Птица навылет

Ноль. Голос Аглаи: «Смотри, пидарас. Если подведёшь, я твой нюх вытопчу!»

СТАРТ!

– О-о-ой, моро-оз, мо-рооо-ооооооз! – вывел Федорушка хорошо поставленным голосом и ущипнул гуслярные струны.

Это прозвучало столь исконно, что окружающие даже не вспомнили про дудочку, которую старичок потерял в общей суматохе. Он прекрасно справлялся и без неё.

Пропев вступление, Федорушка виртуозно зарядил длинное струнное соло. Даже Сифа, позабыв о холодной неприступности, открыла рот. Ипату, впрочем, удалось сохранить выдержку и трезвый рассудок, но исключительно благодаря служебному долгу и тотальной занятости. Ипат манипулировал клешнями-уловителями. Те – пока вхолостую – исправно клацали. Вода была слишком мутной. Мощности прожекторов не хватало, чтобы просветить её. Оставалось надеяться только на чудо.

А Федорушка старался вовсю. Он играл то левой рукой, то правой, перед собой и сзади; изрядно разыгравшись, опустился на четвереньки – подключил к игре сначала одну ногу, потом другую; наконец, не удовлетворившись исполнением на двадцати пальцах, дополнил их носом; и всё это время безостановочно пел какое-то дикое попурри на древне-пиздецком диалекте. Песня его взмывала к ледяным вершинам, низвергалась прямо в ад, летела с вихрем, слезилась в зарослях пихт – бренчала, трещала, кричала, пищала, рвалась и терялась, лилась и сморкалась. Федорушка умел! Песнь он иллюстрировал животными танцами. Животными, как Рыба. Он приковал к себе взоры всех, кроме Коли Андрея, в панике бежавшей, и Ипата, чей взор приковал к себе другой объект – таинственный, непознаваемый. Уже секунд сорок, высверливая глазами монитор, Ипат следил за ним. Точнее, за ней. Он понимал это с ослепительной ясностью, хотя наблюдал, скорее, бесплотный мираж, нежели что-то материальное. Видел какие-то дрожащие, перекрывающие друг друга силуэты.

Ипат затаил дыхание и сглотнул слюну так, что щетина на кадыке оцарапала низ подбородка. Ловко манипулируя джойстиками, расставил клешни в стороны, повёл их вперёд, повернул вовнутрь – добыча оказалась точно посередине.

– С Богом, – прошептал Ипат, сорвал пломбы с Главного рычага, разбил защитное стёклышко и потянул рычаг до упора.

В мёртвой тишине они услышали, как там – по ту сторону – клешни сомкнулись. Но не плотно – звук был тупым, с гулкой отдачей. И в знак подтверждения загорелось табло с надписью «НАША ВЗЯЛА!» Из внутренних динамиков рванулся праздничный туш сводного городского оркестра.

– Урр-ра-а-а-а-а-а!!!

Аглая радостно визжала, Федорушка крестился вдоль и поперёк, Сифа добыла из чудного треугольного чемоданчика бутылку шампанского, каковую и шарахнула об головной компьютер.

НАША ВЗЯЛА!

Все бросились к Ипату, хотели его качать, но не подняли. Ограничились лобызаниями.

Да, это была великая минута! Великая, по сравнению с любым событием минувших дней, да и грядущих, наверное, тоже. Миропознание сдвигалось с точки застоя.

Салют победителям! Слава борцам! Долой оппортунизм конформистов!!!

Оставалась заключительная фаза. А именно – выуживание добычи. Страсти радости пришлось на время утихомирить. Все затаив дыхание смотрели, как Ипат двигает манипуляторами. Задание было не из лёгких, на его каменном лице выступила и застыла микроскопическая капелька пота.

Федорушка внутренне молился, Аглая зло и еле слышно шептала: «Тащи её, дрянь такую, тащи… не дай сорваться…» Сифа присела за ящиком с огнетушителями – внешне спокойная, но со шныряющими глазами.

Атмосфера накалялась. В шлюзах кипел процесс – одни створки затворялись, другие растворялись. Пойманный объект удерживался пока вполне надёжно. Удержится ли до финиша? Не сорвётся ли?

На междустанции зарыгало с неописуемой силой, насосы полностью откачали воду. Соответствующий компьютер слегка погудел и выдал на дисплей вопрос запроса: «Изволите принимать?» Ипат вдавил кнопку «Y».

Двери, ведущие из шлюзовых камер в командный отсек, дрогнули и двинулись в разные стороны. Компания замерла.

«Операция закончена…» – устало выдохнул компьютер.

В помещение въехали клешни. Здесь они казались огромными, потому что заняли добрую треть площади, и отвратительными из-за внешнего вида. Ил, пополам с хорошо настоянной грязью, покрывал их жирным слоем, сверху прилепились старые газеты, презервативы, фрагменты обуви; в дополнение ко всему прицепился драный парик и торчала чья-то обглоданная вставная челюсть. Клешни держали нечто бесформенное, значительное по размерам и явно живое. Оно слегка подрагивало, причём абсолютно беззвучно, типично по-рыбьи.

На правах старшего Ипат приблизился к добыче первым. Он выключил маячки и включил расслабление пневматики. Сифа взяла для подстраховки гарпун, наблюдая за происходящим в прибор ночного видения.

Зловеще шипело. Клешни медленно размыкались, выпуская пойманную добычу. Томительная пауза тянулась целую вечность…

В какой-то момент показалось, что…

– Назад!!! – визгнула Аглая.

Ипат не понял. Что-то мелькнуло перед глазами – зелёное, скользкое – сильно дало в грудь, в воздухе со свистом пролетело.

Б-А-Х!!!

Гарпун вонзился в стену, отчего прибор ночного видения сорвался, с хрустом брякнулся. Стекляшки от объектива разлетелись вокруг.

Тут и Федорушка завопил:

– Убёгла, окаянная!

Ипат опомнился почти сразу, но момент был упущен – клешни опустели.

Из глубины коридора слышался быстро удаляющийся топот.

– Я! Я догоню! – вызвалась Сифа.

Ипат её осадил, сунул радиопередатчик, сам взял другой, Аглае скомандывал: «Вниз!», Федорушке: «Вверх!» и начал облаву.

Такой вариант предусматривался. Согласно ему, жертву следовало гнать к заранее оговоренной точке окольными путями, чтобы сойтись всем вместе в один и тот же момент и там повязать Рыбу окончательно. Она, конечно, могла уйти и на улицу, но такой исход представлялся неприемлемым. Вернее, его просто не хотели представлять – слишком трагично он выглядел. Забаррикадируй ловцы уличный выход чем-нибудь тяжёлым изнутри, Рыба спокойно бы просочилась сквозь щели и оттуда, уплотнив пробку, похоронила бы участников экспедиции заживо. Дополнительных выходов на поверхность не существовало.

Федорушка выскочил на улицу, осмотрелся и понял, что им повезло. Следы рыбьего хвоста, равно как и плавников, отсутствовали напрочь. Снег демонстрировал только отпечатки аглаиных кед, сифиных босоножек, ипатовых сапожищ и собственных федорушкиных лаптей.

Возрадовавшись, старичок ринулся обратно, присоединяться к погоне. По пути он заскочил в командный отсек к Сифе узнать, есть ли какие новости от Ипата. Сифа всё это время тщательно ловила сигналы радиопередатчика, но Ипат подал реплики лишь дважды. В первый раз он приказал кому-то молчать, а во второй раз кого-то позвал: «Цып-цып-цып». Сифа пребывала в полном недоумении. Подчиняясь приказу, она сидела в центре управления, но чем дольше сидела, тем меньше сил оставалось у неё для выполнения приказа. Соблазн вмешаться не давал жить нормально. Федорушка, к сожалению, ничем помочь не мог. Он схватил план-схему подземелий и вприпрыжку убежал. По его расчётам погоня находилась примерно в трёх километрах отсюда, на противоположной стороне пруда.

Старческое сердце то и дело болезненно дёргалось, дыхание спирало, но Федорушка бежал, не снижая темпа, под азартным влиянием охотничьей одержимости. Один только раз он остановился сверить чутьё с картой и жутко перепугался. Где-то совсем рядом, прямо за стеной (внутри стены!) сверху вниз пронёсся мужской вопль – могучий, но отчаянный. Предсмертный какой-то. Словно человек летел ничем не сдерживаемый, куда-то падая. Федорушка узнал его – то кричал сам Ипат. Его это был голос, тут уж перепутать трудно.

«Господи…» – озадачился старичок. И вспомнил. Ведь были ещё вентиляционные шахты, которые вели к центру Земли!

Федорушка, похолодев, выронил карту. Враз ослабевшие колени его подогнулись.

– Не-ет! – закричал он. – Не-ет. Не на-а-до-о-о!

И побежал опрометью, не разбирая дороги.

И куда, скажите на милость, бежать теперь, и зачем? Какая теперь Рыба – Ипата потеряли! Как же теперь без Ипата?..

Жгучие слёзы застилали глаза, из носа текло.

Погибнем без Ипата. Все погибнем, как есть. И Рыба не спасёт. Порешит только всех, непременно порешит. Никому отныне не выйти. Никогда. Потому как кончено всё, кончено всё… Ушёл человек, будто струны оборвал – ни сыграть, ни спеть и ни сделать.

Да, но как же оно двигалось тогда? Как жило, на чём всё держалось? На авторитете, возможно? Не только. На удальной силе? И с нею – не так. На чём же тогда? И на ком теперь?.. Аглая знает, что ей делать. Сифа – тоже. Федорушка… и он иногда по случайности ведает. Так почему ж всё пропало, отчего всё исчезло? Ипата нет, Ипата нет… Да ну и что! – и что… – и что… – и что… Молчание и страх… Погибель и надежда… Федорушка бежит.

Федорушка бежал, как сумасшедший. Сперва он даже не понял – что? изменилось. Свист в ушах, топот ног, тени.

«Сюда! Сюда!»

Ничего теперь не вернуть, никогда не исправить…