Рай в барабане

– Смотрите, – Егор взял со стола салфетку и достал ручку, – предположим, вот это ядро атома…

В тот день выяснилось, что Егор оказался отличным популяризатором, а Ереваныч с Сундуком – благодарными слушателями. Им действительно было интересно. Егор с удовольствием рассказывал о современных теориях устройства Вселенной, странных объектах, квантовой механике, теории струн и гравитации. Он видел, что слушатели действительно ухватывают суть и задают правильные вопросы. Они просидели в «Гусе» до вечера, а прощаясь, договорились встретиться завтра.

Наутро Егор поймал себя на мысли, что подсознательно готовится к следующей лекции: в его голове крутились темы, примеры, адекватные образы и аргументы. И еще вспомнил он свою заброшенную работу по гравитации в микромире, и ужаснулся тому, что чуть было сам, своими собственными руками не выбросил в мусорку практически гарантированную Нобелевскую премию. Он сделал зарядку, облился холодной водой и сел за стол.

С этого дня лекции стали ежедневными. Они начинались в шесть вечера, после целого дня, который Егор теперь посвящал работе. Лекция длилась час, и в семь вечера вся компания садилась за стол.

Чтобы избежать нестабильности и нервотрепки, было решено перенести лекторий из «Патлатого гуся» в трехкомнатную квартиру Егора, в которой он проживал один. В конце рабочего дня Ереваныч и Сундук, с купленными по очереди тремя чекушками, поднимались к нему.

Были установлены жесткие правила.

Первое: до и во время лекции никакого спиртного.

Второе: доза за ужином – 250 грамм водки на человека. Потребление пива не лимитируется, но и не поощряется.

Третье, и самое трудное: использовать мат исключительно для того, чтобы выразить яркую эмоцию или оттенок смысла. Все, что можно сказать без мата, должно говориться без мата.

Четвертое: не перебивать собеседника. Впрочем, этот пункт, при соблюдении первых трех, выполнялся сам собой.

Никогда еще в истории России совместные пьянки не были приняты женами собутыльников с такой благосклонностью и энтузиазмом. Мужья теперь приходили домой хоть и поздно, но в разумное и всегда одно и то же время. Более того, жены прекрасно знали где и с кем. Со всякими левыми эксцессами, враньем и скандалами было покончено. Когда Сундук заявился домой с книгой Стивена Хокинга, его жена Лиза решила готовить для компании угощения. Ее примеру последовала жена Ереваныча Оксана. Была довольна даже поэтичнейшая Марина, подруга Егора, приходящая в гости пару раз в неделю.

Слушатели уважительно называли Егора Егорычем.

– Егорыч, так чего там замутил этот хрен Мендельсон, чтобы измерить скорость света?

А Егор любил обращаться к ним на «вы».

– Коллега Сундук, передайте, пожалуйста, кильку.

– Коллега Ереваныч, какого вы все-таки мнения об этом мудаке, который заявляет, что принцип неопределенности Гайзенберга, сам по себе, может объяснить разнообразие Вселенной?

Егор понял, что эти лекции мощным обратным эффектом помогают и ему. Его работа была на стадии завершения – не хватало только уравнений Бхавишиведи. Завтра он уйдет в астрал, то есть прекратит всякие внешние сношения и выпивку и через какое-то время закончит, наконец, свою теорию микрогравитации, которая перевернет мир.

14

Он держал в руке картонку, на которой была нарисована окружность с торчащим из нее мухомором. Но этот, выдуманный Гуго опознавательный знак, даже не понадобился – Лис с первого взгляда определила его по бронзовому лицу с раскосыми глазами, орлиным носом и плотно сжатыми толстыми губами – суровому лицу воина майя. В пестрой толпе гидов, встречающих туристов в аэропорту Паленке, он стоял словно опора моста посреди быстрой реки. Он тоже вычислил их и не отрываясь смотрел на Лис поверх голов медленно выходящих пассажиров. Но вблизи, стукнувшись с Олли ладонями и обняв Лис, он превратился в веселого итальянца.

Гильерме подхватил рюкзак Лис и повел их за собой через зал аэропорта, но не к основному выходу, где ждали машины и автобусы, а через какой-то боковой проход и длинные коридоры обратно на летное поле, где на периферии стояло несколько небольших самолетов.

– Я понимаю, что вы устали от самолетов, но придется потерпеть еще пару часов – нам сегодня нужно успеть в Ка’аял-чак, – тараторил Гильерме, распахивая перед Лис и Олли дверцу серебристой Сессны. – Тут есть кофе, сэндвичи, выпивка и все, что нужно. Устраивайтесь!

Забравшись в кабину, Лис увидела наваленные на соседнее кресло ярко-оранжевые свертки и кофры.

– Так ты уже все купил? – удивилась она.

– Да, Гуго прислал список. Что-то купил, что-то взял в аренду. Пришлось побегать. Ты проверь, кстати.

Пока Гильерме вел переговоры и выводил самолет на взлетную полосу, Лис рассмотрела амуницию: портативный микробиологический анализатор, биосканнер, набор тестов и индикаторов, картриджи и зонды для отбора образцов, фонари, аптечка и новенькие, блестящие, почти невесомые костюмы биозащиты.

– А почему три костюма? Я просила два.

– Ну, мне ведь тоже интересно, – возразил Гильерме, – это мой лес, должен же я знать, что в нем происходит.

– А ты там бывал, на этом объекте?

– На территории фабрики приходилось бывать, а к пещере, где была лаборатория, даже не подходил. Да и никто, по-моему, не подходил. Вы первые.

– Странно… за столько лет… Территория ведь не охраняется?

– Охраняется, еще как!

– Как охраняется? Кем?

– Духами царства мертвых. Место проклято. Ни один индеец не приблизится к нему ближе полумили. Ни один проводник не поведет туда белых.

– Позвольте!.. – встрепенулся Олли.

– Вы не в счет! – засмеялся Гильерме. – Вы друзья Гуго, а Гуго говорит на цельталь лучше, чем многие из нас. Его здесь считают белым шаманом. Так что не беспокойтесь, на вас запрет не распространяется. Впрочем, кроме духов, там есть и живой охранник. Его зовут Тутан Камачо.

– А он почему не боится? Или он не индеец?

– Индеец. Цельталь. Но у него что-то типа иммунитета на духов. Он прожил там почти всю жизнь, а последние сорок лет вообще безвылазно. Община его подкармливает и иногда нанимает меня отвезти ему припасы.

– Но он там официально работает охранником? Ему кто-то платит?

– Нет, конечно. Он просто там живет. Его там что-то удерживает, но что именно, я не понимаю. Он никогда не рассказывает о себе. Может вам повезет?

– А если он не разрешит нам зайти в пещеру?

– Обойдемся без его разрешения. Но, я думаю, такой проблемы не возникнет. Он считает меня кем-то вроде своего друга, хотя, вы понимаете, столько лет одиночества…

Олли пересел в кресло второго пилота и погрузился в авиатехнический разговор с Гильерме, а Лис, чтобы укрыться от нестерпимо яркого солнца, бьющего то в нос, то в правый глаз, пересела на заднее пассажирское кресло и смотрела на проплывающие внизу зеленые хребты с проплешинами полей, затейливо нарезанные на большие куски реками и дорогами.

Они приземлились и вошли в деревню еще при свете уходящего дня. Лис остановилась и восторженно ахнула, когда увидела ряд низких, но широких домов под двухскатными крышами, стены которых были покрыты муралами с изображениями усатых мужчин в широкополых шляпах, ярких женщин с аккуратными, поделенными на прямой пробор прическами и миндалевидными глазами, воинов с автоматами, черепов, цветов, деревьев, поднятых вверх кулаков, портретов Че Гевары и черных знамен с красной звездой посередине и буквами EZLN.

Немногочисленные встречавшиеся им по дороге жители деревни закрывали свои лица повязанными под самые глаза черными или красными платками, и было непонятно, они ходят так всегда или надели маски специально к приезду гостей. Но хозяева крытого тростником дома, куда привел их Гильерме, масок не носили. Это была семейная пара пожилых людей, лица, фигуры и неброская одежда которых ясно свидетельствовали о том, что вся их жизнь прошла в тяжелом крестьянском труде под палящим солнцем. Две девушки-дочери, напротив, были одеты в пестрые праздничные платья с вышитыми пелеринами.

– Спать вам придется здесь, – Гильерме завел их в каморку, всю обстановку которой составляли разбросанные по полу циновки и мягкие коврики из пористой резины.