроде не должно, – добавил с сомнением. – С Василием что-то?

– Да нет, все в порядке. По другому поводу я. Ох, – вздохнула девушка. – И не знаю, как объяснить. Только ты уж выслушай. А то, знаю я тебя, отмахнешься сразу, скажешь ерунда да вздор. А то не вздор никакой!

– Да в чем дело-то? Говори уже!

– На ярмарке я была, – начала она рассказывать. – Вася меня сначала пускать не хотел, – улыбнулась, вспомнив их перепалку умилительную.

– Марусь, может, скажешь, что случилось? А то я так до конца рассказа не дотерплю, – все же перебил ее парень.

– Ладно, ладно, – вновь нахмурилась сестра. – Слухи про тебя нехорошие ходят, – подобралась она к сути дела и поведала все, что на базаре слышала.

– Какая ерунда, – облегченно вздохнул Егор, когда сестрица повествование свое закончила. – И почему ты решила, что это про меня болтают?

– Вот я знала, знала, что ты так скажешь, – погрозила та пальчиком. – А как же не про тебя? К Глафире ходишь? Ходишь! А она женщина непростая, род занятий ее всем известен. Собака черная у тебя есть? Есть! Вот тебе и сказка про оборотня! Волчок твой по всем окрестностям шастает, вот и щенков черных в наших краях прибавилось!

– Так говорили, будто страшный я! – засмеялся он. – И девушек соблазняю! Это и вовсе смешно! Была одна, да и то сбежала, – опечалился он, вспомнив утреннее происшествие.

– Как? – удивилась Маруся. – Что значит сбежала? Вы что поссорились?

– Ой, Марусь, не сейчас, – не захотел он с сестрой откровенничать.

– А я знала, знала, – вновь девушка пальчиком погрозила, – что этим все и кончится. – Не уберег любовь свою! Надо было тебе с ведьмами связаться! Мало тебя жизнь учила! Вот и любовь свою через колдовство потерял! Нет, чему я удивляюсь? – сетовала она, возбуждаясь все больше. – Этого и следовало ожидать! А теперь еще и слухи эти!

– Ты жизни меня поучить пришла? – рассердился Егор.

– Ох, братец, – всплеснула она руками. – Это ведь не шутки! Сплетня она, знаешь как, как снежный ком, с каждой секундой новыми подробностями небывалыми обрастает. Скоро все беды на тебя будут списывать! Споткнется кто или кошку потеряет, а виноват ты будешь!

– Да с чего бы это?

– А с того, с того. Попомни мое слово!

– Ой, сестренка, преувеличиваешь ты. Да и не колдун я никакой, у Глафиры знахарству учусь. Ты же знаешь.

– Знаю, – кивнула она. – А еще взгляд твой темный знаю, которому тебя Ефросинья научила…

– Так это дар, Марусь. От него отказываться нельзя и во благо использовать надо. А я именно этого и хочу. Чем же нехорош-то я?

– А тем, Егор, что не любят люди простые людей на них непохожих. Знаешь ведь о судьбе Ефросиньи! Сильно дар-то ей помог?

– Согласен. Есть тут камни подводные. Но уж я дела своего на полпути не брошу, – твердо ответил брат.

– Да я и не прошу о том. Только, Егорка, осторожней будь. Не высовывайся без надобности. Сердце болит за тебя, – прижала она руку к груди.

– Не волнуйся, сестрица. Все хорошо будет. Я дурного никому не сделал и не сделаю, – заверил он сестру.

– А что с Ульяной-то у вас вышло? Приходила ведь она ко мне, на тебя жаловалась. Говорила, разлюбил меня Егорка. Уж я, как могла, успокоила ее. А вижу, и впрямь, неладно меж вами.

– Ох, – парень вздохнул тяжело, голову опустил. – Не хотел говорить тебе. Да ведь ты как репей, – усмехнулся печально.

– Вместе, Егор, мы с любой бедой справимся! – напомнила она присказку их семейную. – Поделись, легче станет.

С участием в лицо брата девушка вгляделась, а там тоска неземная, безысходность и боль невыносимая. Глаза парень в сторону отводит, губами шевелит беззвучно, будто сказать что-то хочет, а не может. Маруся не стала торопить его, по руке ласково погладила, подбодрила.

– Уж нам ли с тобой перед бедами пасовать. Много их мы видели, да все снесли, все преодолели. Неужели и эту не осилим?

– Да ведь изменила она мне! Со Степкой, – выдохнул он и в плечо сестре ткунлся и заплакал навзрыд, горько, по-детски.

– Всякое в жизни бывает, – по голове его гладила. – Не терзайся. Может, и не все то, чем кажется.

– Да в глазах ее я все видел. Чувствовал все, как он руками своими кожи нежной касается, как целует губами жадными… Я и побоялся дальше смотреть, струсил. И представить мне страшно, до чего у них дошло все, – признался он сестре. – До сих пор картина эта перед глазами стоит. И как мне справиться с этим? – боль и обида со слезами наружу вырвались. – И хочу простить, и не могу! И разлюбить не могу! Как представлю, что не моя она больше, мне и жить не охота.

– Ничего, ничего, Егорка, – приговаривала Маруся ласково. – Ты говори, говори… Со словами и тоска, и отчаяние уходить помаленьку будут. А коли не знаешь ты, как да почему такое случилось, так значит, и не нужно тебе знание это. А я одно знаю. Любит тебя Ульяна, сильно любит. Да и ты ее…

*

Маруся весь день озабоченная ходила. Брови хмурит, на вопросы невпопад отвечает. Пироги подгорели, каша пересолена.