Второй дом от угла… Страницы жизни семьи, республики, страны

Из года в год перед нашими глазами, с раннего утра до позднего вечера, в холод и зной, баба Шура и мама хлопотали по дому. Мама делала сто дел одновременно: затемно растопить печь, приготовить завтрак, собрать детей в школу. Тут отмокают занавески, там уже греется чугунный утюг на углях, под навесом куры ждут корм, и вода закипает, потому что надо ошпарить курицу для бульона. Закупить продукты на базаре, торговаться на узбекском языке… многодетную мать знали, уважали и уступали в цене. Каждое занятие продвигается на шаг, на кадр: она движется от одного к другому, стараясь менять очередность, не думать об очередности, стирка, штопка детской одежды, и каждый день приносил новые заботы. Это не приводило ее в состояние безысходности. Она никогда не теряла присутствие бодрости духа, постоянно была в движении, шаг энергичный, от раздачи корма птицам к заботам в доме.

Дом состоял из многофункциональной веранды, деревянная доска с железными крючками служила вешалкой, печь примыкала к несущей стене и была приспособлена для приготовления пищи. Дверь из входной группы вела в гостиную, между собой мы называли ее коридором, она была вытянутая и обеспечивала вход в две изолированные комнаты. Обогревались три помещения контрамаркой, благодаря тонкому жестяному слою цилиндра она быстро нагревалась и медленно остывала. Карагандинский уголь превосходил местный по теплотворности и пользовался повышенным спросом. Печное отопление доставляло много хлопот: надо было знать график завоза топлива, заинтересовать оператора-погрузчика, предостерегая его от погрузки пыли.

«Свободен?» – спрашивала водителя грузовой автомашины мама. «Далеко ли везти?»

Узнав адрес, водитель прикидывал стоимость доставки, после торга приходили к согласию.

Складировали топливо в глубине дворовых построек.

В помощь родителям каждый из сыновей имел посильные обязанности. Подключение жилища к газовому отоплению было торжеством цивилизации, ушла в прошлое ежедневная канитель с растопкой печи, уборкой золы и пыли, ей сопутствующей. Следующим шагом прогресса стало приобретение стиральной машинки «Киргизия», отжим белья производился на ручных вальцах, установленных над баком. Подогревать, заливать, сливать воду, измельчать куски хозяйственного мыла, контролировать длительность стирки требовалось вручную, затраты времени, физических усилий по сравнению со стиркой на металлической волнообразной доске кратно сократились и делали жизнь хозяйки радостней и чище.

Полы в доме были деревянные, кровати железные, с панцирными сетками. Украшением одной из комнат служил круглый стол, стулья и стол с гнутыми ножками, этажерка, стоящая в углу между двумя окнами, и сундук из дуба. Сундук и швейная машинка «Зингер» достались маме в наследство от родителей.

В 1953 году мама вынуждена была отправиться на лечение в Пятигорск, перед отъездом она напомнила отцу о зачислении меня в первый класс. Так что, не достигнув семи лет, я стал учеником начальной школы. Она называлась «базарной», потому что размещалась недалеко от базара. Отец купил мне полевую сумку – носил я ее через плечо, на зависть другим школярам, – вручил букварь, аккуратно выструганные палочки для счета. Рядом со школой торговали мороженым. Крем-брюле между двумя вафлями. Его зачерпывали ложкой прямо из термоса. Мороженое тает и течет по руке. Приходится сильно наклоняться, чтобы не испачкать рубашку. Я ем одно за другим, пока не замерзаю. Ладони липкие, отец дает мне свой платок.

Но вскоре меня стали тяготить уроки, дисциплина в школе, и я отказался посещать занятия. У отца был формальный повод согласиться со мной, семь лет мне должно было исполниться через два месяца. Мама пожалела, что доверилась отцу определять меня в школу, она переживала и, если бы знала о том, что так произойдет, была готова перенести свое лечение на более поздние сроки.

В наш двор неспешно заползла очередная осень, все начиналось, как и везде, с конца августа. Желтый лист неторопливо осыпается, с каждым днем все более толстым ярким ковром устилая дорожки и землю вокруг. Попытки собрать опавшие листья в большие кучки порою заканчивались поджогами их, едкий дым, прижимаясь к земле, медленно поднимался и расползался, забивался в нос и пропитывал всю одежду…

Солнечные лучи днем прорывались сквозь кроны деревьев яркими столбами, столбиками, создавалось ощущение, будто они очерчивают воздух огромными светлыми прямыми линиями и упираются в землю.

Город медленно заливался желтым цветом, сверкающим разными оттенками – от бледно-желтого до ярко-оранжевого, и цвет этот начинал буйствовать по всему городу. Казалось, он был везде: на земле, на деревьях, а порою просто порхал в воздухе, падая с веток. Сначала листья сыплются слегка желтые, чем дальше, тем более сухой, скрученный лист ложится на землю, и количество падающей листвы неумолимо растет. А если еще и ветерок подует – держись! – от кружащегося в воздухе листопада нет спасения.

Кухня в доме раскалена до предела, вечерами туда не сунешься, в выходные дни такая же история, мама с бабой Шурой там колдуют, варя варенье разных сортов на зиму и готовя всякие маринованные вкусности, которые зимой на праздники с гордостью открываются и с удовольствием поглощаются…

Фрукты в изобилии, гроздья винограда укрыты плотной бумагой от ос и птиц, так они сохранялись до Нового года. Персики массово созревали, тонкая бархатная кожура легко удалялась, нежная белая мякоть источала тонкий аромат. Разлапистое, кустообразное дерево граната до такой степени нагружено ягодами, что они в виде кораллов ниспадали до самой земли. На каждом шагу кусты смородины загораживали тропки, выставляя напоказ прозрачные кисти своих ягод, каждое зерно которых светилось на солнце как рубин. Живые изгороди из малиновых кустов напоминали ежевику; земля же превратилась в сплошной ковер земляники: спелые ягоды с легким запахом ванили усыпали всю траву. Однако самый волшебный уголок фруктового сада был еще левее, в этом месте земля была горяча, как в естественной теплице, куда лучи солнца падали совсем отвесно.

Летом черпая (настил), увитая лианами виноградной лозы, обдавала море листвы блаженным хмелем виноградных гроздей нежно-зеленого, позлащенного солнцем света. Деревянный настил был без бортов и давал возможность взобраться на него с любой стороны. Фанера закрывала обзор с проезжей части улицы Шопокова, ковровое покрытие, жер тошоки и подушки создавали неформальную, расслабленную обстановку. Двухсотваттная лампочка освещала дастархан и гостей, одновременно привлекая комаров, москитов и прочих букашек. Просторная марля опускалась со всех сторон, пропуская воздух и ограничивая доступ насекомым.

Большую часть свободного времени семья проводила на черпае или вблизи нее. Присев на настил, свесив одну ногу к полу, беседуешь или играешь в подкидного или шахматы. Черпая размещалась между входом в дом и зимней кухней, одновременно ограничивая дворовую часть с фруктовым садом.

Навес служил проходом к заднему двору: по двору бродит свирепый петух и множество кур. Ночью они усаживаются на насест из круглых палок и запираются в сарае подальше от кошек. Кроликов первоначально разводили в норах, уследить за их размножением было невозможно, они часто оказывались на соседских участках.

Белый кролик из книги Льюиса Кэрролла «Приключения Алисы в Стране чудес» впечатлил нас до того, что мы стали разводить кроликов. Кормили мы их листьями капусты, они сбегались толпой, теснились, толкались вокруг. Ночью слышно, как они грызут какой-нибудь завалявшийся лист. Среди них был белый кролик с красными глазами, правда он никуда не опаздывал, в отличие от нас. Малыши просовывают пальцы за решетку и гладят копошащиеся комочки. «Гляди, вот этот все чистит себя». – «У него даже лапки стерлись…» Если б ты только знал, какие они забавные! И все такие хитрые. Вот, например, этот серенький, что смотрит на нас: он не выносит одну маленькую самку, так что пришлось их рассадить.

Приближение нового учебного года сопровождалось обсуждением встреч с одноклассниками и учителями, приобретением портфеля, учебников, тетрадей, карандашей, перьев, ручек, всего того, что необходимо для учебы. Сегодня соседские дети сообщили о тех принадлежностях, которые мы еще не приобрели.

Единственная книжная лавка, из которой шел приятный запах свежей печатной бумаги, полна посетителей, каждый покупает то, без чего не обойтись. Магазин размещался рядом с кинотеатром «Ударник», ныне на этом месте областная государственная администрация. Запах типографской краски присутствует повсюду, в магазине, дома, он волнует чем-то необычным, новым, ранее неведомым.

Учебники в твердой обложке накануне выданы в школе, но не полный комплект, оставшиеся ждем с нетерпением. Разговор только о школе, старшие братья из мужской школы переведены в новую, вводилось совместное обучение для девочек и мальчиков, и этот учебный год – первый. За несколько дней до начала учебы уточняются списки, возраст, обязательность получения образовательного стандарта, город был разделен на кубики, избежать учета не представлялось возможным.

Общее волнение передавалось мне, ожидание того, что ранее не приходилось испытывать, к тому же предстояла покупка сандалий. При их приобретении произошла неприятность, в магазине у мамы украли деньги. В толпе покупателей крутились подростки, они примелькались еще на базаре, когда воровали арбузы и дыни. Один из них отвлекал торговца, другой откатывал арбуз, третий подхватывал его и скрывался. А то и нанимались отгонять от развалов тех, с кем вчера вместе промышляли.

Базар меня всегда завораживал. Шашлыки… с кусочком лепешки, вкуснейшей, прямо из тандыра, сладкие петушки, уточки на палочках, разных цветов, волшебные запахи специй и фруктов. Рис, изюм, курага, тазики персиков, яблок, развалы арбузов и дынь.

Хозяева торговых рядов громко зазывали покупателей, наперебой расхваливая свой товар: «Падхады, народ, свой агарод, палавина сахар, палавина мед!»

«Муздак суу!» – кричали босоногие мальчишки в штанишках, которые держались на помочах, а иногда даже только на одной лямке. Они стояли с ведрами воды вперемешку со льдом, за пятак черпаком наполняли металлическую кружку, ополаскивали ее в другом ведре.

И всюду торговались до хрипоты. Покупатель настаивал на своей цене, поворачивался и делал вид, что уходит, продавец незначительно уступал, при этом спрашивал: много ли берешь? В бурлящей толпе торговцев и покупателей, теснящихся у лавок, слышится мелкая, частая дробь дойры, высота звука меняется по мере перемещения к краю, сильные удары ладонями в середине мембраны извлекают низкие ноты. Ей вторит тяжелый карнай, он неистово гудит своим мрачным, торжествующим басом, причем черные глазки музыканта совсем исчезают между раздувшимися щеками. Он так надсаживался, что казалось, кожа у него на шее и даже на лбу отставала. Мелькают акробаты, жонглеры, мальчик-канатоходец, скользнув, делает вид падения. «Ах!» – раздается среди зевак. Двигаться сквозь толпу не представлялось возможным.

Кража для нашей семьи была заметная, в поисках подозреваемых мы исходили торговые ряды, парк, протиснулись через толчею у кассы кинотеатра, и я высмотрел подростков, мама заявила в милицию. Их задержали, но украденные деньги нам не вернули. Обновку мне купили, перезаняв деньги у соседей.

Ученики 3-го класса средней школы № 4. Джалал-Абад, весна 1957 года. Первая учительница Мазкова Анна Алексеевна, директор школы Хая Дунусовна Акчурина. Фотография из личного архива.

Школа находилась недалеко от нашего дома, по пути к ней предстояло пересечь железнодорожный путь, по которому огромный паровоз с черной дымящейся трубой доставлял платформы, груженные углем из шахты Кок-Янгак.

Железнодорожный состав, подъезжая к городу, снижал скорость, этим пользовались те, кто на ходу взбирался на платформу и сбрасывал куски угля на насыпь. Паровоз дышал густым, черным дымом и издавал пронзительные гудки, когда я впервые услышал его, он оглушил и испугал меня так, что я даже присел. Никто из старших меня не сопровождал, все это, как, наверно, вы уже поняли, происходило в те старые добрые времена, когда появление автомобиля на улице было настоящим событием. Родители совсем не боялись отпускать детишек одних в школу.

Запомнился первый школьный день, непривычная обстановка, сутолока, какой-то незнакомый пацан стал приставать, драки было не избежать. Вскоре появился его брат, года на 3–4 старше меня, он подошел и ударил, это была семья чеченцев, проживающих рядом со школой по улице Партизанской, через два года они, как и многие их соотечественники, вернулись в Чечню. Одна из учительниц, видя мое плачевное состояние, зачислила меня в свой класс, это была моя первая учительница Анна Алексеевна Мазкова.

Лестничный пролет в школе, между первым и вторым этажами, запомнился цитатой из Карла Маркса: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Школьные годы шли, а цитата оставалась неизменной, иногда буквы обновлялись. Тогда я был далек от предположений, что моя жизнь будет связана с наукой, интеллектуальным трудом.

Второй случай мне запомнился с учеником по уличному прозвищу Сухой, дело происходило так. Мальчик тянул руку во время последнего урока, учительница, проходившая практику, спросила:

– В чем дело?

Мальчик попросился выйти в уборную.

– Перед занятиями надо было сходить.

– Но мне тогда не хотелось. Пожалуйста, разрешите мне выйти.

– Не нарушай дисциплину, а то будут неприятности.

Естественно, неприятности случились: несчастный мальчик не успел добежать до уборной…

Сидели мы тогда за наклонной партой, вверху углубление для ручки и чернильницы. Для написания слов ручкой с пером приходилось макать в чернильницу каждые шесть-семь секунд. Чернил на кончике пера должно быть ровно столько, сколько нужно, чтобы показать аккуратность письма, не допустить помарок, исправлений и чернильных пятен. Фарфоровая непроливайка во время перемены между уроками оставалась на парте. Бывало, кем-нибудь принесенный кусочек карбида попадал в жидкость, чернила булькали, издавали неприятный запах и приходили в негодность. Виновников выявляли по запаху рук, карманов штанов, карбид можно было взять на любой стройке, где велись сварочные работы.

Вот и все мои воспоминания шестидесятипятилетней давности про мой первый класс. Не густо, но это все, что осталось.

Глава VI

Переезд в Токтогульский район. 1957–1959 гг. 10–12 лет

Не так-то просто было перебраться с насиженного места большой семьей с пятью детьми в сельскую местность, где предстояло обустраиваться чуть ли не с нуля. Нас, детей, родители не ставили в известность о предстоящем переезде. Этот вопрос, к сожалению, не обсуждался с отцом из-за ложной деликатности при нашей взрослой жизни. Сейчас приходится только догадываться и примерять на себя, как бы я поступил, будь на его месте.

Подросшие дети объективно требовали повышенных расходов на их содержание, в то время как источник финансирования был ограничен. Отцу не всегда удавалось найти подходящую работу, чтобы содержать большую семью. Он часто брал бухгалтерские документы домой. Склонив голову набок, надев темно-синие нарукавники, до глубокой ночи сидел за столом, щелкая костяшками счетов в одну и другую сторону. С появлением рычажного арифмометра «Феликс» он вращал рукоятку и производил арифметические действия. Иногда раздавался встроенный в арифмометр звонок, это означало, что нужно отменить предыдущую операцию. Профессия высококвалифицированного бухгалтера оплачивалась так же, как и специалиста средней руки. Отец был приверженцем строгой бухгалтерской отчетности, сторонником законности и чистоплотности. Об этих профессиональных и человеческих качествах были осведомлены его друзья и недруги. Нередко его привлекали к финансовой ревизии предприятий, организаций и учреждений, где допускались злоупотребления.

Естественно, это многим не нравилось, а один из руководителей сельских райкомов компартии, хотя отец и не состоял в рядах партии, прямо ему заявил, что работу в районе ему не предоставят по причине его бескомпромиссности и принципиальности. На отца оказывали не только моральное воздействие, неоднократно возбуждали уголовные дела по надуманным и абсурдным обвинениям, а когда достигали цели, отказывали в материально-ответственных должностях, ссылаясь на уголовное прошлое.

Детей оберегали от потрясений взрослой жизни, но скрыть тюремную изоляцию отца было невозможно, и это наносило нам глубокую психологическую травму. Мама годами стойко переносила скудность повседневного быта, разделяла с отцом тяготы преследований. Ни она, ни мы не давали повода усомниться в его честном имени, во время предварительного следствия мама регулярно ходила к нему на свидания, в некоторые дни я со старшим братом близко подходили к периметру колючей проволоки. Зная примерное расположение камеры, своим криком привлекали внимание не только отца, но и охранника на сторожевой вышке. Отец выглядывал сквозь решетку окна второго этажа, махал рукой и, тревожась за нашу безопасность, просил не беспокоиться за его судьбу, хорошо учиться и поддерживать маму.

После смерти отца ко мне попали странички рукописи, изложенные на бумаге рукой матери с его слов. Он вспоминает, как в Сузакском районе местный прокурор обратился к нему с предложением оклеветать главу района, отец отверг гнусную ложь, и был освобожден от должности главного специалиста колхоза. Это стало одной из причин для того, чтобы перебраться в Токтогульский район, арендовать богарный участок земли и вырастить урожай, получить дополнительный источник для содержания семьи.

К новому месту жительства мы добирались самолетом Ан-2 по прозвищу «кукурузник». В кабину заходят пилоты, здороваются, готовят самолет к вылету. Запуск двигателей, запрос разрешения на взлет, выруливаем на полосу – и… честно говоря, разбег я прозевал. Между выводом двигателей на взлетный режим и отрывом от полосы прошло не больше десятка секунд, ведь взлетная дистанция у этого самолета чуть больше трехсот метров. Быстро развернулись над городом и полезли в горы. Первые минуты полета не предвещали неожиданностей, они начались позже. Лететь по ущельям в горах не очень комфортно, воздушные ямы доставляли неприятные ощущения. Аэропорт с грунтовым покрытием встретил нас равнодушно, размещался он на окраине районного центра и представлял собой территорию, ограниченную горами с восточной стороны. Одинокая кибитка служила местом прибытия пассажиров, продажи билетов, регистрации и взвешивания багажа. На некотором отдалении от кибитки развивался конус-ветроуказатель, в просторечии – колдун. Местные авиалинии пользовались спросом и обслуживали рейсы двух типов самолетов: Ан-2 и Ли-2, летающих в столицу и областной и районные центры.

Проживали мы в доме из двух комнат. Земляные полы оказались утрамбованы самым первобытным способом: этот пол, хоть и чисто выметенный, со временем покрылся выбоинами и был весь в бугорках, словно апельсиновая корка. Мебель самая простая, без которой не обойтись, панцирные кровати, стол, стулья для школьных занятий. Входная дверь с веранды вела в прихожую, там же была печь для обогрева дома и приготовления пищи. Фруктовый сад одной стороной примыкал к сараю, другой граничил с улицей Школьной, которая пересекала районный центр с востока на запад. Рядом – пристройка для содержания птиц и хранения угля, дров, черной полыни-карашвак и сухих стеблей хлопка-гузапая, топлива для печи.