Второй дом от угла… Страницы жизни семьи, республики, страны

– Но какая же эта помощь, – спорю я с ним, – это одно расстройство и безжалостное самоистязание, а лет тебе немало, все может кончиться трагически.

Убедить его мне не удалось. Все помыслы отца были направлены на строительство благополучия своей семьи, иногда эти устремления становились настоящей угрозой его здоровью и не стоили тех душевных и физических затрат. Полная самоотдача отца не встретила такую же обеспокоенность о нем со стороны членов его семьи, последовал инсульт, и все тяготы по уходу за ним легли на плечи мамы. Очередной сбой организма произошел через пять лет.

Мне позвонил старший брат:

– Состояние отца критическое, температура под сорок, младший брат, медик, рекомендует госпитализировать его в клинику Мамакеева. Будучи главой столицы, я встретился с Мамбетом Мамакеевичем, отца уже доставили в приемный покой клиники, он осмотрел больного и распорядился срочно готовить его к операции. Благодаря блестящим знаниям, золотым рукам хирурга операция прошла успешно.

Пятнадцать тысяч хирургических вмешательств, свыше ста тысяч консультаций тяжелых больных, шестьдесят восемь лет работы хирургом – Мамакеев занесен в Книгу рекордов Гиннесса.

Голос отца продолжал повествовать:

– Гораздо сложнее обстоят дела с освоением жесткой богары (неорошаемая подгорная равнина). – В его речи появились нотки озабоченной интонации. – Представь себе, необходимо смонтировать трансформаторную подстанцию, запитать ее, а значит, построить электросеть, протянуть трубопровод с реки, установить насос и подать влагу на высоту до двадцати метров. Хорошо, что я нахожу понимание у директора хлопзавода Пискунова. (Чувствуется, нелегко далось это понимание.) Он финансирует проект, а начальник нефтепромыслового предприятия «Чангыр-Таш» разрешил извлечь трубы с заброшенных нефтяных скважин.

Если б я тогда знал о принципе работы гидравлического тарана, этого несложного и остроумного механизма, который не нуждается в источнике энергии и, не имея двигателя, поднимает воду на несколько десятков метров. Сейчас я представляю себе, каким образом я установил бы трубу на быстротечной Кара-Дарье, а другой конец трубы, перекрытый заслонкой, создавал бы избыточное давление и проталкивал воду через обратный клапан в расширительный бак. Стенки бака, накапливая избыточное давление от гидроудара, но не в воде (она несжимаема), а в воздухе, и протолкнула бы живительную влагу по отводному шлангу на богару.

Миновал год труда, и затраты окупились сторицей, урожай уродился щедрым. Но тут возникло новое испытание: куда девать излишки. Возникла классическая советская ситуация, никто из работников заготпункта не соглашался продавать на рынке выращенное. Каждый считал это занятие зазорным и постыдным.

– Как ни убеждал я их, – с горечью делился отец, – что ничего в этом предосудительного нет, ведь не украли же мы в конце концов эти арбузы и дыни, а вырастили своим трудом, что это излишки их собственного производства, работники были непреклонны. Пришлось обратиться к перекупщикам.

Но все же основным делом отца была организация деятельности хлопказаготовительного пункта, формирование его учетной политики. Зная, как легко можно прокручивать хлопковые сделки и как элементарно можно оказаться втянутым в противоправную практику, отец дотошно и скрупулезно вел анализ отчетных данных. Он постоянно предупреждал председателей колхозов ни под каким предлогом не заниматься приписками. Требовал от заготовителей, чтобы они принимали хлопок согласно установленным стандартам, по показателю влажности и содержанию пороков и сорных примесей. Занижая или завышая установленные нормы, получают излишки дорогостоящего сырья, которое без особого труда можно продать колхозам, срывающим государственный план хлопкозаготовок. Отец неустанно убеждал счетных работников, заготовителей, весовщиков, рядовых бухгалтеров в том, что, обманывая сдатчиков хлопка-сырца, они тем самым преступным путем обогащают руководителей заготпунктов, которые легко откупятся, а стрелочниками окажутся они, рядовые исполнители. Через несколько лет хлопкосеющие регионы подверглись тотальной проверке, назидания отца уберегли немало работников от скамьи подсудимых и бесчестия. Уж лучше жить бедно, но честно, нередко повторял отец собственное правило, которому следовал всю жизнь.

«Ulukbek агай, вы пишете очень складно и без излишних украшений, без пристрастий. В моем понимании, это очень ценное качество для летописца. Я читал ваш пост о студенческой форме. Скажу прямо, читал с удовольствием. Вот написали бы еще про житье-бытье студентов, о стипендии, о льготах для студентов (на авиа и ж.д. билеты), о студенческих профилакториях, если был в Бауманке. Почему я говорю я об этом? Недавно я рассказал о них одному довольно начитанному британцу и кыргызстанцу, они были в прямом смысле ошарашены… Это было открытие для них. Конечно, постсоветским властям, в том числе нашим правителям говорить (вспоминать) об этом не выгодно. У меня нет ностальгии по советской власти. Но в молодежной среде должны знать прошлую жизнь без идеологических прикрас». Amirbek Usmanov.

Никаких заработных плат родителей, ни выручки от подсобного хозяйства не хватило бы на обучение четверых детей в высшей, а пятого в средней школе, если бы не советская власть. Никак не могу согласиться с теми, кто твердит, что Советский Союз ничего, кроме галош, не производил, это преднамеренная ложь. Технологии наукоемких отраслей, военные и космические успехи нынешней России начинаются в период советской власти. Намеренно не желаю приводить статистику, а в пример приведу семью, в которой я воспитывался. Совершенно заурядную, каких по стране было десятки миллионов, мама работала няней в детском саду, оклад ее был 35 рублей, она иногда подрабатывала еще сторожем. Отец трудился бухгалтером на хлопкоочистительном заводе, получал 150 рублей, доход родителей был недостаточен, чтобы позволить одновременно учить четверых детей в лучших вузах страны. Бюджетное образование, высокая стипендия, символическая плата за проживание в общежитии, льготы на все виды транспорта, профилактории и санатории, бесплатное посещение спортивных секций, творческих клубов обеспечивало государство. К тому же каждое лето мы зарабатывали на учебу в студенческих отрядах. Благодаря советской власти через десяток лет мы станем инженерами, педагогами, учеными, важными персонами, младший брат с женой приобретут статус докторов медицинских наук.

Мои родители Кожомжар Чиналиев и Мария Никитична Дятлова с внуком Владимиром. Джалал-Абад, 1972 год. Фотография из личного архива.

Для родителей, так же как и для нас, приезд в родной дом был желанным. Двор наполнялся смехом, розыгрышами, гостей мама угощала пловом и домашним виноградным вином. Плов из риса, выращенного своими руками, домашней курицы, желтой моркови, на хлопковом масле, что может быть вкуснее?

«Читаю и чувствую, – делится Дамира Конурбаева, – атмосферу того времени, радость и гордость родителей за своих подающих большие надежды детей, дружную семейную встречу, запах плова с домашней курицей с узгенским рисом (обожаю такой плов, очень вкусный). Спасибо за теплое, интересное повествование».

А виноградное вино, изготовленное по рецепту мамы, превосходило напитки отечественного и иностранного происхождения. Включали магнитофон «Десна», резвые танцы плавно переходили в медленное танго. Мои друзья – курсанты высших военных училищ, одного из них, который учился в танковом, спрашиваю:

– Боб, а много ли курсантов обучается вместе с тобой?

Об этом он не говорит.

– Ну тогда скажи, сколько ложек в вашей столовой?

– Ты наверняка помнишь, как мы с тобой у Ибрагима и его сестры планами делились на будущее?

– У тебя было три дороги, и одну из них ты выбрал. Ибрагим, кстати, тоже избрал путь педагога. Ну да ладно, сейчас не к месту вспоминать наши детские фантазии, о них я подробно расскажу по ходу своего повествования.

Среди нас три курсанта Бакинского высшего военно-морского училища, один из них, Виктор, мечтал о море, мы его так и звали – Матрос.

– Мне по душе та профессия, которую мы осваиваем с Борисом, учеба не из легких, но мне нравится буквально все: и форма, и пища, и преподаватели, и даже наши порой предельно суровые старшины.

– Мне хорошо помнится наша встреча в Москве, – включаюсь я в беседу, – после сдачи годовых экзаменов вы проездом для прохождения практики в Севастополе останавливались и гостили в Измайловском общежитии.

Борис напоминает забавный момент обмена одеждой с Бородой после застолья в общежитии:

– Надо же такому случиться, что нам навстречу шел патруль, избежать его нельзя было никак. Борода не растерялся, за несколько шагов до патруля перешел на строевой шаг и козырнул, обозначая воинское приветствие.

– Мы в тот момент заволновались, как бы не открылась подмена, до отхода поезда оставалось ограниченное время, но наш сокурсник не подвел. Он всегда тяготел к военной службе, лучшим был на военной кафедре, а после окончания училища продолжил службу в ракетных войсках.

С моими друзьями происходила быстрая перемена возраста, которая превращает юношу в молодого мужчину. Через пару лет они оканчивали училище и уже с нетерпением ждали присвоения офицерских званий.

После окончания училища Борис служил во Владивостоке, а Матрос на Сахалине, участвовал в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.

Володя Кунченко (Гарик), наш одноклассник, включает на магнитофоне мелодии популярных песен тех лет, но без слов. Он небрежно отваливается на спинку стула, откашливается и начинает приятным, проникновенным баритоном из песни Владимира Трошина:

А вокруг ни машин, ни шагов,
Только ветер и снег.

И при этом он сопереживал герою песни, зажмуривал глаза, в страстных местах потрясал головой. За окном мы видим красоту падающих снежинок.

Ставим пластинку дуэта Сальваторе Адамо и Муслима Магомаева «Падает снег».

Падает снег —
Этим вечером ты не придешь.
Падает снег —
И сердце мое окутал траур.

Эта грустная песня, исполненная двумя великими певцами, напомнила всем присутствующим о первой любви, о первом неудавшемся свидании, о горечи раздумий, об успокаивающем падающем снеге.

Гарик знал множество романсов, песен, природа и родители одарили его голосом, и он совершенствовал свой дар в стенах Московской государственной консерватории им. П. И. Чайковского.

Без Высоцкого не обходилась ни одна вечеринка.

Не пиши мне про любовь – не поверю я.
Мне вот тут уже дела твои прошлые!
Слушай лучше: тут с лавсаном материя,
Если хочешь, я куплю, вещь хорошая.

После ее исполнения – шутки, прибаутки, даже маленькая собачка Жучок заливается звонким лаем. С ней произошла целая история, старшие братья надоумили младшего накрыть дворняжку металлическим тазиком и постучать. Жучок затаил обиду, стоило мальчику появиться во дворе, собака его тут же встречала лаем и намеревалась попробовать на зуб, спасаясь от нее, он вскакивал на черпаю (деревянный настил).

Каникулы всегда заканчивались по схожему сценарию. Отец неспешно укладывал в картонные коробки фрукты, домашнюю консервацию, мясо птицы, обвязывал их многократно тонкой веревкой, а концы мудреными узлами крепил к деревянной ручке. Обструганная со всех сторон, зачищенная наждачной бумагой, она облегчала ношу при транспортировке. Проверял их надежность, перекладывал фрукты мягкой тканью или опилками, стеклянную посуду ограничивал от прикосновения с твердой поверхностью. Вес всегда превышал допустимые нормы, во время регистрации находились пассажиры, часто знакомые, а иногда и незнакомые, с меньшим багажом. Все было проще, люди доверяли друг другу, отличались добротой и бескорыстием. От аэропорта Домодедово до общежития мы добирались в течение часа.

Глава II

Целина

Еще вчера я был поглощен мыслями об экзаменах, но уже сегодня с однокурсниками мы обсуждаем участие в работе студенческих строительных отрядов. Между разговорами примеряли парадную форму одежды: она для юношей и девушек была единая, защитного цвета, на нее нашивались шевроны – принадлежность к ССО в целом и членство конкретного отряда вуза. Ткань не плотно облегала руки, ноги и туловище, так что резкие движения корпуса и конечностей не подвергали опасности швы и пуговицы. Перетянутая широким армейским ремнем форма была каждому к лицу, поскольку она не выделяла специфические особенности фигуры. Эмблема студенческого отряда носилась на левом рукаве куртки. В конце 70-х годов появляются трафаретные картинки во всю спину куртки, отражающие символику отряда и место его дислокации. На нашей парадной одежде было указано: «Целина-67». Ветераны отрядов отличались значками в виде мастерка с указанием года и географического места пребывания, значки крепились на лацкане куртки с левой стороны.

На дебаркадере Казанского вокзала шумно двигалась взад и вперед разноголосая студенческая толпа. Окрики носильщиков, быстро и ловко сновавших с тюками и тележками, мимолетные обрывки обыкновенных вокзальных разговоров, шарканье нескольких сот ног о плиточный помост – все это вместе с прибытием поездов на соседние платформы сливалось в утомляющую своим ритмическим однообразием суету. У дверей плацкартного вагона, предназначенного для нас, стояли молодые люди, в нетерпении ожидая третьего звонка. Один из них, высокий, тонкий, в очках, Сан Саныч, держал под руку чернявого красавца с гитарой через плечо. Борода напустил на себя важный вид, полнолицый с ухоженным лицом дымил дорогой сигаретой, провожающие лишь изредка перебрасывались веселыми шутками и напутствиями. Между нами было много общего: двухлетнее обучение в одной группе привело на вокзал за целый час до отхода поезда тех, кто оказался среди провожающих. Разговоры, которые обыкновенно ведутся при прощании, затихают, все уже давно переговорено, начало митинга по случаю отправки эшелона ждали с минуты на минуту. Наконец поступила команда к построению, прозвучали напутственные слова чтить традиции первых целинников.

Под звуки духового оркестра, исполняющего марш «Прощание славянки», суета на платформе заметно усилилась, шум мгновенно возрос до галдения, застучали буфера вагонов, точно кто-то раза два встряхнул огромными железными цепями, и поезд тронулся. Наши провожающие махали руками вслед уходящему эшелону, до тех пор, покуда не затерялся последний вагон.