Рай в барабане

– Получил? – спросил Сундук оживляясь.

– Статью-то? Да, получил. Спасибо Ереванычу. Но повод не только в этом.

– А в чем еще?

– Попрощаться хочу. Ухожу в астрал. Завтра.

Сундук нисколько не удивился.

– Опять? И надолго?

– Может месяц.

– Думаешь закончить?

– Надеюсь.

Сундук пошел к прилавку за чебуреками и салатами, а Егор откинулся на стуле и принялся рассматривать публику, состоящую из работяг, люмпенов и вышедших из употребления интеллигентов. Почти со всеми он был знаком. Было время, когда он вообще не вылазил из «Патлатого гуся», пил то в одиночку, то в хаотично тусующихся компаниях, ожидая того неизбежного момента, когда, проснувшись в одно тягостное утро от трясучки, он не вспомнит с кем пил вчера и как попал домой, и не найдет в голове ничего лишнего, а только одну-единственную мысль – поскорее выпить еще. После всех событий, произошедших в его личной и общественной жизни, беспросветный алкоголизм виделся единственно возможным светлым путем в будущее.

Когда Егор получил сообщение о болезни отца, он находился в Германии, где в составе научной коллаборации LONAR принимал участие в разработке Большого европейского гравитационного детектора. Преодолев все расставленные к тому времени ковидные кордоны, ему удалось вернуться в Россию. Отец болел долго и мучительно, но, как потомственный коммунист, не терял оптимизма.

– Все будет хорошо, – говорил он. – Уж чего-чего, а этого они никогда не посмеют…

В начале лета, через три месяца после того, как все началось, Егор получил письмо следующего содержания:

Кому: Доктор Егор Солнцев

От: Генрих Грин Джонсон

Германия, Берлин.

Дорогой Егор,

вынужден сообщить вам, что ученый совет коллаборации LONAR принял решение о прекращении сотрудничества с российскими научными группами, а также с теми российскими учеными, которые работают в составе других групп, но в данный момент находятся в России.

Мы все испытываем искреннее сожаление по этому поводу и уверены, что вы понимаете причины, побудившие нас сделать этот непростой шаг.

Хочу вас заверить, что если вы найдете возможность приехать в Германию и заявить о своей позиции относительно происходящих событий, вопрос вашего возвращения в группу может быть рассмотрен положительно.

Пока же, от имени ученого совета и всех участников коллаборации хочу поблагодарить вас за годы плодотворного сотрудничества. Ваши расчёты амплитудных форм возмущений метрики пространства-времени в продольной калибровке с отрицательным следом легли в основу гравитационного детектора LONAR/GWD.v4.0.3, на котором было сделано несколько замечательных открытий. В связи с этим, имею честь сообщить вам, что Совет попечителей постановил выплатить вам премию в размере половины от общей суммы вознаграждений, полученных вами в течение года. Надеюсь, вы оцените наше доброе к вам отношение.

Хочу также напомнить вам, что упомянутые мною выше расчеты остаются собственностью коллаборации LONAR. Все взаимные обязательства, вытекающие из этого, вам известны.

Остаюсь искренне ваш,

Генрих Грин Джонсон.

P.S. От себя лично хочу посоветовать вам, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, не бросать вашу интереснейшую теоретическую работу по описанию свойств гравитационных волн от объектов микромира, с промежуточными результатами которой вы меня любезно ознакомили. Закончите эту работу! Все когда-нибудь пройдет, а это останется.

– Не переживай, сына, уж чего-чего, а этого они никогда не посмеют… – продолжал успокаивать его отец.

Последнее предсказание отца было о том, что уж чего-чего, а границы они точно не посмеют закрыть. Он умер через три дня после выхода указа о запрете гражданам РФ выезжать за пределы РФ.

После запрета интернета работать стало совсем невмоготу, и Егор все меньше времени проводил за письменным столом, и все больше в «Патлатом гусе», все глубже и глубже погружаясь в интеллектуальную и культурную жизнь этой забегаловки. Он пил и ждал того момента, когда алкоголь освободит его рефлексирующий ум от груза ненужного теперь хлама.

Но до этого заветного момента он так и не добрался. Виноваты в этом были Ереваныч и Сундук, два уважаемых местных алкоголика. Ереваныч к столице Армении никакого отношения не имел, а просто был Юрием Ивановичем, отставным майором, видным коммунальным и общественным деятелем жилмассива по улице Индюковского, а Коля Сундуков не мог, естественно, получить никакого другого прозвища, кроме как Сундук, и был уникальным в своем роде феноменом – бескорыстным сантехником. Причем вытащили они Егора не уговорами и нравоучениями, не из благородных побуждений, и не из сочувствия к скользящему по наклонной плоскости человеку, а всего лишь из интереса к квантовой физике.

Произошло это так.

Как-то раз мужики, запивая пивом портвейн, заговорили о черных дырах. Вернее, сначала они заговорили о Милке из соседнего дома, а уж потом, по одним им понятным аналогиям, перескочили на черную дыру. Этот астрономический термин то и дело мелькал в их разговоре среди надрывного хохота и махорочного кашля. Егор в тот день сидел в углу тихий и одинокий и пил водку с лимонным соком. Оживился он лишь услышав обрывок фразы одного из этих мужиков:

– … а она, бля, аж светится!

И тут в Егоре взыграл физик.

– Черная дыра светиться не может! – сказал он вызывающе громко.

Мужики, которые относились к Егору уважительно и называли его профессором, замолкли, удивленные серьезностью и категоричностью его тона. А Егор, приняв их молчание за внимание, коротко, четко и, главное, доступно объяснил им, что такое черная дыра и как она образует вокруг себя такое искривление пространства-времени, что свет просто не имеет возможности покинуть ее горизонт событий.

После наступившей в «Патлатом гусе» тишины и долгой паузы, мужики стали помаленьку приходить в себя. Начались высказывания, посыпались вопросы. Назрела дискуссия. Первым высказался Сахар.

– Научили их на свою голову! – прошамкал он.

Другие комментарии были более благожелательными, но все же и в них выражалось сомнение, что спичечный коробок черной дыры может весить столько же, сколько вся Земля. Егор принялся объяснять, что вещество состоит почти из пустоты, что он лично много лет занимался проблемой гравитации, что он делал расчеты формы сигнала от поглощения черной дырой нейтронной звезды…

– Да какие дыры?! Какие звезды?! – плюясь перебил его Сахар. – Это же распил! Чего тут непонятного?

Прозвище Сахар – усеченное от Сахаров – он получил потому, что был потомственным диссидентом. Как истинный русский интеллигент, на любое, даже самое нейтральное замечание, Сахар сначала говорил: «Нет! Не так!», потом произносил глубокомысленное «На самом деле…», и уж только потом объяснял, почему сказавший сказал не так, и как оно есть на самом деле. Сахар всегда точно знал, кто виноват и что делать. И странное дело, все мужики, в общем-то добродушные спокойные люди, в присутствии Сахара начинали раздражаться, материться, кричать и перебивать друг друга, что-то доказывать, кого-то обличать. Доходило и до мордобоя.

Вот и в тот раз Сахар не унимался:

– Дурят людям головы своими дырами, а сами присосались к бюджету и сидят себе, ножки свесили!

– Простите, – пытался оправдываться Егор, – но проект финансировало правительство Германии…

– Нет! Не так! На самом деле, правительство Германии тоже в полном составе сидит на откатах у сами знаете кого! Шольцы все эти, меркили! Там у них наверху между собой всё вась-вась.

– Да нету в Германии никаких откатов…

Увидев, что ошарашенный Егор на полном серьезе погружается в болото этого безумного спора, добрейший Сундук двумя пальцами притянул к себе Сахара за хэмингуэевский свитер и сказал:

– Слышь, ты, жертва террора, заткни хлебальник или вали отсюда!

Авторитет Сундука в «Патлатом гусе» был непререкаем. Сахар временно нейтрализовался, а Сундук и присоединившийся к нему Ереваныч подсели за столик Егора.

– Слушай, Егорыч, а как это ты говоришь, что вещество состоит из пустоты? – спросил Ереваныч. – Ведь это нереально его так ужать!

– И почему оно тогда столько весит, если из пустоты? – добавил Сундук.