Догоню. Влюблю. Женюсь

А потом… Что было потом, вспоминать стыдно. Очень. Настолько стыдно, что у меня мгновенно загорелись щеки, запылали уши и, кажется, даже кончики волос задымились.

Но ничего умнее, чем огорошить его поцелуем, я в тот момент не придумала. А этот… Этот так меня поцеловал, что я на несколько мгновений забыла свое имя и где нахожусь. И про свой негодяйский план испортить ему настроение тоже забыла.

Надо снова почистить зубы – вдруг его снобизм воздушно-капельным передается? Мои, кажется, скоро будут сверкать как у кролика из рекламы зубной пасты, я ни единого шанса микробам не оставила, каждый час полоская рот, когда вспоминала, что его язык…

Все, не могу больше.

Я остановилась за поворотом, прижалась спиной к стене и пыталась отдышаться.

Как говорил мой приятель Мишаня: «Время цитировать Витаса – А-А-А-А-А!»

Вспомнив про друзей, решила, что сегодня ночевать останусь у них. Раз Барсов так быстро нашел меня на работе, значит, и дома найдет, а двух встреч и спринтерских забегов на длинные дистанции я могу не выдержать.

Может, написать завещание? Мол, любимую заколку Лерке оставлю, две шкатулки с бижутерией – Лелеку с Болеком, а на моей могиле пусть напишут, что она была молода, глупа и имела особый дар нарываться на неприятности.

Посыпая голову пеплом, я медленно шагала к автобусной остановке, тридцать минут тряслась в душном автобусе и, наконец, выбралась на свежий воздух.

Вертела головой, каждую минуту ожидая, что Барсов возникнет из воздуха, однако была надежда, что дороги в нашу степь настолько плохие, что его дорогущая тачка банально застрянет, а у меня будет дополнительные пару часов пожить и огласить Мишаньке завещание.

В родном дворе было оживленно. Бабушка Маруся щелкала семечки, ведя мысленный учет всех входящих и выходящих.

Дед Леня поливал цветы в палисаднике, а во дворе носились Лелек и Болек, соседские мальчишки-близнецы. На самом деле их звали Аристарх и Святослав Ручкины, но Лелек с Болеком привычнее.

– Луша! – заорал Лелек.

Братья подбежали ко мне, подпрыгивая от нетерпения.

– Я ничего не принесла сегодня, – расстроилась я, когда две веснушчатые мордашки понуро поникли.

– Не страшно. Ты Грома не видела?

– Купите ему намордник, – строго приказала я. – Идите на мат, сто процентов найдете вашего Грома, он точно снова кого-нибудь заласкает до смерти.

Гром был помесью алабая и дворняги. Мальчишки нашли его пару лет назад за гаражами, и всем двором мы дружно выкармливали этого коня, который вымахал ростом с двенадцатилетних близнецов, был суров внешне, но добр внутренне.

От лая Грома периодически трезвел даже дед Леня, который очень любил вечером расслабиться, седели случайно проходящие мимо люди, когда этот конь бежал за свежей порцией обнимашек от незнакомцев. Он даже вылечил пару заиканий и несколько запоров.

Гром был не только добр, но и хитер, а еще неимоверно нагл. Весь двор носил псу дань, ибо он мог запросто не выпустить из подъезда, если не заплатить ему гонорар в виде конфетки. Или косточки. Он не рычал и не гавкал, просто своей огромной тушей загораживал проход и размахивал хвостом, пока не получал заветную вкусняшку.

За это он защищал и нянчил почти всех местных ребятишек, сделал нашу детскую площадку почти неприступной. Детям он позволял все! Буквально все! Ездить верхом, обложить его как мартышки и ковыряться в густой шерсти, визжать и обниматься, а зимой становился еще и ездовой собакой, когда Лелек и Болек запрягали довольного Грома в санки и катались на пустыре.

– Луша! – заорала мать близнецов Светка. – Привет! Давно тебя не видела.

– Работала! – отмахнулась я. – Как дела?

– Пойдет. Луш, займи тыщу, а? У Болека опять сандалии порвались, с зарплаты отдам.

Я залезла в сумку, достала купюру и протянула женщине.

– Держи, можешь не отдавать, – махнула я рукой.

– Чего это? – напряглась Светка.

– Мне для Болека ничего не жалко, – прижала я ладонь к груди, не желая объяснять истинную причину своего внезапного расточительства.

Мне, может, жить осталось совсем недолго! Барсов меня скоро найдет и…

– Мишаня дома? – уточнила я у Светки.

– Вроде дома был, с утра с Леркой ругался.

– Пойду я.

Обошла соседку по дуге, поздоровалась с бабушкой Марусей и влетела на второй этаж, громко затарабанив в дверь Мишани.

– Луша, ты? – заорал друг.

– Нашествие зомби. Открывай, я хочу съесть твои мозги!

– С голоду помрешь, мозгов там с рождения не было, – буркнула Лерка, отпирая дверь.

– А ты ему тогда зачем? – засмеялась я. – Мужчина должен сам принимать решения, твоя задача – подсказать, какие именно решения он должен принимать. Как дела, молодожены?

– Нормально. Чай будешь?

– Буду. И есть буду, покормишь?

– Конечно! Луша, что с лицом?

– Лерка, на моих похоронах не плакать, приходи в белом и включи на мое погребение Верку Сердючку, пусть вещает, что все будет хорошо. И фотку поставь ту, на которой я красивая получилась.

– Куда ты опять вляпалась, недоразумение? – на пороге прихожей красиво появился взъерошенный Мишаня.

– А тебе я завещаю куст гортензий, который я в палисаднике сажала, – огласила я весь список, – Лерке – позолоченную заколку со змеей, бусики – Лелеку с Болеком, чтоб ворон на блестящее ловили, они давно облизываются.

– Т-а-а-ак, – Мишка упер руки в бока, – Лерка, наливай чай. А ты рассказывай, где отличилась опять. Снова на корпоративе у ментов шансон обидный пела?

– Не будем о грустном, – улыбнулась я, – меня тогда бесплатно работать заставили третью смену без перерыва официантом, а потом певица подавилась, и меня петь припахали. И закончилось все очень даже мирно, оказалось, что полкан у них душевный мужик.

– Что тогда?

– Я ограбила Барсова, – шепотом призналась я.

– Какого Барсова? – не поняла Лерка.

– Того самого, – я взглядом указала в потолок.

– Того Барсова, который Барсов? – Лерка схватилась за сердце.