Жестокие женские игры

–Ну, хоть на пару дней, а потом если не понравиться, отвезу тебя на городскую квартиру.

Вика молчала, знакомство со второй женой отца совершенно не входило в её планы. Здесь всё было намного сложнее, чем с Никитой. Уже, будучи замужем, живя своей собственной взрослой жизнью, она в глубине души оставалась всё той же полной детского, слепого эгоизма маленькой девочкой, считающей отца своей собственностью и ожидающей, что вся его любовь и внимание должны принадлежать только ей, а не какой-то чужой женщине. С мальчиком всё обстояло иначе. Глядя на него, она вдруг увидела перед собой ту, маленькую Вику, которая когда-то, сидя в одиночестве пустой квартиры, безнадежно ждала любви и ласки родителей. Держа в руке его ладошку, думала о том, что судьба подарила ей ещё один шанс дать любовь и тепло той, оставшейся в далёком прошлом маленькой, никому не нужной девочке.

–Нет, папа, может быть позже. Сейчас я не готова к этому. Лучше ты приезжай с Никитой, только звони заранее.

Всю дорогу, пока они ехали до дома, Вика сидела на заднем сидении рядом с Никитой, с удовольствием рассматривая вместе с ним купленные Германом игрушки. Она гладила братишку по мягким волосикам и иногда украдкой целовала его в макушку. Видя такую реакцию дочери, Шубин был потрясён, никогда ещё не видел он свою Вику такой мягкой, ласковой, и что самое главное, такой спокойной.

Придя, домой, Елизавета Андреевна, не раздеваясь, вошла в комнату и, чуть приоткрыв окно, устало опустилась на диван. Закрыв глаза, она неподвижно сидела, пытаясь успокоиться после разговора с Ларисой Николаевной. Это казалось немыслимым, но каким-то образом эта женщина опять сумела выбить её из колеи. Каждый раз, встречаясь с ней, Елизавету Андреевну не покидало ощущение, что к ней относятся как к порядком надоевшей престарелой родственнице – и выгнать неловко и разговаривать не хочется. А сегодня, она было в этом абсолютно уверенна, её просто выпроводили из квартиры, стоило только завести разговор о Максиме и Полине. Выпроводили мастерски, с ласковыми улыбками и безупречно вежливым приглашением зайти как-нибудь в следующий раз, когда Полина будет лучше себя чувствовать. Внешне придраться было не к чему, но ощущение, что всю её будто изваляли в грязи, осталось.

–Да гори оно, всё, синим пламенем! – чуть не плача воскликнула она, обращаясь к пустой квартире. Квартира, будто почувствовав боль хозяйки, ответила громким телефонным звонком. Схватившись за трубку, как утопающий за соломинку, и услышав родной голос подруги, Елизавета Андреевна, из последних сил сдерживая рвущиеся наружу слёзы, сумела произнести только: – Катька, приезжай! и тут же положила трубку на место. У них давно так было заведено: краткая, немногословная просьба, всегда была сигналом бедствия и никогда не обсуждалась.

–Лизунь, а ты уверенна, что тебе всё это не показалось?

–Кать, ты что, не веришь? Посмотри на меня внимательно. Перед тобой не молоденькая гимназистка, а взрослая, с огромным жизненным опытом женщина. У меня на работе куча народа в подчинении, меня ценит начальство, любит муж, уважают знакомые. У меня полностью отсутствует комплекс неполноценности, нет никаких навязчивых идей, а моей интуиции можно только позавидовать. Ко всему этому могу добавить, что я не истеричка, вполне адекватно реагирую на всё происходящее и у меня, кстати, даже климакс ещё не начался. Более трезво мыслящего человека найти практически невозможно, а ты спрашиваешь, не показалось ли мне!

Выпалив на одном дыхании свою речь, Елизавета Андреевна почувствовала, как постепенно, внутри неё, начало ослабевать напряжение, с самого утра, будто тисками сжимавшее ей грудь. Выпив залпом стакан холодной, прямо из-под крана воды, она вытерла заплаканные глаза, расчесала волосы и, вспомнив, что Катя приехала к ней прямо с работы, начала разогревать ужин. Катерине до слёз было жалко подругу. Со всеми своими недостатками, та была для неё самым родным человеком после сына, и даже обожаемый Игорёчек, как ни старался, не смог ни разделить, ни занять то место в её душе, которое уже столько лет по праву принадлежало Лизе.

–Лизунь, а может тебе лучше не вмешиваться, а? Они взрослые люди, сами разберутся. Ты ведь знаешь, милые бранятся – только тешатся. А с Ларисой, если хочешь, я сама поговорю.

–Да бестолку с ней разговаривать! Я ведь пыталась сегодня, не хочет она, уходит от разговора. Кать, ты ведь знаешь, я самого начала была не в восторге от этого брака, но молчала, видела, как Макс любит её, и молчала. А вчера как увидела его, так всю ночь не спала. Бледный, худой, дёрганный весь. Я попыталась выяснить, с чего вдруг такой фортель, а он в ответ, мол, Линочка плохо себя чувствует последнее время и лучше ей пока побыть с мамой. Да она целый год себя плохо чувствует! И вообще, разве можно назвать такую жизнь нормальной? Ведь прямо как проклятие на них какое-то, то кошка дохлая, то эта загадочная история с больницей. Конечно, не спорю, досталось Полине так, что не приведи Господь испытать такое! Но ведь и Максима надо пожалеть. Он же весь год, как нянька возле неё просидел. Я только и слышала: – «Линочка, солнышко», а «солнышко» наплевало на него и, к мамочке подалось.

–Лизунь, но ведь должна же быть причина, почему Лина именно сейчас ушла? Почему не месяц, не неделю назад?

–Конечно есть. Только я её не знаю. Макс молчит, а Лариса так мастерски уходит от разговора, будто всю жизнь дипломатом проработала.

–А может съездить туда ещё раз и, пока Лариса на работе, у самой Лины и выяснить, что всё-таки у них произошло?

–Кать, ну не могу я с ней разговаривать, не могу. Она только поднимет на меня свои глазищи, и я сразу вспоминаю, чья она дочь. Так и кажется, что не с ней, а с ним разговариваю. Нет, не хочу.

Ещё долго сидели они на кухне, прикидывая и обсуждая все возможные варианты и только убедившись, что Лиза немного успокоилась, Катя смогла, наконец, уехать домой. Была пятница, Игорь уже давно ждал её. Наплевав на расходы, она поймала такси. Сев в машину, Катя удобно устроилась на мягком сидении и, закрыв глаза, стала думать о том, какой замечательный вечер ждёт её дома. Изучив своего мужа вдоль и поперёк, она могла с максимальной точностью предсказать, как он поведёт себя сегодня вечером и сейчас, сидя в уютном тепле машины, с улыбкой представляла, как, придя, домой, обнимет его, такого большого и тёплого, уткнётся холодным носом ему в шею, ощутит запах его любимой туалетной воды и табака. Потом, он, конечно, обязательно будет ворчать, и дуться на неё, а она будет подлизываться, и кормить его ужином. Естественно, он сделает вид, что ужин ему не понравился, а ночью потихоньку проберётся на кухню и доест всё, что останется в кастрюле. После ужина она залезет в горячую ванну, потом завернётся в тёплую махровую простыню и заснёт под мерный гул телевизора, а проснётся оттого, что муж будет нежно целовать её за ухом. В постели они помирятся, а утром будут долго валяться, и лениво спорить, кому идти на кухню готовить праздничный субботний завтрак.

Проснувшись утром, Катя ещё долго лежала, прижавшись к Игорьку, изо всех сил стараясь не шевелиться, чтобы не дай Бог не разбудить своего ненаглядного. О Господи, думала она про себя, никогда не думала, что буду радоваться из-за того, что мне уже не двадцать и даже не тридцать лет. Какое это счастье, выглядеть на тридцать пять, и иметь мозги, ну скажем, более зрелого возраста. Это всё ерунда, что счастливой, можно быть только в молодости. Да я сейчас во сто крат счастливее, чем когда была неопытной, сопливой девчонкой. Жаль только, что ни Максу, ни Лине, я не могу об этом рассказать, они всё равно не поймут. А с Ларисой обязательно поговорю, наверняка ведь в курсе событий, видела, как Лизка мучается, и всё равно смолчала.

Сидя на закрытой веранде дома Марины, Вика терпеливо ожидала прихода хозяйки. Внимательно рассматривая стоящий за окном, покрытый инеем лес, она шаг за шагом воспроизводила в памяти свой утренний разговор с ней.

Твой Максим просто умирает от ревности, стадия, когда он сам чувствовал себя виноватым, прошла, и теперь ему обязательно понадобится кто-нибудь, кто выслушает его, поддержит и приласкает. Сейчас самый подходящий момент для встречи с ним, другого такого может и не быть. Закрыв глаза, Вика снова и снова повторяла про себя эти слова, но радостная улыбка, мелькавшая на её губах была больше похожа на оскал. Спрятав в сейф деньги, Марина спустилась со второго этажа и несколько минут стояла возле ведущей на веранду стеклянной двери. Поведение Вики насторожило её. Радостная, блуждающая улыбка, чуть заторможенная реакция, пустые глаза: всё это явно говорило о том, что девушка принимает какой-то наркотический препарат. Она поделилась своими подозрениями с Ринатом, но тот, не жаловавший её подопечную, лишь неопределённо пожал плечами и, помолчав немного, ответил:

–Что ты с ума сходишь? Она не колется и не нюхает, я бы заметил. Скорее всего, это ЛСД или что-то похожее, эту дрянь там все студенты и не только они, горстями жрут. Ну, а если ты так беспокоишься, проведи с ней пару сеансов, она и не поймёт ничего и про таблетки забудет. Только реши сперва, стоит ли лишать её этого. С ними она хоть воспринимает всё не так остро, а без них вообще может с катушек слететь, если вдруг что не так пойдёт. В общем, сама решай, я в вашей бабской психологии не силён.

Так ничего и, не решив, Марина вышла на веранду и тут же встретилась с Викиными полными обожания глазами.

–Вы обещали сказать, где мне лучше встретиться с Максимом.

Взгляд её был настолько доверчив, что Марина решила отложить неприятный разговор и, старательно скрывая свои чувства, ответила:

–Через два дня, в Русском Подворье будет отмечаться юбилей его шефа. Твой Максим обязательно будет там, от таких приглашений не отказываются и приходят, даже если в этот момент жена рожает. Ты пойдёшь с Ринатом, он говорит по-немецки, так что представишь его как знакомого твоего мужа.

Проводив Вику, Марина поднялась к себе в комнату и вытащила из ящика старинного бюро старую, обшарпанную шкатулку. Последний раз она открывала её лет пять назад и с тех пор ни разу не нашла в себе сил сделать это ещё раз. В шкатулке лежало несколько фотографий из прошлой жизни и с одной из них, на неё смотрело лицо её сына. Не желая обрекать своего ребёнка на безрадостное, детдомовское детство, она предпочла отказаться от него, и вскоре он был усыновлён бездетной парой из Подмосковья. Вместе со своими приёмными родителями, мальчик погиб во время крушения самолёта, командиром экипажа которого был Ян Вишневецкий.

–Ты из-за Мити решила взяться за это дело? – раздался сзади бесстрастный голос Рината.

–Отчасти. С одной стороны я понимаю, что в крушении самолёта никого нельзя обвинять, так уж карта легла. Но с другой стороны, где доказательства, что это произошло не по его вине?

–Марина, ты сама учила меня, что в нашей работе нельзя руководствоваться эмоциями, нельзя впутывать сюда ничего личного.

–А тебе не приходит в голову, что сама судьба решила вмешаться в это дело? Разве может это быть простым совпадением?

–Может. И ты знаешь это не хуже меня. Не с таким сталкивались. Мой тебе совет, давай закроем это дело. Пусть как говорится, мёртвые хоронят своих мертвецов.

–Нет, пусть будет то, что, должно быть. Судьба сама распорядится, мы с тобой только орудие в её руках.

–Всё же, подумай ещё раз над тем, что я тебе сказал.

–Уже подумала. Дети отвечают за грехи своих родителей.

–Тогда, за какие грехи поплатился твой сын?

Постояв ещё несколько минут, и так и не дождавшись ответа, Ринат медленно вышел из комнаты, оставив Марину наедине со своими мыслями.

Уже почти две недели Максим жил у Вики. Первое время ему было непривычно приходить в эту чужую квартиру, просыпаться рядом с ней, есть приготовленный ею ужин, но постепенно, муки совести отступили на задний план, и он даже стал получать удовольствие от этой ситуации. О том, что он живёт у Вики, не знали ни родители, ни знакомые. Она сама так захотела, а он с лёгкой душой согласился на её условие. В первые дни Викино к нему отношение было бальзамом для израненного самолюбия и, засыпая возле неё, вдыхая запах её тела, ощущая, как её волосы щекочут его грудь, Максим с горечью думал, что за этот год почти забыл, что такое быть мужчиной, ведь в первую очередь дома он был нужен как врач и как нянька. Сходя с ума от ревности, он получал небывалое удовлетворение от близости с другой женщиной, но постепенно, внутри него, опять начало накапливаться, хорошо знакомое по их прежним отношениям, глухое раздражение. Вроде бы никаких причин для недовольства не возникало, но как он ни старался избавиться от этого чувства, ничего не получалось. Проснувшись сегодня среди ночи, он осторожно, стараясь не разбудить, высвободил свою руку из-под её головы и ушёл на кухню. Там, сидя в тёплой, уютной тишине он изо всех сил пытался найти единственно правильный в данной ситуации выход, но, не придя ни к чему конкретному, решил отложить момент окончательного объяснения. Промучившись до рассвета, он с тяжёлой головой уехал в больницу, и там идя по коридору спящего ещё отделения, услышал крик Ольги Анатольевны за своей спиной: – Максим Владимирович, срочно во вторую операционную, срочно!

Мимо него с шумом провезли каталку. Успев заметить, только свесившуюся из-под простыни тонкую руку и прядь рыжих волос он, вне себя от ужаса бросился вслед за ней, и чуть не сошёл с ума от страха, пока не рассмотрел в тусклом свете грузового лифта лицо доставленной по «скорой», женщины.

Получив, в результате ссоры с мужем два ножевых ранения, она каким-то чудом ещё была жива, и даже нашла в себе силы чуть улыбнуться, увидев перед собой его искажённое страхом лицо. Каждое из этих ранений уже само по себе несло опасность для её жизни, а вместе, они практически не оставляли ей никаких шансов. Положение усугублялось тем, что женщина потеряла очень много крови, причём крови очень редкой группы – четвёртой с отрицательным резусом. Давление упало настолько, что, на какую-то долю секунды, Максиму показалось, что они теряют её. Уловив встревоженный взгляд Ольги Анатольевны, он на миг растерялся, но быстро пришёл в себя, услышав голос операционной сестры: – Ольга Анатольевна, есть кровь, там её дочь в коридоре, девочки проверили, у неё та же группа.

После этих слов, он почувствовал удивительное спокойствие и свято уверовал, что сегодня всё для этой женщины закончится благополучно. Он будто очутился в замкнутом, магическом пространстве, в котором не существовало никого кроме врача и пациентки.

Выйдя из операционной, Максим спустился вниз, и долго стоял там, в одном халате на холодном, пронизывающем ноябрьском ветру. Это была его первая в жизни самостоятельная операция и, судя по довольному виду Ольги Анатольевны, провёл он её просто отлично. Шаг за шагом, вспоминая сейчас всё, что произошло в операционной за последние три часа, Максим вдруг понял, что не только он сегодня спас эту женщину, но и она в свою очередь, тоже спасла его. Вскоре он почувствовал, что нервная дрожь в руках почти унялась и, постояв ещё немного, вернулся в здание клиники. Поднявшись в ординаторскую, он застал там одну Елену Степановну, оторвавшись от своих бумаг, она ласково улыбнулась ему и сказала:

–Идите домой Максим. Игорь Александрович велел передать, что отпускает вас сегодня. Он как увидел вас внизу, так сразу сказал мне: – Степановна, как наш герой спустится с «небес», сразу домой его гоните, пусть отдыхает и приходит в себя. Завтра он мне свеженький нужен будет.

Поддавшись порыву, он подошёл к старенькой докторше, взяв её руки в свои нежно поцеловал, и уже не слыша, ничего, что она продолжала говорить ему, выбежал из ординаторской. Дорога до метро заняла у него всего несколько минут и, купив на последние деньги букет роз, Максим поехал туда, где, он был абсолютно в этом уверен, его давно с нетерпением ждут.

-Марина, да успокой ты её, сил больше нет слушать эти завывания – раздражённо сказал Ринат, прислушиваясь к доносившимся в комнату, звукам.

–Постарайся не обращать внимания, пусть выплачется, такую боль нельзя в себе держать, лучше выплеснуть.

Прошло уже несколько часов, после того, как Вика, словно фурия, ворвалась к ним в дом. Как взбесившаяся кошка подлетела она к Марине и если бы не подоспевший вовремя Ринат, Вика разодрала бы ей всё лицо. Даже ему, человеку, обладавшему недюжинной силой и опытом работы в спецслужбах, было нелегко усмирить её. В конце концов, устав сдерживать её бьющую через край ярость, он буквально за шкирку, как щенка затащил её на второй этаж и запер в холодном чердачном помещении. Вика находилась там уже два часа, и до сих пор, оттуда доносились её завывания.

–Это даже плачем нельзя назвать, воет как зверюга.

–Не хочешь слушать, иди, погуляй, через час она начнёт приходить в себя, и тогда я ею займусь.

–Слава Богу, у нас поблизости соседей нет, а то бы они давно бригаду из Кащенко вызвали – проворчал он, с силой захлопывая за собой входную дверь.

Как Марина и предсказала, совсем скоро доносившиеся сверху рыдания стихли, и, заглянув туда через час она застала Вику спящей на старом, жёстком диване. Во сне она продолжала так жалобно всхлипывать, что сердце женщины болезненно сжалось. Глаза и губы её были припухшими от слёз, а размазанная по лицу косметика, делала его по-детски беспомощным. Вика была единственным человеком после Рината, кого она впустила в свою личную жизнь и, глядя на неё сейчас, Марина отчётливо поняла, насколько та дорога ей. Несмелым, забытым жестом, она ласково погладила её по голове и, старательно укрыв принесённым с собой тёплым одеялом, вышла из комнаты.

Проснувшись утром, Вика, как ни старалась, никак не могла понять ни где она, ни как сюда попала, но, только выглянув в окно, сразу всё вспомнила. Максим позвонил, когда она ждала его к ужину и, чужим бесстрастным голосом сообщил о своём решении вернуться домой, к жене. Эта новость оказалась настолько неожиданной, что она даже не сразу поняла смысла сказанных им слов, а когда осознала, из трубки уже неслись короткие гудки. После его звонка она ещё долго сидела с телефонной трубкой в руке, ничего не осознавая, и даже не ощущая никакой боли. Она будто впала в прострацию, в голове был сплошной туман, и только одна мысль, как назойливая муха, продолжала сверлить мозг: её опять бросили, она опять никому не нужна.