Всех скорбящих Радость (сборник)

– Завтра воскресенье…

– Ну и что? Или к вам кто-то придет вечером?

– Нет, ко мне и днем почти никогда не приходят… Просто я подумала, что завтра не будет обхода и процедур, и мы могли бы днем погулять в саду, и вы бы мне что-нибудь про музыку рассказали… А вечером я бы пришла сюда слушать, как вы играете.

– Прекрасно, вот так мы и сделаем! Отправимся на прогулку сразу после завтрака. Хорошо?

– Хорошо. А вы на каком этаже лежите?

– На втором. Двенадцатая палата.

– А я на третьем, в двадцать четвертой. Жалко, что мы не на одном этаже, а то бы ходили в одну столовую. И телевизор тоже могли бы вместе смотреть…

– Да, жаль, – сказал Роман, телевизора не любивший. – Так я буду вас ждать в вестибюле сразу после завтрака.

– Я обязательно приду!

* * *

– Прохладно сегодня! – заметил Роман, когда они вышли на крыльцо.

– Это с утра! Потом разогреет! – быстро сказала Юля. На ней был болоньевый плащик защитного цвета, из-под него торчал больничный халат, а из-под халата – синие спортивные брюки; на голову до самых бровей была натянута красная вязаная шапочка, заканчивающаяся острым уголком с кисточкой; сбоку резинка шапочки была собрана на большую английскую булавку – для красоты, что ли? На ногах у Юли были толстые вязаные носки и все те же больничные тапочки, номера на три больше, чем надо. Сам Роман был одет куда основательней: американские джинсы, кожаная итальянская куртка, под ней толстый шотландский свитер, добротные английские уличные ботинки – все привезено с гастролей.

– Но вообще-то нам холод полезен! – сказала Юля, заметив, что он с сомнением оглядывает ее наряд. Роман улыбнулся: среди больных ходила такая легенда, будто холод останавливает рак, он о ней слышал. Именно на нее он и ссылался, уговаривая соседей по палате не закрывать на ночь хотя бы форточку: самого его родители с детства приучили спать с приоткрытым окном при любой погоде.

– Ну, значит, будем гулять по холоду для восстановления здоровья, – сказал он.

И они до самого обеда гуляли по больничному саду. О музыке они не говорили – Роман решил отложить музыкальное воспитание Юли на вечер, но зато беседовали обо всем на свете. Выяснилось, что невежественная, как он думал, девочка хорошо разбирается в ботанике, так что лекция была не о композиторах, а о растениях.

– Смотрите, вот это молодой каштан! Он скоро выпустит листочки, а потом зацветет.

– Откуда вы знаете? Вы уже были здесь раньше и видели, как он цветет?

– Нет, меня положили сюда осенью, когда все деревья были голые.

– Так почему же вы думаете, что это каштан, а не дуб или липа?

– Ну что вы, у дуба и липы совсем по-другому растут ветки! Видите, почти каждая веточка отходит от ствола сначала вверх, а потом изгибается книзу и на самом конце снова поднимется кверху?

– Вижу – латинской буквой S.

– Точно! Такие ветки бывают только у каштана. У него очень тяжелые цветы, они наклоняют ветку вниз, но сами тянутся вверх – к солнцу. А под каштаном видите вон ту травку? Это мускарики!

Юля присела на корточки над какой-то жесткой на вид темно-зеленой торчащей травкой. Вид у нее был при этом серьезный, сосредоточенный и потешный. Роман не выдержал и тихонько засмеялся. Юля подняла на него удивленные глаза:

– Это вы надо мной смеетесь или над названием?

– Ну что вы, Юля! Название очень даже милое: «мускарики» звучит почти как «сухарики».

Юля продолжала смотреть на него серьезно и выжидательно.

– В этом колпачке и халатике вы ужасно похожи на садового гнома – вот почему я засмеялся. Знаете, в Германии и Австрии в садах ставят глиняные фигурки гномов-садовников: они будто бы копают землю, поливают цветы, сажают их.

Юля подумала и решила не обижаться; она снова склонилась к мускарикам, потрогала ростки и сказала:

– Похоже, что они расцветут раньше, чем зацветет каштан. А знаете, у них есть еще другое название – «мышиный гиацинт».

– Тоже неплохо.

– Мускарики и вправду похожи на гиацинты, только маленькие. А еще бывают водяные гиацинты. – Тут она сделала страшные глаза. – Они растут в тропических болотах и заводях, и в них любят прятаться крокодилы! Какой-нибудь индус захочет собрать букет гиацинтов для своей девушки – а оттуда на него крокодил смотрит! Ужас, правда?

– Совершенно неописуемый ужас! А откуда вы все это знаете, Юля?

– Из книг, конечно! Я очень люблю читать книги о растениях.

– Хотите стать ботаником?

– Нет. Если меня вдруг вылечат, то я стану обыкновенным садовником и буду работать в каком-нибудь большом красивом парке. Я могла бы стать очень хорошим садовником…

«А я мог бы стать очень хорошим музыкантом», – подумал Роман, но вслух этого говорить не стал.

Они гуляли долго, до самого обеда.

* * *

Вечером Роман сразу после ужина спустился в конференц-зал, заранее перенес к роялю стул из-за кафедры и поставил его рядом со своим. Потом сел и стал ждать Юлю. Она пришла, увидела второй стул, заулыбалась и сразу же уселась на него, оправляя полы халата. Роман спросил:

– Ну что, ты готова заниматься в музыкальном ликбезе? – В саду они незаметно перешли на «ты».

– Готова! – кивнула Юля. – Я хочу узнать про композитора Сергея Рахманинова.

– Про Рахманинова? Почему именно про него? – удивился Роман и тут же вспомнил, что Рахманинов умер от рака легких. Но ответ Юли удивил его еще больше.

– Я читала, что растения очень хорошо растут под музыку Сергея Рахманинова. Вот мне и интересно – почему?

– Садовая ты голова! – засмеялся Роман и погладил Юлю по короткому ежику. Но тут же испугался и осторожно убрал руку, ведь там, под чуточку колючими светлыми волосами Юли, притаилась она, «черная звезда», злая и коварная опухоль: вдруг Юле неприятно или больно любое, даже самое осторожное, прикосновение к голове? Но она только доверчиво улыбнулась ему. И тогда он начал играть Первый фортепианный концерт Рахманинова. Играл и наблюдал искоса, как внимательно слушает его Юля. Играл он неважно, даже, честно сказать, совсем плохо играл, но то, как его слушала Юля, помешало ему огорчиться. Она не просто слушала, а явно вслушивалась в себя, стараясь понять, что в ней происходит под эти ровные звуковые ряды, переливающиеся, задумчиво мерцающие, как влажная листва в саду под лунным светом… Теперь она была похожа уже не на садового гномика, а на серьезного и печального эльфа: по крайней мере, именно такими представлял эльфов Роман, когда читал фэнтези. Глаза у Юли были большие и с такими огромными ресницами, что было сразу видно – ресницы у нее длиннее волос. Он решил, что это не просто красиво, а по-настоящему волшебно.

Закончив играть, Роман сказал:

– Если бы мои руки были в форме, я бы сыграл тебе самую знаменитую вещь Рахманинова, его Второй фортепианный концерт. Но пока я тебе просто расскажу немного о композиторе. Родители Сергея Васильевича Рахманинова, и даже его дед, были музыкантами-профессионалами. А это, знаешь ли, не всегда легко, но зато полезно для будущего музыканта, ведь родители были его первыми учителями в музыке.

– А почему «не всегда легко»? – спросила Юля.

Надо же! Он ведь сказал вскользь то, что было главным в биографии Рахманинова ДЛЯ НЕГО, а она, тонкая душа, сразу это почувствовала. Но Роман не стал рассказывать о том, как требовательны были к нему его собственные родители, как даже после самого блестящего его выступления они принципиально никогда не хвалили его, а всегда умели найти и отметить какие-то огрехи в его исполнении. Они никогда не говорили ему, что гордятся им. Он постоянно жил под напряжением, ожидая от них похвалы и не умея ее добиться. Конечно, он видел, что родители гордятся его успехами, только вот приписывали они их исключительно себе, а он вечно не оправдывал их растущих ожиданий. И он сказал Юле то, чего никогда не говорил никому другому:

– Потому что родителями маленького талантливого музыканта часто руководит не чадолюбие, а славолюбие…

– И у тебя родители тоже… такие?