Горький шоколад 2. Из пепла

– Как скажешь, – равнодушно ответила девушка, и вернувшись назад уселась на диван, закинув ногу на ногу, – узнаю старину Ника, вечно у тебя тараканы в башке. Слушай, я устала, хочу есть и спать. Ты распорядись, а? А вечером нам придется поговорить.

– Вечером я тебя не смогу принять, у меня процедуры разные. Говори сейчас. И давай без соплей – коротко, и по существу.

– Ок. Я беременна, и отзови своих братков, которые поехали по душу Дэна. Не хочу быть причиной смерти отца своего ребенка. Пусть живет.

– Ну ты наглая, Ксюха. Ты уроду лям баксов накатила, хату бомжам отдала, а папа Ник тебя даром кормить будет? Теперь еще и со щенком этого урода? – Насмешливый шепот сипел и хрипел, как меха старой гармони.

Ксения вскочила, и перегнувшись через стол к лицу Ника тоже зашептала:

– Не смей! Мой ребенок никогда не будет щенком! Он мой, и только мой! Бабки забери, а Дэна не тронь! Твои бабки мне тоже не нужны, сама заработаю, ты забыл – у меня европейское образование и два языка? А еще твоя наука, да мне цены нет. Твои конкуренты меня не раз вербовали, а я ведь могу и согласится.

– Сядь! – Ник молчал минут пять, потом раздался смех, сперва показавшийся кашлем. – Наконец-то у моей игрушки прорезался голос, я думал, ты всю жизнь будешь по чужой веревочке ходить. Только ты забыла – образование у Оксаны Валеевой, а ты теперь у нас кто? Вот то-то же. Все, свободна, я тебя услышал. Иди, Макс покажет тебе твои комнаты, и где кухня. Пошли вон все! Кому я сказал!

Ксения лениво встала, хмыкнула и послала воздушный поцелуй силуэту за лампой.

– Пока, милый, я вижу ты не в духе. Соскучишься, знаешь где меня найти, – и покачиваясь на каблуках, походкой от бедра, как ее учил Ник, удалилась из кабинета. В коридоре, под насмешливым взглядом Макса, вытерла холодный пот со лба.

– Есть и спать. Веди меня, верный Санчо Панса!

В кухне тетка Маруся кинулась обниматься, потом отскочила, смутившись.

– Ой, простите, я по-простому. Уж очень рада вас видеть!

– Спасибо, теть Марусь! Я тоже рада вас видеть! А почему вы здесь? Что случилось с отелем?

– Сожгли нас, дочка. Говорят, искали какую-то женщину, то ли шпионку, то ли воровку. Вроде думали на тебя, ты только уехала, через месяц и сожгли. Добро никто не погиб, но наших всех жалко… Кто где, всех пораскидало. Ой, я болтаю, а ты кушать, наверное, хочешь? С дороги же!

Забегала, накрывая на стол прямо в кухне, запахи пошли упоительные, аж желудок выдал громкую руладу.

– Ого, – засмеялась кухарка, – проголодалась! Сейчас я тут накрою, и мы поговорим по-бабски, ты мне все расскажешь, что и как.

Обед занял почти два часа, историю своей любви Ксения рассказала осторожно, без подробностей. Изменил, обманул, нашел другую. Тетка Маруся аж слезу уронила, надо же, а такая любовь была! Такой порядочный мужчина! Никто бы не поверил!

Перед сном девушка долго думала о Нике, о том холоде, что опять поселился в душе. Она боялась жалеть его, но помимо воли, жалость крутила в душе, как крутит суставы при гриппе. Она успела рассмотреть его лицо, да это было ужасно, но не ужаснее, чем она себе представила. Карие глаза, полуслепые, но живые и с огромными зрачками, придавали беззащитный вид ужасному Нику.

Глава 4. Планы на жизнь

Утром за ней пришел Макс, удивленно-радостный. Не хамил, глазами не прожигал. Ксения напряглась, что ж изменилось за ночь.

– Не поверишь, Кукла, наш босс просто ожил с твоим приездом. Вчера от массажа с мазями не отказался, знаешь, как шрамы болят и тяжело их разрабатывать? Боль, что аж зубы крошатся. А сегодня с утра изъявил желание завтракать, вместе с нами. Маруся уже накрыла в столовой. Только уж прости, солнце он не любит, шторы будут закрыты.

В пустом доме и правда была праздничная атмосфера, вроде бы все так же, но гнетущей тишины нет. В столовой накрыт стол, на крахмальной белой скатерти куча блюд и тарелочек, запах Марусиной выпечки окутал весь дом.

Ксения с Максом сели – он справа от прибора в торце стола, она – слева. Ждали молча. Ровно в девять, под шум электромотора, въехал на коляске Ник.

– Доброе утро! Я решил, что самые близкие мои люди вполне могут справится с нервами, и привыкнуть к моему внешнему виду. Надеюсь, аппетит я вам не испорчу? – Сарказм был тот же, хотя голос иной, и если не всматриваться, а только слушать, вполне можно привыкнуть, решила Ксения.

– Доброе, Ник! Не испортишь, я так хочу есть! У меня пока нет токсикоза, а есть жуткий жор. Так что, пожалейте меня, давайте начнем без предисловий!

Ник опять улыбнулся, и кивнул Максу на блюда, накрытые серебряными колпаками. Тот открыл все, положил ему на тарелку немного паровой рыбы под сливочным соусом, ломтик хлеба. Ел Ник левой рукой, правая в перчатке лежала на подлокотнике кресла.

Ксения же с удовольствием подвинула к себе омлет, потом рыбу, потом попросила сделать кофе латте в большой кружке, и приступила к пирожкам.

– Детка, если ты будешь так есть, к родам ты не войдешь ни в одну дверь, – прошептал Ник, давно отложивший вилку, и с непонятной гримасой, разглядывавший Ксению.

«Да, надо еще научится определять, когда он улыбается, потому что на улыбку это совсем не похоже» подумала девушка, а сама засмеялась.

– Сама не знаю, куда в меня лезет. Вчера груш съела штук пять, а сегодня еще хочу, как будто умру без них. Скажи спасибо, что груши, некоторые тетки известку и мел жрут.

– После завтрака Макс отвезет тебя в больницу, пройдешь полное обследование. Если надо – будешь неделю туда ходить, я хочу, чтобы с тобой все было хорошо. Мне теперь не грозит заиметь семью и детей, и твой ребенок станет моим наследником. Поэтому, прошу всех так к нему и относиться.

– А ты ничего не попутал, мой безумный босс? Это мой ребенок, и он будет только моим.

Макс тоже охренел от заявления друга, и прокашлявшись, попросил:

– Ник, давай не делать поспешных выводов. Если тебе нужны дети, мы можем нанять суррогатную мать, сделать эко и так далее. Вон Киркоров себе уже двух сделал.

– Макс, ты мне друг и брат, но решать я буду сам. Мои решения не обсуждаются. Кукла, ты поела? Вас ждут к десяти, я договорился.

– Ник, я должна тебе сказать, там, когда я выплыла из реки, и чуть не сдохла, я дала себе слово – никто никогда больше не будет управлять моей жизнью. Тем более жизнью моего ребенка. Даже ты. Оставь эти глупые планы.

– Детка, помолчи. Подумай и ты поймешь, тебе это ничего не стоит. А без моей защиты что ждет тебя и твоего ребенка? Какое из своих имен ты ему дашь? Макс, свободны, уведи ее, иначе я рассержусь. – Как всегда босс был бескомпромиссным и упертым.

Ксения скомкала салфетку, и зло бросила ее на стол, глядя в глаза Ника встала, возмущенно пыхтя, потом повернулась и пошла собираться. Вслед ей полетел то ли кашель, то ли смех.

В платной клинике их встретили как дорогих клиентов, по всем кабинетам Ксению сопровождала медсестра, УЗИ, анализы – все показало, что и будущая мама и ребенок абсолютно здоровы. Никаких дополнительных исследований не понадобилось. Обратно в коттедж вернулись после магазина, Ксения купила все необходимое, потому что в спешке побега не подумала о самом простом – ни зубной щетки, ни минимального набора косметических средств.

Нику уже доложили, что здоровье безупречно, но тем не менее наговорили кучу требований – по режиму, витаминам, питанию, физической активности. Словом, к их возвращению были доставлены куча разных вещей, витамины, фрукты, экологически чистые продукты, вещи для будущей мамы и ребенка, все из самых лучших гипоаллергенных тканей. Ксения, войдя в свою комнату, поначалу просто обалдела от количества фирменных упаковок, среди которых ее поразили упаковки женского белья, не эротично-кружевного, а хлопково-удобного.

Прибежавшая Маруся, восхищалась каждой вещичкой, помогала разбирать вещи, и создавала такой умильно радостный фон, что постепенно и Ксения втянулась в этот процесс.

Вечером, когда Ксения сидела в большой гостиной с книжкой и скучала, к ней пришел подвыпивший Макс. Ник, по-прежнему вечерами предпочитал быть в одиночестве, и Макс пил виски, сидя рядом с Ксенией, и болтая обо всем.

В этот вечер Макс выпил больше обычного, и разозлился на замечание девушки, что он относится к Нику как раб к хозяину.

– Да что ты можешь понимать про нас, ты, домашняя девочка, которую растили мама и папа, баловали и спать укладывали под сказочку? А мы – детдомовские, у нас пап и мам не было, знаешь, что такое детский дом? Во что превращаются дети живущие там? Это волчата, и далеко не безобидные. Ник стал для нас всех старшим братом, хотя по возрасту он и не старше меня. Когда он к нам пришел, в комнате нас жило семь таких же сопливых пацанят, по шесть-семь лет. Ник был восьмым, восемь железных кроватей, ободранные тумбочки, казенное серое белье.

Все думают, что самое страшное, это голод, отсутствие красивой одежды. Нет, это не самое страшное, еда была, ее хватало. Пусть невкусная, но достаточно, раз в неделю – выход в кинотеатр, одежду тоже какую-то выдавали. Самое страшное – насилие. Когда уходили воспитатели, дети оставались один на один друг с другом. Отбирали конфеты, их следовало сохранить до вечера, и откупиться от гиен. Детей били, издевались за просто так, потому что сильнее. И парни постарше насиловали детей. Да, всех детей, не только девочек.

Где-то через пяток дней, после того как Ник к нам пришел, изнасиловали пацана – ему было лет восемь, я помню, как он лежал лицом в подушку, от стыда не показывая лица, и не разрешил нам говорить воспитке о случившемся. Через день у него начался сепсис, тот насильник был здоровый парняга, лет 16-ти, а весил все сто килограмм, наверное. Он порвал пацану все внутренности, и пацана не спасли, потому что мы тоже промолчали.

Тогда Ник всю ночь раскачивал изголовье железной кровати, отогнул поперечину и вытащил металлический вертикальный стержень. Он держал его под матрасом, на ночь возле двери мы ставили стул, чтобы проснуться, если полезут к нам. Однажды ночью они пришли – банда пятнадцатилетних насильников с подпевалами, первый же кто просунул руку отодвинуть стул, получил прутом по пальцам. Ник сломал ему все пальцы, и тот побоялся сознаться, кто его ударил и за что. С тех пор у него было прозвище – Бешеный Ник. Мы ходили все вместе, нас пытались подкараулить на лестнице, затащить в темный закуток – Ник бросался в драку первым, и мы вставали за его спиной. Мы кусались, царапались, пинали куда достанем. Два месяца мы выдерживали осаду, потом нас оставили в покое.

В свободное время Ник ходил в спортзал на первом этаже, тренировал выносливость, прыгал, бегал, лазил по канату. Сперва мы просто ходили за компанию, потом начали тренироваться тоже. Потом он затащил нас на секцию при школе, мы стали заниматься дзюдо, уже с нормальным тренером. Он таскал нас в тир стрелять, в секцию бокса, мы бегали в парке. Единственное, чего Ник не мог терпеть – слёз и воровства.

Уже в тринадцать лет он был главарем детской банды, не знаю, как назвать иначе, и держал весь детский дом. Причем боссом он был жестким – спорт, учеба, хоть тройку, но ты должен был получить. Воспитатели и директор его обожали – дисциплина железная, все дети занимаются спортом, успеваемость подтянули. И с тех пор в детском доме не было насилия… Да, девочки спали с парнями – но только по согласию, пацанов не трогал никто. Ник девок презирал, называл их «детдомовскими давалками», и с ними не спал никогда. «Чистые» девочки в школе с нами не дружили, поэтому его первая любовь была уже в колледже.

Девчонка, сирота как мы, но жила с бабушкой, тонкая бледная моль, но что-то в ней Ник нашел. После первого курса нас забрали в армию, а эта дура оказалась беременной. Никому не сказав, очень боясь своей бабушки, она пошла с нашими дурами на криминальный аборт. Умерла от потери крови. С тех пор Ник не любил никого, нет, бабы были конечно, он же живой. Вешались они на него пачками, но больше пары месяцев он ни с кем не встречался.