Первые месяцы службы в армии было нелегко. Я возвращался домой по субботам два раза в месяц; был еле живой от усталости и потихоньку приходил в себя. Первый раз меня отпустили на несколько дней только на Шавуот.
Окончив курс молодого бойца, я приступил к службе. Поначалу меня направили в Самарию, где в основном приходилось заниматься отловом арабских подростков, забрасывавших камнями израильские автомобили, или разгонять толпы беснующихся арабов в самих палестинских городах.
Дети невольно вызывали жалость, но жертвы их «шалостей» были самые настоящие, и подавлять сантименты по отношению к ним мне в общем-то удавалось. Чего нельзя было сказать об одном моем боевом товарище – Рувене. Он во всем винил поселенцев и считал, что арабские дети на «оккупацию» реагируют совершенно адекватно.
– Аморально владеть другим народом, – повторял Рувен по каждому случаю. – Мы должны поделить эту землю с палестинцами.
– Если бы сами палестинцы этого хотели, я бы тоже не возражал с ними поделиться, – отвечал я. – Во всяком случае, автономию бы им точно предоставил. Но беда в том, что они не собираются делить с нами землю, они собираются забрать все. И открыто об этом говорят.
– Это они пока так говорят.
– Вот когда они закончат так говорить – тогда и делись. А пока кончай свое нытье.
Мы оба – каждый по своей причине – рвались в Ливан, где шла настоящая война с Хизбаллой, и в конце концов сумели добиться этого перевода.
Между тем пока мы еще служили в Самарии, произошла история, имеющее прямое отношение к излагаемым здесь событиям.
1991
В самом начале 1991 года, за несколько дней до начала войны в Персидском заливе, с утра по радио сообщили о теракте. Возле самого сектора Газа террорист угнал автобус и, мчась по шоссе, совершил три столкновения с легковыми машинами израильтян. Имелись погибшие. Террорист был застрелен солдатом-резервистом.
Мне невольно вспомнилось происшествие на перекрестке Адам.
– Наверно, тот араб в красном «Мерседесе» и в самом деле возвратился не ради кого-то из нас, а ради всех, – подумал я. – Просто решил не упускать такую отличную возможность задавить евреев, и развернулся…
В тот день мы, как обычно, патрулировали улицы Рамаллы. В какой-то момент нас вызвали по рации в центр города, где арабы забрасывали камнями израильские машины.
– Кому это надо?! – ворчал Рувен. – Стекла у всех поселенческих машин защищенные. Никакого вреда от этих камней нет.
– Никакого?! – возмутился я. – Это от маленьких камней может быть никакого, а от больших очень даже большой. Да и кроме того, это ведь они только начинают с камней, а кончают бутылками с зажигательной смесью… Ты что забыл, как в этом месте горела машины с поселенцами…
Рувен неприязненно поморщился.
Мы увидели группу камнеметателей издали. Водитель подал джип назад и выехал переулками им в спину. Завидев нас, арабы бросились врассыпную, но одного мы все же догнали и повезли в полицию, располагавшуюся поблизости.
Задержанному нами пареньку было на вид лет четырнадцать, он был слегка испуган: твердил, что никаких камней не кидал и подобострастно улыбался.
– Надо же, какие вы дружелюбные делаетесь, когда никому навредить не можете… – усмехнулся я.
Пока Рувен и еще один солдат провели задержанного подростка внутрь, я оставался в джипе. Слушал новости. Одной из погибших в сегодняшнем теракте была двадцатилетняя девушка: ехала что-то купить на бар-мицву своего племянника…
Во время метеосводки дверь полицейского участка открылась и из нее вывели еще одного араба в наручниках. Когда он поравнялся со мной, я узнал в арестованном… Халеда.
Я немедленно выскочил наружу.
– Секунду! – крикнул я, обращаясь к конвоиру. – Мне нужно его кое о чем расспросить…
Я смотрел на Халеда, он выглядел растерянным и уставшим.
– Вы что, знакомы? – хмуро спросил полицейский.
– Да.
– Спрашивай, но побыстрей.
– Почему ты здесь, Халед? Что случилось?
– Ури, это ошибка. Меня отпустят. Вот увидишь.
Вдруг я припомнил, что не так давно видел в толпе блокирующих улицу арабов лицо, похожее на лицо Халеда. Мы вели наблюдение из квартиры одного высотного здания, и я достаточно ясно рассмотрел его в бинокль. Тогда я подумал, что это просто сходство, но теперь заколебался.
– Скажи-ка лучше вот что, – сказал я. – Я мог видеть тебя на перекрестке Айош месяц назад во время беспорядков?
– Мог, – несколько смутившись, признался Халед.
– И что ты там делал?
– Ури, о чем ты спрашиваешь, я же живу в Рамалле…
Я с сомнением покачал головой.
После того как Халеда увели, я немедленно вошел в участок и стал наводить справки.
– За что был задержан Халед? – спросил я у дежурного. – Ну этот араб, которого только что вывели?
– Откуда мне знать. Его привезли из тюрьмы Офер для допроса….
– Кто его следователь?
– Зачем тебе?
– Я знаком с этим арабом, хочу знать, что произошло.
Дежурный куда-то позвонил. Потом на пять минут вышел, потом опять куда-то позвонил и, наконец, дал телефон, по которому мне ответили, что понятия ни о чем не имеют.
Если б я знал хотя бы его фамилию, мог бы официально навести справки, но этой «мелочью» я в свое время не поинтересовался и теперь ничего не смог выяснить.
***
Через неделю после этой встречи началась война в Персидском заливе, отозвавшаяся множественными ракетными обстрелами Израиля, а еще через месяц, вскоре после окончания этой войны, меня, наконец, отправили в Ливан.
Я очень радовался этому переводу. И дело было не только в том, что в Ливане мы противостояли не подросткам с камнями, а хорошо вооруженному и обученному противнику. Радовало также и то, что здесь мы были не одиноки, что местные жители – христиане-марониты – были нашими союзниками и бок о бок сражались с нами.
Не обошлось без семейной драмы. Я надеялся, что перевод этот вообще удастся утаить от родителей, но брат Давид, которому я похвастался, что отправляюсь на «настоящую войну», проболтался.
Родители вызвали меня к себе в комнату и взволнованно стали перечислять все преимущества службы в Самарии, напирая на близость к дому и важность миссии.
– Уверяю тебя, в Рамалле достаточно опасно… – нервно теребя руки, выдавила, наконец, из себя мама. – И с ножами на вас бросаются, и бутылки Молотова в вас кидают…