Хозяйка Шварцвальда

Он замолчал, и Урсула уточнила:

– Это все? Два правила?

– Остальные узнаешь по ходу дела. Все, не кисни! На Сретенье отправимся в церковь в деревне, там развлечешься.

В деревне? Она надеялась снова посмотреть Фрайбург или Штауфен. Вот уж радость – вместо этого слушать проповедь сельского священника! Должно быть, все это было написано у нее на лице, потому что Харман засмеялся:

– Вот увидишь, будет весело!

…Ранним утром Урсула благополучно избавилась от иголки: та вышла, не причинив никаких неудобств. Тихо, стараясь никого не разбудить, она спустилась в кухню и присела рядом с запертой на засов печной дверью. Прислонила к ней ухо. За дверью стояла тишина.

– Эй? – позвала она. – Слышишь меня?

Некоторое время никто не отвечал, но до Урсулы доносились возня и сухой шелест, с каким чистят платье. Наверняка вся юбка в золе… Шорох звучал у самой двери. Значит, Агата рядом, просто не хочет говорить.

– Сколько тебе еще здесь сидеть?

Молчание тянулось так долго, что Урсула решила уже, что Гвиннер не ответит, но та все-таки произнесла:

– Три дня.

Голос у нее был сиплый – то ли ревела, то ли кричала… Но если бы кричала, Урсула бы услышала. Или нет? В этом доме были толстые стены.

– Иголка вышла? – вдруг раздался вопрос из-за двери.

– Да, – осторожно ответила Урсула. Сама не понимала, чего боится – наверное, того, что Гвиннер расстроится и попытается подсунуть ей еще одну. Но вместо этого девочка сказала:

– Это хорошо. Я не хотела тебя убивать.

– А я не хотела тебя тогда бить.

Вот так вот: одна не хотела, но едва не убила, другая тоже не хотела, но не сдержалась…

– Тебе там страшно? – спросила Урсула шепотом.

– Не очень. Сначала я боялась, потом прошло. Ауэрхан сказал, что страх можно пересидеть. Тут тепло, и голоса слышны хорошо. Только писать хочется.

– А судно тебе дали?

– Забыли.

Урсула помешкала немного, потом сдвинула засов и распахнула дверь. Гвиннер сидела в золе, вся перепачканная, растрепанная, но на удивление собранная и спокойная. Подняла голову и посмотрела вопросительно, не решаясь двинуться.

– Пошли, я отведу тебя в уборную, – решительно сказала Урсула. – На самом деле никто не собирается держать тебя тут три дня. Берте же нужно готовить.

Интерлюдия

Бо?льшая часть жизни Кристофа Вагнера, нового слуги величайшего из всех некромантов и алхимиков, проходила в разъездах. А где разъезд – там сборы. А где сборы – там работа.

Нельзя сказать, что Кристоф не любил работу. Скорее он ее презирал. Труд существовал для простаков, которые в жизни ни в чем не преуспели. Они плыли по течению, как опавшие листья осенью, а затем смиренно тонули, растворяясь в придонном иле. Себя же Кристоф считал непригодным для такого существования. Он явно был рожден для богатства и роскоши, для отличного вина, пуховых перин, породистых лошадей и охоты. Вот только случайно появился на свет в неподходящей семье. Отец и старшие братья, пока не разъехались кто куда, все время пропадали в мастерской, а матушка и сестры день-деньской шили, стирали, готовили… За ужином они вздыхали, распрямляли натруженные спины и с гордостью обсуждали, кто сегодня больше времени провел за работой. Кристоф же считал такие разговоры неприличными.

Теперь он наконец попал в нужное общество, где сумеют оценить его таланты по достоинству! Доктор Фауст и Мефистофель никогда не говорили о работе. Вместо этого они обсуждали места, которых Кристоф не видел, людей, которых он не знал, и тайны, в которые его не собирались посвящать. Все же он очень быстро выяснил, что Доктор совершил страшный грех и продал душу дьяволу, а Мефистофель – это демон, приставленный, чтобы помогать ему в изысканиях. Очень подробно Кристоф расспросил Фауста об условиях сделки и о том, выгоден ли такой контракт для человека. Доктор только смеялся:

– Другой бы испугался! А ты, я погляжу, не из робких. Отчего тебя так интересует продажа души?

– Душа – штука бесплотная, – сознался Кристоф. – Я ее никогда не ощущал. Вот свиную колбасу можно прожевать и проглотить. На медную монету можно купить пирожок. Душа же, если подумать, не пригодна ни для чего.

– Она нужна, чтобы попасть в Царствие Небесное, – мягко напомнил Фауст и улыбнулся. Он в те времена часто улыбался.

Но Кристоф только рукой махнул:

– Если уж мне надо будет, так попаду! В любой дом можно влезть хоть через окно, хоть через печную трубу. В конце концов, можно просто сломать замок. А рай – он ведь побольше дома будет. Там уж точно не один вход!

Фауста веселили рассуждения слуги, Мефистофеля раздражали. Когда им с Доктором хотелось побеседовать, Кристофа выставляли вон. От этого ему только сильнее хотелось узнать, о чем они говорят. Конечно, он подслушивал! Способность слышать то, что не предназначалось для его ушей, Кристоф считал своим главным талантом. Несколько раз его ловили за этим делом, Мефистофель грозился его крепко выпороть, но Фауст каждый раз останавливал демона.

Когда Доктор не слышал, демон осыпал Кристофа оскорблениями, называл его псом и тупицей. Вагнер только отмалчивался. Со злопыхателями не надо спешить, всему свое время. К тому же по какой-то причине Мефистофель не мог причинить ему вред, иначе давно бы уже сделал это. Оставалось наблюдать за ним. Демон легко, без всяких усилий, мог рассмешить Фауста, и смех его перекидывался на Кристофа тут же, хотя он частенько даже не понимал предмета веселья. Но так же легко демон нагонял на Доктора тоску, которую не могли развеять никакие ужимки Вагнера. Мефистофель умел управлять настроением Фауста, как ведьмы меняют погоду по своему желанию, и Кристоф жаждал заполучить это умение себе во что бы то ни стало.

* * *

Через год служения случилось страшное. Хотя о хозяине ходили всякие слухи, Кристоф и представить не мог, на что тот способен. Знай он раньше, на какие многолетние муки обречет его Фауст, ни за что бы рта не раскрыл!

Поначалу тот день не грозил никакими неприятностями. Фауст позвал его в свою лабораторию прибраться. Убираться Кристоф не любил, зато любил саму лабораторию, которая делилась на три комнаты. В первой сушились травы там всегда пахло едко и по-аптекарски. Во второй располагался атанор[4 - Алхимическая печь.] и смешивались эликсиры. В этом помещении, где шкафы от пола до потолка были заставлены книгами и склянками, Фауст проводил больше всего времени. Третья же комната называлась стеклодувной. Ее открывали, когда Доктору требовались новые сосуды смешной формы: с вытянутыми носиками, круглые или напоминающие формой член.

В лаборатории Кристоф должен был подметать пол, убирать последствия алхимических опытов и протирать пыль со стеклянных сосудов. Обычно Фауст оставлял слугу без надзора, но однажды застукал, когда тот от любопытства едва не откупорил один из пузырьков.

– Стоять!

Кристоф от неожиданности дернулся и едва не выронил пузырек. Фауст сверкал глазами, и Вагнеру сделалось даже обидно. Ничего воровать он не собирался. Подумаешь, большая ценность! Блестящая жижа, которая перетекает смешно и странно. Ее даже на рынке не продашь! Вон те камни, похожие на серебро, и те выглядят ценнее…

В несколько широких шагов Фауст преодолел расстояние между дверью и учеником, осторожно забрал пузырек и поставил на место. Медленно выдохнул. Раньше Кристоф никогда не видел, чтобы господин злился, даже если он плохо начистил его плащ или забыл натереть жиром сапоги.

– Ты хоть знаешь, что это такое?!

Судя по резкой остановке после последнего слова, только природная сдержанность помешала Фаусту назвать Вагнера болваном.

Кристоф еще раз глянул на содержимое пузырька и не обнаружил ничего нового:

– Жижа.

– Это меркурий, первородная материя! Из нее происходят все металлы.

– И золото? – заинтересовался Кристоф.

Фауст улыбнулся, несколько смягчившись:

– Оно тоже. Тот, кто сумеет при помощи мышьяка или серы придать твердость этой, как ты выразился, жиже, сможет добыть золото.

– Так придайте!