Закат Пятого Солнца

Фернан нервничал. Его выводила из себя стража, неутомимо топавшая позади, раздражали каменные слепые глаза чудовищ, смотревших на них с двух сторон. Точно так же эти застывшие на барельефах твари провожали в последний путь мужчин и женщин, которые карабкались наверх, чтобы лечь под нож. И ведь те – вот удивительное совпадение! – тоже шли добровольно, без какого-либо принуждения.

Гонсалес остановился. А вдруг обратной дороги нет? Там, на верхней площадке, ведь только завсегдатаи. Одни и те же люди, которые из раза в раз участвуют в этих кровавых церемониях. А может ли чужак по своему желанию взойти туда и затем уйти обратно живым? Себастьян замер рядом. Лицо его было хмурым и замкнутым. На этот раз он не спешил со своими обычными едкими шутками. Видимо, подъем и у него вызывал лишь негативные впечатления.

– Думаешь, нас выпустят оттуда живыми?

Вопрос Риоса показал, что его одолевали схожие сомнения.

– Можно еще долго терзать себя догадками и предположениями. Давай, наконец-то, поднимемся и увидим все своими глазами.

Ступеней оставалось все меньше. И вот верхняя площадка открылась перед ними. На самом краю находился камень. Тот самый, на котором убивали людей. Вблизи испанцы увидели, что он весь покрыт тонкой резьбой. Узоры были характерны для местного изобразительного искусства: клыкастые демоны в богатых нарядах, змеи, чудовища с черепами вместо голов. Следы крови с него смыли и он блестел на солнце ослепительно-белой краской.

Конкистадоры ожидали увидеть здесь что-то сверхъестественное, настолько дикое и ужасное, что и словами не описать. Но все оказалось достаточно обыденным. Ровная площадка, выложенная каменными плитами, на дальнем краю возвышается строение, зияя черным прямоугольником входа. Более того, никто из индейцев их здесь не встречал.

Испанцы подошли поближе к зданию. Дверной проем с двух сторон обрамляли высокие истуканы с человеческими телами и головами чудовищ. Внутри мелькали сполохи света. Конкистадоры переглянулись и Гонсалес, чтобы друг не усомнился в его мужестве, поспешил внутрь. Себастьян двинулся вслед за ним.

Помещение оказалось небольшим и, как и прочие виденные ими дома, лишенным окон. Сумрак разгонял свет множества свечей, расставленных вдоль стен. Посреди комнаты стояла каменная статуя. Сколько подобных изваяний уже попадалось на глаза пленникам? Но она превосходила уродливостью все, виденное ранее. Вся какая-то искаженная, с нарушенными пропорциями, с непомерно большой головой и выпирающим животом, раскрыв рот в немом крике, она протягивала вперед сложенные вместе ладони. А на них покоилось свежее окровавленное сердце. Стены вокруг пестрели фресками. Мотивы их были вполне узнаваемы. Вот мужчины в страшных масках держат за руки и ноги человека, лежащего спиной на каменном алтаре. Вот один из них вырезает обреченному сердце, после чего с почтением подносит его отвратительной твари, возвышающейся над людьми. Одна из картин показывала, как в котлах варят руки и ноги убитого.

До последнего момента европейцы гнали от себя самые черные предположения. Но теперь закрывать глаза на правду стало уже невозможно.

– Фернан, эти дикари поклоняются дьяволу. Приносят ему человеческие жертвы.

Слова Себастьяна звучали еле слышно. Горло его сковал ужас и даже такая короткая фраза далась с трудом. Гонсалес медленно кивнул головой и осторожно, как будто опасаясь разбудить каменного идола, неслышно двинулся к выходу.

Вокруг по-прежнему никого не было. Воины эскорта не решились навязывать свое общество двум почетным пленникам и остались ждать, не доходя немного до верха. Отсюда открывалась великолепная панорама. Город виднелся как на ладони. Справа и слева возвышались пирамиды, напротив, через обширную площадь, стояли богато украшенные дворцы. Вдалеке, подобно зеркалу, блестело на солнце небольшое озеро, а за ним, прямая как стрела, уходила вдаль белая насыпная дорога. Но у испанцев даже мысли не возникало любоваться пейзажем.

Осознав, что ритуалы, проводимые на вершинах пирамид, суть подношение дьяволу, Фернан почувствовал страшный озноб. Такого поведения он мог ожидать только от ведьм и колдунов, которые в своей неутолимой ненависти к людям совершают кошмарные обряды во славу Сатане! Он стоял и с ужасом думал о том, что же их самих теперь ждет.

Для человека шестнадцатого века, воспитанного в духе строгой, не терпящей инакомыслия католической морали, осознать и принять такую веру было практически невозможно. Даже мусульмане, которые для любого испанца оставались извечными врагами, не запятнали себя жертвоприношениями. Здесь же вся мнимая цивилизация, как оказалось, была лишь ипостасью служения дьяволу! Самые величественные и удивительные строения возводили лишь для того, чтобы их вершины осквернять богопротивными ритуалами.

Фернан стоял, глядя вдаль невидящими глазами, и не представлял, что же ему теперь делать. Пытаться вырваться из этого жуткого города любой ценой? Сражаться, разить направо и налево до тех пор, пока руки держат оружие? То, что он прожил у дикарей столько времени, вкушал их пищу, пользовался их гостеприимством… Не было ли это смертным грехом? Не погубил ли он еще свою душу? Гонсалес замер почти у самого обрыва, терзаемый этими вопросами и не находя ответа. Лишь в последний момент он спохватился и сделал два шага назад. Все же это ужасное место обладало какой-то отвратительной магией, лишающей человека разума. Одно неосторожное движение и он, споткнувшись, покатился бы вниз по каменным ступеням. Точно так же, как тот индеец совсем недавно.

Голова горела как в лихорадке. Перед глазами все плыло, в ушах шумело. Как будто отдаленный гомон огромной толпы навязчиво что-то шептал ему, стараясь в чем-то убедить. Он оглянулся. Рядом был лишь Себастьян. Но Гонсалес уже ни в чем не мог быть уверен. Он осматривался по сторонам, ожидая, когда же индейцы покажут свою истинную суть. Где конец этой мистификации? К чему их готовили?

Фернан бы не удивился, если бы сейчас из пустого, казалось бы, храма вышел старый мудрец, учивший их местному языку и на чистом кастильском произнес: «Ну вот ты и узнал нашу тайну. Теперь скрываться больше незачем. Ты видишь, мы поклоняемся дьяволу, и он дает нам власть над миром. Давно мы готовили вас для великой жертвы. Ведь эти дикари – всего лишь бедные язычники, и нашего повелителя не удовлетворить такими подношениями. Что может для него быть более желанным, чем сердца двух добрых христиан». После этого индейцу стоило бы лишь позвать воинов, ожидающих на полпути к вершине пирамиды, чтобы они помогли в принесении кровавой жертвы.

– Себастьян, по-моему, настал момент убираться из этого проклятого богом места. Это же Содом и Гоморра воедино. Тут молятся дьяволу. Нужно уходить. Прорубаться, если не окажется другого выхода.

– С ума сошел?! Вокруг тысячи дикарей. Далеко ли мы убежим?

– Оставаясь здесь, мы рискуем куда большим. Нужно думать уже не о спасении жизней, пришло время позаботиться о спасении наших душ. Оставаясь среди дьяволопоклонников, мы навечно будем осуждены гореть в аду.

– Слушай, давай богословские диспуты оставим для более благоприятных времен, – не на шутку разозлился Себастьян. – Вот окажемся на Кубе и тогда расспросим священника, как бы нам очиститься от греха. Пока же нужно вести себя естественно.

Гонсалес вернулся обратно к храму. Там стену украшал огромный барельеф – изображение воина в страшной маске. Больше всего он напоминал ту небольшую золотую статуэтку, выигранную молодым человеком когда-то в карты в родной Севилье. Разве не та блестящая фигурка, удивлявшая своей необычностью, в итоге подвигла Фернана отправиться на поиски приключений? Сама безделушка прямо сейчас оттягивала пояс справа, лежа в кошеле. Гонсалес смотрел на раскрашенную известняковую маску, и в душе шевельнулось навязчивое, хотя и абсурдное подозрение. Казалось, иссиня-черные зрачки каменных глаз смотрят прямо на него с легкой насмешкой, как бы спрашивая: «Ну и чего ты добился? Захотел удивительных чудес? Славы? Я нашел способ заманить тебя на свою землю, туда, где я полновластен. Отсюда тебе никогда не выбраться».

И вот тут ужас внезапно отступил. Фернан встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Разве так пристало вести себя испанскому кабальеро? Впадать в панику и предаваться унынию? Разве не в поисках приключений он отправился в Новый Свет? Разве не мечтал о подвигах, опасностях, испытаниях? Он вспомнил последние недели и со стыдом понял, что вконец разленился. Роскошный дворец, слуги, прекрасная любовница. Всего этого у него хватало и дома, в Севилье. Стоило ли переплывать океан, чтобы вести здесь такую же праздную жизнь? Если здесь царство Сатаны, то значит, у него появился, наконец-то, достойный противник! Не эта каменная маска, с издевкой кривящая толстогубый рот. А сам дьявол, губящий темные и доверчивые души местных дикарей. Если сам Фернан мечтает сравняться славой со своим знаменитым предком Алонсо Гонсалесом, то нужно радоваться испытаниям, выпадающим на его долю. Сейчас следует успокоиться и думать над тем, как бы уничтожить эту дьявольскую веру.

Испанцы двинулись вниз. Никто их не задерживал. Город жил привычной жизнью. Люди спешили по своим делам. Ремесленники работали в мастерских, носильщики сновали туда-сюда. Но все же конкистадоры никогда больше не чувствовали себя здесь в безопасности.

9. Планы побега

Сначала Фернан хотел организовать побег в первую же ночь. Осторожно снять кинжалами охрану и раствориться во тьме в надежде, что погоня их не обнаружит. Наивный и поспешный план, порожденный желанием покинуть этот кошмарный для европейцев город. Гонсалес рвался как можно скорее пробраться через джунгли, выйти к морскому берегу и попытаться доплыть до Кубы. А там, рассказав губернатору обо всех виденных здесь ужасах, уговорить его снарядить экспедицию для искоренения этой кровожадной религии.

Себастьян не знал, радоваться ли ему или огорчаться. Он, конечно, хотел, чтобы Фернан готовился к побегу, но не так же быстро. У испанцев не было ни запасов еды, ни местных денег, кроме тех перьев, которые украшали их наряды. И, самое главное, им все еще очень не хватало знаний. Об окружающем мире, о том, какие трудности придется преодолеть, какие плоды можно есть и каких тварей опасаться. Поэтому Риос употребил все красноречие для того, чтобы остудить пыл своего молодого друга. Они решили повременить и собрать пока как можно больше сведений.

Молодому и порывистому Фернану сложно было принять веру индейцев. Посещение храмов вызывали у него отвращение, но он упорно ходил туда еще несколько раз, пытаясь во всем разобраться. Так испанцы узнали, что пирамид в городе больше двух десятков. Самые значительные стояли в центре, окружая огромную площадь, но и в разных районах находились свои пирамиды поменьше. Их венчали храмы, в которых стояли гротескные и пугающие, на взгляд европейца, идолы.

Жертвоприношения оказались не слишком частыми. За два месяца, что конкистадоры уже провели в плену, всего лишь пять человек зарезали на алтарях. Не считая того индейца, который сам поспешил навстречу своей смерти, разбившись об каменную лестницу. Каждая подобная церемония неизменно вызывала огромный ажиотаж. Как на светлый праздник собирались горожане, которых развлекали танцами, песнями, выступлениями акробатов. А в кульминации, после речи, произнесенной жрецом с верхней площадки пирамиды, очередной индеец прощался с жизнью.

Испанцы не могли найти этому никаких объяснений. Местные жители казались вполне нормальными людьми. Это не были примитивные дикари, как на Кубе. Здесь, в глубине джунглей, стоял настоящий город, с великолепными домами и дорогами. Мужчины и женщины носили искусно сделанную одежду и обувь. Знать правила простолюдинами. Ремесленники изготавливали предметы первой необходимости и роскоши, возводили настоящие дворцы. Купцы вели обширную торговлю. Воины и чиновники следили за порядком. Строго соблюдались установленные законы. Другими словами, здесь текла самая обычная жизнь, во многих аспектах похожая на жизнь европейского города. Во многих, кроме жертвоприношений. Когда приходило время кровавого ритуала, конкистадоры получали очередное наглядное напоминание о различиях между испанцами и майя.

В такие моменты Фернан горячо благодарил бога за то, что тот снабдил его спутником. Гонсалес не обманывал себя. Без Себастьяна он бы уже давно погиб. Еще в самом начале, после битвы с индейцами на побережье. Он бы вряд ли сумел сам развести костер, собрать дождевую воду, сориентироваться на местности. Да что говорить, если даже такие необходимые вещи, как арбалет, фляга, огниво, та же бритва были у них лишь потому, что все это нашлось в сумке у Риоса.

Но лишь теперь Фернан оценил своего товарища в полной мере. Застрять в этом ярком, пестром, солнечном и в то же время таком дьявольском городе оказалось немалым испытанием. И когда вокруг бесновались от радости сотни раскрашенных дикарей, глядя на то, как одному из них вырезают сердце, Гонсалес считал величайшей удачей наличие друга. Человека, в глаза которого можно посмотреть и увидеть, как в зеркале, отражение всего того отвращения, непонимания и ужаса, которое в такие моменты захлестывало Фернана с головой. Видя, что Себастьян столь же негативно относится к этим ритуалам, молодой испанец успокаивался. Нет, это не он сумасшедший. Это дикари вокруг ненормальные.

Европа шестнадцатого века тоже не являлась, разумеется, вершиной гуманности. Публичные казни казались нормой жизни. Плахи и виселицы забирали жизни многих десятков осужденных на смерть. И тем, кто погиб таким образом, еще, можно сказать, повезло. Как Фернану, так и Себастьяну доводилось присутствовать при сожжениях живых людей. Но здесь для двух испанцев существовала огромная разница. Казнь преступника они находили вполне обоснованной. Если человек запятнал себя убийством, грабежом, изнасилованием или чем-то подобным, то убить его было лишь проявлением справедливости. Мерзавец, совершивший грех и нанесший вред окружающим, вполне заслуживал своей участи. То же касалось и преступлений против веры. Но зарезать самого обычного человека просто так, не из-за того, что он убийца, а только чтобы потешить кровожадного демона – это было выше понимания конкистадоров.

Возбужденный Фернан ворвался в комнату к Себастьяну, ничего вокруг себя не видя. Он метался из угла в угол, энергично размахивал руками и тараторил без умолку:

– Был только что в храме у этих дикарей. Ох у гнусная там тварь нарисована! Ты себе даже не представляешь! Горбатая, кривобокая, во все стороны от нее какие-то перья, крылья, узоры какие-то дурацкие! Вместо головы – череп! Над ним нависает какая-то скотская морда, наподобие крокодильей. Вокруг нарисованы растерзанные трупы, лужи крови, отрезанные человеческие руки, ноги, головы! А тварь эта сидит посреди всего этого кошмара, такая довольная, ты бы видел! Спрашиваю у этой бестолочи…

Фернан внезапно остановился – перевести дыхание и сполоснуть пересохшее горло. Порывисто схватил кубок, налил туда воды, залпом выпил… Себастьян его не перебивал, терпеливо слушая. Не пытался даже узнать, кого Гонсалес титуловал «бестолочью» – в данный момент это мог быть любой из местных жителей.

– Так вот! – продолжил Фернан. – Спрашиваю: «Кто это?» А он в ответ что-то неразборчивое бормочет: «Боги… Солнце…» Будь я проклят, если понял все его рассуждения, но если так они изображают солнце, то у меня просто нет слов! Какой нормальный человек станет молиться чудовищу?! Мало того, что дикари погрязли в многобожии, так они еще и почитают совершенно отвратительных богов. Себастьян, господь не иначе как специально послал нас сюда. Чтобы мы низвергнули этих идолов.

– Не думаю. Если бы Всевышний хотел распространения истинной веры, то он вряд ли бы возложил эту миссию всего на двух человек. Господу, в его всемогуществе, ничего не стоило бы в одно мгновение перенести сюда несколько наших полков, воюющих в Италии. Испанская терция быстро бы объяснила местным язычникам всю глубину их заблуждений.

Себастьян переносил местную религию несколько спокойнее. Во время своих путешествий он неоднократно сталкивался с самыми разными культами, а потому привык к тому, что люди молятся порой очень причудливым богам. На Востоке он общался с буддистами и зороастрийцами, в Африке был свидетелем мрачных и пугающих ритуалов, которые любому христианину показались бы дикостью. И все же даже по его меркам вера индейцев переходила разумную грань. Теперь он понимал, что даже выучив язык майя, он научится с ними изъясняться, но вряд ли приблизится к пониманию этих людей.

Во всем этом Риос видел и некоторые плюсы. Отныне ему не приходилось беспокоиться о том, что Фернан пожелает здесь остаться. Напротив, Гонсалес теперь только и думал о том, как бы поскорее сбежать из города. Его отношения с Чикой поначалу чуть не оборвались. Испанец не мог пересилить себя и относиться по-прежнему к маленькой танцовщице после всего, что ему довелось узнать. Девушка страдала, не понимая причины отчуждения. Она не находила забвения даже в своих излюбленных церемониях и танцах. А языковой барьер разделял их, несокрушимый как скала, сквозь которую пробивались лишь несколько десятков слов.

Когда-то Себастьян уговаривал Фернана не слишком увлекаться девушкой. Теперь же ему пришлось убеждать Гонсалеса вернуть Чике свое расположение.

– Фернан, прекрати избегать встреч со своей любовницей. Повторяю в который раз – дикари следят за нами. И они заподозрят что-то неладное, увидев, как ты охладел к Чике.

– Извини, я просто не могу. Когда подумаю о том, что она всю жизнь поклонялась дьяволу и с нетерпением ждала каждого жертвоприношения…

Фернан не закончил фразу – его передернуло от отвращения.

– Ты бы не забивал себе этими глупостями голову. Подумай лучше о том, что девчонка никакого выбора не имела. Тут никто не слыхал слова божия. В этих землях все живут по своим варварским законам. Откуда бедным дикарям знать что хорошо и что плохо? У них нет даже малейшего представления о грехах.

– Да тут еще и людоедство… – пробормотал Фернан, как будто не слыша друга.

– Ну так вот и соверши настоящий подвиг веры, – посоветовал Себастьян. – Объясни Чике, что нельзя с радостью взирать на эти жуткие церемонии. Отврати ее душу от дьявола. Пойми, нам нужно вести себя естественно. Мы же не хотим возбудить подозрений дикарей? Кто знает, чем это для нас завершится. А вдруг над нами усилят надзор? Тогда уж точно не сбежим.

И все-таки Гонсалесу нелегко оказалось пересилить себя. Лишь постепенно, когда Чика, обливаясь слезами, заверила его, что никогда не ела и не будет есть человеческого мяса, он несколько оттаял. Сама девушка вообще ничего не поняла. Человек, который по своей воле пожелал отправиться к богам и принес себя в жертву, почитался среди майя особо. Отведать его плоти считалось большой честью, а потому неприкрытый ужас, который она тогда прочитала в глазах Фернана, казался ей непостижимым.

Мысли о побеге прочно укоренились в головах конкистадоров. И все же это было непросто. Во дворце постоянно сновали слуги. На улице же их повсюду сопровождал эскорт из целого десятка индейцев. Они могли даже покидать пределы города, но что толку? Даже если бы удалось перебить сопровождающих, то куда двигаться дальше? Местные жители знали окрестности досконально и передвигались по джунглям куда быстрее, чем двое непривычных к таким условиям европейцев, к тому же нагруженных доспехами, оружием и припасами. На поиски беглецов вышло бы несколько сотен человек. Уйти от погони просто немыслимо.