Догоню. Влюблю. Женюсь

– Два торговых в Магадане.

– Жду в машине.

Я поднялся, сделал пару упражнений, взял пиджак с вешалки и отчеканил своей секретарше:

– Сегодня меня ни для кого нет.

– Поняла, – кивнула Машенька.

Машеньку нанимал Ринатик, поэтому самым великим ее достижением была грудь третьего размера, ноги от ушей и ресницы настолько длинные, что, когда она ими хлопала, то есть постоянно, в моей приемной создавался приличный такой сквозняк.

Я хотел высказать племяннику все, что я думаю о его критериях выбора секретарш, но знал, что шуток про пояс из собачьей шерсти и про мой возраст мне ближайшую неделю не избежать, а с его выдумкой он еще и обогреватель мне летом в кабинет притаранит. С целью исключительно поржать.

Поэтому молчал и терпел Машеньку на рабочем месте, главное, чтобы прелести свои при себе держала.

Племянника, конечно, можно понять, он молодой, дурной и готов иметь каждую, что он, в общем-то, и делал периодически. Я в его возрасте так же чудил. А чего не брать, если сами предлагают? Я и сейчас очень даже ничего, а в двадцать девицы сами ноги раздвигали.

Вышел на улицу, надел темные очки, пряча глаза от солнца, и упал на заднее сидение машины, за рулем которой с умным видом сидел Ринат.

– Это у тебя что? – спросил я, когда заметил, что племяш потягивает что-то из прозрачного стакана с трубочкой.

– Смузи. Для здоровья полезно. Будешь?

– Смузи, – закатил я глаза. – Чем тебе обычный компот не угодил?

– Ты в каком веке живешь, Эмиль Багратович?

– В нормальном, где люди нормальной едой питаются, а не вашими этими смузи.

– Шеф, давно хотел спросить: а вот ты когда молодой был, пером писать удобно было или чернила на бересту капали? А одежду ты себе сам шил, или крестьяне помогали? И как там татаро-монголы, сильно лютовали?

– Не знаю, не застал. В мое время все больше в барский наряд облачались да во фраке за хлебом ходили, карету лошадью запрягали да с извозчиком на Купеческий рынок ехали.

– Да ты раритет, – заржал Ринат.

– Мне сорок два, – напомнил я подрастающему поколению, которое слово «страх» вообще не знало.

– Да?

– Никакого уважения к старшим, – посетовал я. – Жми на гашетку, иначе следующий твой транспорт точно будет каретой, а ты в нем – с побитой тыквой.

– Да как скажешь, барин, – хмыкнул Ринат.

Поставил свой стакан в подстаканник и так даванул на газ, что меня на сидение отбросило, а этот чумной решил гонки устроить по центру города.

Ему-то ничего не будет, все штрафы на фирму придут, вот главбух моя обрадуется. К слову, это единственная женщина, которая вводила меня в благоговейный трепет. Фюрер в юбке, но работу свою знала от и до и так мне бухгалтерию вела, что ни одна зануда из налоговой не могла докопаться. Фрекен Борисовна Бок мы ее называли за глаза.

Я молчал, а Ринат мое молчание как-то по-своему воспринял и продолжал развлекаться на дороге. Я посмотрел на ремень, на племянника и снова на ремень.

Он с юзом развернулся у едальни, где отбывала трудовую повинность вчерашняя чертовка, и обернулся, сверкая глазами:

– Мы на месте, ваше благородие.

– На обратном пути мне песню включишь.

– Какую?

– Еду в Магадан, – решительно кивнул я, выбираясь на улицу.

– Лето, солнце, жара. Прелестницы, променадничающие по тротуарам, глаз радуют, да? – язвил Ринат, запирая машину.

– А то. Может, усадьбу себе в деревне прикупить?

– И сотню душ крепостных не забудь, – подсказал племянник.

– Отменили право крепостное, – тяжело вздохнул я, – иначе я бы тебя первым продал. Тут жди!

– Э, нет, Эмиль Багратович, с тобой пойду, не могу я это пропустить. Никогда не видел, как тебе кто-то физу чистит. Погодь, камеру включу. Засранец, да, я помню.

Я вздохнул, приготовился, нацепил на лицо самое зверское выражение, которого очень боялись все мои подчиненные, и вошел в гудящее помещение.

Нимфу свою нашел безошибочно: она стояла за стойкой и наливала в пластиковый стакан колу.

Красивая, чертовка, ну невыносимо красивая. И живая. Глазки зеленые сверкали, когда она на посетителей смотрела.

Посмотрел на ее улыбку и вкус губ вспомнил, до сих пор на языке, зараза, чувствовался. Я чувствовал, что начинаю возбуждаться.

А когда Лукерья волосы поправила, выбившиеся из смешного чепчика на ее голове, встал в стойку, что тот охотничий пес, почуявший добычу.

– Шеф, палишься, – прошипел мне на ухо Ринат, – перезагрузи сервера-то, а то вид как у местного блаженного.

– Шел бы ты, – посоветовал я.

Расправил плечи, снова вернул себе суровый взгляд и пошел к стойке. Люди при виде меня начали расступаться, а Лукерья наконец меня заметила.

И так недобро скривилась, обжигая ничем не прикрытой неприязнью!

Я не понял – это она меня обокрала, или я ее? Или я о чем-то не знаю?

– Добрый день, – сквозь зубы процедила она, – чего желаете?

Я, по-моему, в аут ушел. Глубокий.

Во-первых, мне давно никто не решался хамить, а эта глазами сверкала и нос морщила, словно таракана на столе увидела.

А во-вторых, кто из нас виновен?

– Портмоне, – прогремел я.