Непотерянный край

Она не хотела отказывать своему мужчине ни в чём. А он так хотел радовать её своим творчеством!

– Я навсегда запомню тебя другой, Катя… – прошептал на ухо девушке Свободин. – Ведь я знаю самые разные стороны тебя… которые я успел изучить за всё это время…

Гореловой от этих слов внезапно стало очень больно. Лишь физическое блаженство сумело хоть как-то отвлечь её внимание от боли, которую ей причинила эта сказанная Свободиным фраза. Окинув комнату беглым взглядом, Катя заметила, что электронные часы, стоявшие на журнальном столике рядом с кроватью, в этот момент показали 19:39. Именно в эту минуту и закончилось их страстное занятие любовью. И после этого Дмитрий – на зависть своей девушке – практически моментально заснул.

Свободин проснулся полчаса спустя и сразу же направился в душ. Всё то время, пока он спал, а затем мылся, Катя просто смотрела в потолок, недвижно лёжа на кровати. Она пыталась понять, почему столь болезненно реагирует на какие-то, казалось бы, совершенно безобидные фразы.

«Почему меня так задевает, когда он говорит, что запомнит меня другой? – снова и снова спрашивала саму себя Горелова. – И какие „самые разные“ стороны меня он знает? Да и разве мы так уж давно с ним знакомы?»

Вскоре Свободин вернулся из душа, на ходу вытирая вымытую голову белоснежным хлопковым полотенцем.

– У меня к тебе довольно странный вопрос, – обращаясь к своему мужчине, Катя параллельно любовалась его роскошной рельефной мускулатурой. – Даже, наверное, немного детский вопрос…

– Спрашивай, – без каких-либо эмоций ответил Дмитрий.

– Ты часто говорил, что любишь меня. А ты когда-нибудь любил кого-то сильнее?

– Любил, – категорично – и даже немного жёстко – ответил Свободин.

– А кого? – этот вопрос Кати прозвучал довольно робко. – Я её знаю?

– Знаешь. А все ответы получишь, когда допишешь наконец свой роман. А до тех пор я тебе на эту тему ничего больше не отвечу. В общем, ты готова позировать своему художнику?

– Сейчас… – Горелова медленно приподнялась на кровати. – Мне тоже нужно в душ… Подожди.

– Жду, – ответил Дмитрий, сам в это время направляясь в прихожую за ватманом.

Моясь в душе, Екатерина не переставала думать над вопросами: «Кто она, кого он любит больше, чем меня?»; а также: «Откуда эти несмываемые пятна на его куртке?» И ещё Горелова поняла, что ей ни в коем случае нельзя забрасывать работу над своим романом.

Воскресный день постепенно заканчивался, оставив незавершёнными и Катин портрет, который Свободин писал уже не первый месяц, и роман Гореловой, который почти уже был дописан, но никак не мог дождаться своих завершающих строк.

Дмитрий, собираясь покинуть дом своей девушки, произнёс ещё одну фразу, которая также – странным образом – отозвалась в её сердце болью. Это были слова: «Катя, мне кажется, мне пора идти…» И тут же добавил ещё одну, довольно странную, реплику:

– Мы могли бы видеться и чаще.

– Но ведь я и так провожу с тобой каждые выходные!.. – растерялась от подобного заявления Екатерина.

Свободин ничего на это не ответил. Он просто грустновато улыбнулся и направился к лестнице, ведущей со второго этажа, – на котором жила Горелова, – на первый.

– Что ты имел в виду?! – крикнула вдогонку Дмитрию Катя.

– А ты подумай! – под аккомпанемент громко топавших по ступенькам ботинок донёсся снизу голос Свободина.

«Странная какая-то претензия с его стороны, – сконфузилась Горелова, закрывая дверь на засов. – Я и так уделяю ему всё своё свободное время! Я же не свободная художница, как он!»

Понедельник

После очередной безсонной ночи настал понедельник. Приведя себя в относительный порядок, Катя принялась собираться на работу. Она надела свои любимые чуть облегающие тёмно-синие джинсы, утеплённые зимние сапоги, серый шерстяной свитер и коричневую овчинную дублёнку с белым воротником.

Не обласканное лучами солнца февральское небо в очередной раз было хмурым. Пешая дорога до издательства занимала не более четверти часа, и Горелова – в своём плачевном состоянии – предусмотрительно не садилась за руль своей Тойоты Камри. К слову сказать, Катя уже не помнила, где в последний раз припарковала свой автомобиль. Возможно, она сделала это в нескольких кварталах от своей съёмной квартиры. Да и почему-то ей было всё равно, какой именно клочок земли теперь занимало её транспортное средство. Она просто не могла допустить, чтобы из-за её неловкого вождения кто-либо пострадал.

Пройдя по уютному скверу, по которому – наряду с ней – спешило на работу ещё несколько человек, Катя добрела до старого строения, в котором располагалось её издательство. Войдя в здание, Горелова кивком поздоровалась с охранником, прошла через турникет и пешком поднялась на второй этаж. В офисе издательства в этот момент находилось три человека. Одной из них была вчерашняя студентка Алевтина – сотрудница маркетингового отдела издательства. Двадцати трёх лет, невысокая и худощавая; с безпокойными карими глазами, которыми она недовольно зыркнула на подошедшую литературную редакторшу. Горелова её и впрямь сильно раздражала, – причём эта неприязнь усиливалась в Але с каждым днём.

Налево у окна, одетый в строгий серый костюм, сидел Анатолий – ведущий редактор. Ростом примерно метр восемьдесят, стройный, с внимательными серо-голубыми глазами; этот неженатый тридцатилетний мужчина был, несомненно, влюблён в Горелову, – однако влюблён безответно. Анатолий немного увлекался эзотерикой, – но лишь на уровне чтения книг и разговоров. Он втайне надеялся, что однажды узнает о жизни нечто такое… что поможет ему добиться большего успеха и в делах, и у женщин… и конкретно у красавицы Екатерины. Горелова и правда очень нравилась Анатолию – даже при всех тех аномалиях, что с ней уже долгое время происходили.

Третьим же (а, по сути, конечно же, номером один) из находившихся на своём рабочем месте был собственник издательства – Иван Звонимиров. Высокий – ростом под метр девяносто; стройный, но с развитой мускулатурой; почти всегда одетый в белый костюм и чёрные лакированные туфли; этот тридцатичетырёхлетний мужчина – не в пример Анатолию – очень нравился самой Екатерине. И вот здесь речь вполне бы могла пойти о взаимности… если бы не оставлявшее Горелову чувство, что Звонимирову её было попросту жаль. Понимающий и сочувствующий взгляд его серо-зелёных глаз, которым он встретил новоприбывшую Горелову, вновь напомнил девушке об этом. Хотя крылось в этом взгляде и кое-что ещё – то, что Кате не удавалось для себя пока что чётко сформулировать. Это было чем-то средним между осуждением и желанием помочь.

Звонимиров являлся человеком ярким и харизматичным, – однако было в нём и нечто такое, что выделяло его даже из когорты незаурядных личностей. Обычно приметные люди неизменно чем-то выделялись, – то есть самим своим естеством они как бы контрастировали со своим окружением. Кто-то отличался энергичностью; кто-то – смелостью и дерзостью; кто-то же, наоборот, своею теплотою и спокойствием; а у кого-то просто было оригинальное чувство юмора. Звонимиров же был примечателен тем, что одним только своим присутствием он словно бы сливал самых разных по натуре людей в некое единое целое. Он вовсе не растворялся в каждом, с кем соприкасался; так же он не был и «хамелеоном», кто ловко приспосабливался к каждому встречному. Иван просто озарял каждого своего попутчика своим уникальным светом, одновременно позволяя ему и оставаться самим собою, и в то же время меняться… причём меняться неизменно к лучшему. Это и объясняло то, что Звонимирова любили и уважали в коллективе не просто из-за его номинальной роли владельца издательства. Его по-настоящему любили как человека и дерзкая Алевтина, и добродушный Анатолий, и потерянная в последнее время Екатерина. И, к сожалению Гореловой, она никак не могла вспомнить, когда же именно она познакомилась с Иваном. Возможно, они были знакомы ещё до приёма литературной редакторши на работу…

– Катя, привет! – увидев подошедшую в офис коллегу, Анатолий приподнялся со своего места. – Как себя чувствуешь?

– Спасибо, как обычно… – вешая в гардероб свою дублёнку, ответила Горелова, с трудом сдерживая в это время зевоту.

Алевтина исподлобья посмотрела на Анатолия. Она любила называть его дамским угодником за его извечные знаки внимания к Екатерине.

– Может, тебе кофейку налить? – последовало ещё одно предложение от «угодника».

– Спасибо, я сама… – усаживаясь за свой стол, ответила Катя.

Не сказать, чтобы Горелову сильно напрягала забота Анатолия. Однако большой радости она от неё тоже не испытывала. А вот фраза Звонимирова, сказанная им буквально через полминуты, обрадовала девушку гораздо сильнее:

– Всегда ценил в тебе самостоятельность, Катя. И попытки во всём разобраться самой.

Как-то раз наедине Звонимиров сказал Гореловой следующее: «Бывают вещи, на которые нельзя закрывать глаза. Возможно, теперь твои глаза постоянно открыты для какой-то особой цели. Ты увидишь то, чего не видела раньше. И, может быть, ты полюбишь это, когда настанет тот самый день».

Истинного смысла этих слов Катя на тот момент не поняла – этому суждено было случиться только в самом конце всей этой истории. Однако поддержку со стороны Ивана девушка чувствовала постоянно – и была ему за это безконечно благодарна.

Когда, намереваясь приступить к работе, Горелова включила свой компьютер, то увидела, что с часами на её устройстве снова было не всё в порядке. Они в очередной раз застыли на цифрах 19:39! Причём происходило это уже далеко не впервые.

«Почему именно это время так запало в память моему компьютеру?» – подумала Катя, как и прежде в таких случаях, поправляя часы вручную.

Первая половина рабочего дня постепенно катилась к своему обеденному завершению. В это время Катя работала над романом о Городе Мечты какого-то малоизвестного писателя. Звонимиров поставил это произведение для неё в приоритет, так как лично для него оно многое значило. А отказывать Ивану Екатерина не стала бы, даже если бы и могла.

Редактируя рукопись, Катя параллельно пыталась дозвониться до своей подруги, с которой она обычно ходила на обед. Это была Анна Сердцева, её ровесница, работавшая в школе учительницей русского языка и литературы. Это учебное заведение отделялось от издательства буквально парой кварталов, поэтому Анна и Екатерина чаще всего обедали вместе. Однако Горелову сильно смущало то, что за последние полгода ей крайне редко удавалось прозвониться на сотовый подруги. Абонент почти всегда находился вне зоны доступа. И на этот раз ситуация повторялась.

Алевтина, сидевшая позади литературной редакторши, смотрела на неё со злостью, пока та безуспешно набирала номер Сердцевой.

– Может, с моего телефона попробуешь? – с деланной вежливостью предложила маркетолог, бывшая уже не в силах наблюдать, как её коллега десятками раз – безконечно и безплодно – набирала чей-то номер.

Разумеется, Алевтину раздражал не сам тот факт, что Горелова постоянно пыталась кому-то прозвониться (пусть и по сорок раз за полчаса). Маркетолог прекрасно видела, что уже долгое время с Екатериной было что-то не так.

– Нет, Аль, спасибо, – с простодушной вежливостью поблагодарила девушку Катя, – там всё равно абонент недоступен.

– А я уж думала, что тебя заблокировали, – злобно сверкнула глазами Алевтина. – Видно, ты кому-то очень сильно надоела. Вот я бы на месте того, кому ты названиваешь…

– Ты не на её месте, – без раздражения, но предельно сурово вступился за Катю Звонимиров, – и, дай Бог, никогда на нём не окажешься.

Алевтина тут же замолчала. Невероятная психическая сила, которой веяло от Звонимирова, не оставляла ей иного выбора. Кроме того, хозяин издательства сильно нравился девушке – и как человек, и как мужчина. Но при всей своей симпатии Алевтина также побаивалась Ивана – по причине той самой имманентной силы, исходившей от него…