Мессианский квадрат

– Чего ты, в самом деле, добиваешься, Андрей? – холодно спросила Катя. – Чтобы Семен не рукополагался?

– Ну вот еще! С какой стати? Через год в нашей секции земного Экзистенционала появится представитель православного священства… Как я могу быть против?

– Чего ты действительно добивался? – спросила Сарит Андрея, когда Семен и Катя ушли. – Чтобы они развелись?

– Не знаю… Просто нервы сдают. Брак священника по канону является нерасторжимым. И вот эта необратимость меня в самом деле давит. Находит на меня что-то порой. Даже загадка связи простых чисел с четными не всегда уже выручает… Понимаешь, бесит, что они стали мужем и женой – и при этом действительно верят, что все это временно, что они затеяли это все только для того, чтобы здесь на земле как-то перекантоваться. Я уверен, что это работа Семена, что это он Кате так мозги заморочил, уверил ее, что в грядущем мире они будут порознь на облачках сидеть.

– А я так поняла, что сидеть-то они собираются как раз на одном облачке, рядышком, в обнимку, но уже лишенные пола, как два ангелочка, – предположила Сарит.

– Так не получается, Сарит. Пол – от слова «половина», если они сидят парочкой, значит, они две половины. Два монаха, например, не могут сидеть парочкой, хотя у них тоже, как и у всех, не должно быть пола, как Семен думает.

– Так или иначе, тебе-то, Андрей, какая разница? Пусть как хотят, так себе и располагаются, если Катя все равно не твоя, – сказал я.

– Не знаю. Обидно, наверно. Обидно, когда гора рождает мышь. Обидно, когда ты хочешь рассмотреть в микроскоп какую-то редкую инфузорию, а микроскоп этот оказывается занят кем-то для раскалывания орехов…

– Ты что считаешь, что Семен Катей орехи раскалывает? – с иронией спросила Сарит.

– Поверь, – серьезно отвечал Андрей, – если бы они действительно были пара, я бы такой досады не испытывал. Но разве что-то невечное можно признать подлинным? В их собственных глазах их брак – фантомный. Если уж вы так мыслите, то в монастырь тогда идите, а не нерасторжимые браки заключайте! Жениться-то зачем?

– Главное, Андрей, чтобы сами супруги в гармонии находились, а не их брачные идеалы и их мысли, – заметила Сарит. – Идеям вообще не следует слишком много значения придавать.

– Кстати, когда уже, наконец, день рождения у твоей Татьяны? – спохватился я.

– Действительно! – поддержала Сарит, которой я недавно проболтался относительно брачных планов Андрея.

– Он прошел уже… – вздохнул Андрей.

– Как прошел?! – удивился я.

– Прошел. Уже больше месяца… Это удивительная история. Даже страшная в каком-то смысле. Ну, для меня.

Мы с Сарит вопросительно смотрели на Андрея.

– Представьте себе, за неделю до этого ее тридцатилетия, когда я уже внутренне согласился на этот брак, она пришла ко мне сюда и сказала, что уже несколько месяцев ей выказывает знаки внимания один человек и что на днях он сделал ей предложение. Спросила, соглашаться ли ей? Я понимал, что она пришла не за советом, а за ответом. И вот вместо того, чтобы закричать: «Выходи лучше за меня!», я возьми да ляпни: «Танечка, я не вправе давать тебе такие советы. Только ты сама можешь решить этот вопрос». Сам не понимаю, как это у меня выговорилось… Как это я позволил умыкнуть у себя из-под носа чудесную девушку?!

– Понятно теперь, с чего у тебя нервы пошаливают… – пробормотал я.

***

Вернувшись в Израиль, мы с Сарит стали жить в моем караване, вокруг которого тут же образовался цветущий сад.

Время было неспокойное, террор набирал силу, не встречая на своем пути решительных ответных действий. Езда по дорогам Иудеи и Самарии стала делом рискованным, но при всех тревогах для нас с Сарит это было очень счастливое время.

Мы как будто открывали друг друга заново. Раньше мы просто мечтали, просто надеялись, просто выживали, теперь же наконец пришло время строить общую жизнь, настаивать на одном и уступать в другом.

Я под руководством Сарит с удовольствием совершал погружение в светскую культуру, читал по ее рекомендации книги и смотрел вместе с ней кино. Со своей стороны Сарит все больше углублялась в религиозную жизнь, учила со мной Гемару, ходила на уроки раввинов, много читала. Что же касается Тамар, пошедшей этой осенью во второй класс, то ее невозможно было отличить от подруг из самых религиозных семей.

Так под бой подаренных нам на свадьбу часов незаметно пролетели полгода.

Андрей позвонил в конце сентября. Заговорили мы первым делом, конечно, о разрушении Всемирного торгового центра. Между тем голос Андрея с самого начала звучал как-то особенно, и я все ждал какого-то сюрприза. Наконец, Андрей спросил:

– Ты помнишь наш разговор с Семеном и Катей о нерасторжимости их брака? Я еще сказал тебе, что им с их идеями лучше уж в монастырь было бы податься?

– Помню.

– Вот-вот… Так представь себе, они оба решили уйти в монастырь!

– Брось! Ты шутишь? Такая блестящая пара: молодые, красивые, дружные, жизнерадостные – и какой-то монастырь!

– Это произошло или незадолго до рукоположения Семена, или сразу вскоре. Я не понял точно. Но узнал я об этом только сейчас. Семен теперь иеромонах – сможет, если захочет, церковную карьеру сделать. Ну, а Катя просто в какой-то монастырь собирается. То есть она даже подыскала уже себе что-то, скоро туда переберется…

– А аудиенцию-то она тебе дала?

– Дала, и даже не одну. Но она упорно решила идти в монастырь. Говорит мне: неужели ты думаешь, что если тебе не удалось отбить меня у ученика, то удастся у Учителя? Но она вроде бы даже и не может теперь поступить иначе. Ну, то есть, после того как муж ее в иеромонахи подался.

– Неужели это так строго?

– По канону – строго. Я справлялся. В принципе поблажки возможны, особенно в наше время, но Катя не тот человек, чтобы поблажек искать. Ты же ее знаешь. Да и кто станет клянчить запретную конфетку, если его вообще от сладкого воротит?

– Ну что, что там у них такое случилось? – набросилась на меня Сарит, как только я положил трубку. Я подробно пересказал весь разговор.

– Наверняка у них что-то не ладилось, – заключила Сарит. – Может быть, это они вообще решили так свой развод обставить, чтобы благопристойно все выглядело…

– Не может быть. Ты же видела, у них были очень хорошие отношения…

– Не видела. На людях вообще мало кто скандалы устраивает. Но видно было, что о страстной влюбленности тут и речи не идет.

– Но на людях ее тоже никто особенно не выказывает.

– Это тем не менее всегда заметно – по неуловимым признакам, по взглядам. Надо только уметь замечать такие вещи.

2002

Наступил 2002 год, на событиях которого хотелось бы остановиться подробнее. 3 марта у меня и Сарит родился ребенок – сын, которого мы назвали в честь моего деда Шмуэлем.

Между тем это радостное событие произошло в пору достаточно трагическую: террор достиг невиданного до той поры размаха.

В первую интифаду, начавшуюся в 1987 году, в течение года – в основном от холодного оружия – погибало двадцать–тридцать человек. Это число показалось израильтянам столь астрономическим, что они пригласили в страну Арафата, чтобы тот, как выразился Рабин, «разобрался с ХАМАСом без правозащитников и Верховного суда». Но Арафат, как ни странно, не оправдал рабиновских надежд и возглавил вторую интифаду, куда более кровавую. В течение 2001-го в результате терактов погибли 208 израильтян, а уже в первые месяцы 2002-го это число было превышено, всего же в 2002-ом году погибли 456 человек.

После взрыва на пасхальном седере в Нетании, унесшим жизни 30 евреев, началась операция «Защитная стена». Трудно поверить, но то была первая серьезная операция, после того как осенью 2000 года Арафат с грохотом опрокинул стол переговоров. На протяжении полутора лет ЦАХАЛ занимал оборонительную позицию, его ответные действия были робки и непродолжительны.

«Защитная стена» решительно изменила обстановку. С той поры, по оперативным соображениям, ЦАХАЛ занимал арабские города Иудеи и Самарии на долгие месяцы, и это в целом сходило. Но тогда, когда это произошло впервые, мир содрогнулся. Шутка ли, армия суверенного государства вторгается на территорию собственной автономии, откуда против него годами ведется террористическая война! Случалось ли когда-нибудь в истории столь грубое попрание международных норм?!

Уже в тот же день – 29 марта, когда правительство приняло, наконец, решение дать отпор террористам, ЦАХАЛ вступил в Рамаллу и блокировал канцелярию Арафата, где нашли себе убежище десятки террористов. В ходе той операции были обнаружены документы, подтверждающие прямое участие Арафата в организации террора, включая подписанные им приказы о выплате денежных вознаграждений убийцам.

3 апреля были заняты Калькилия, Бейт-Лехем, Туль-Карем и значительная часть Шхема и Дженина. Вечером силы ЦАХАЛа заняли канцелярию Раджуба в Бетунии. Калькилия и Туль-Карем были вскоре оставлены, но продолжались ожесточенные бои в Шхеме и в лагере беженцев Дженине. Вместо того, чтобы разбомбить несколько десятков занятых террористами зданий, во избежание жертв среди мирного населения их брали штурмом. В результате в Дженине погибло 23 наших военнослужащих. Но даже эта противоестественная забота о благополучии вражеской стороны не избавила Израиль от обвинений в совершении военных преступлений. В те дни и много месяцев спустя антитеррористическая операция в Дженине во всем мире звалась «резней». Все мировые СМИ гудели о зверском убийстве пятисот мирных жителей.

Как вскоре выяснилось, большинство трупов этих «жертв» взялись из морга местной больницы. Исламские «пропагандисты» живописно разбросали их на фоне нескольких разрушенных зданий. Через полгода даже комиссия ООН признала, что в Дженине погибли всего 52 араба, большинство из которых были вооруженными террористами. Однако в тот момент это уточнение уже решительно никого не интересовало.