Достоевщина в одной строчке. Концептуальное единство пространства вариантов

– Аааа. Но Раскольников убил не только старуху.

– Я убил человеков.

– Тогда уж пиши – Я убил человечков.

– Я убил человечков.

Теперь верю! Оплачиваю тебе грант на книгу. Но издательство ищи сам!

(дверь открывается, входит печатный станок с человеческим лицом).

– А мне не нужен печатный станок, я издам книгу в интернете.

(дверь закрывается, выходит печатный станок).

– А откуда печатный станок знает, что у тебя книга готова!

– А это потому что книгу издать дорого, он деньги почуял.

(дверь открывается, опять входит печатный станок, но на этот раз, вместо человеческого лица, у него мордочка плюшевой игрушки).

– Я же сказал, что мне не нужен печатный станок!

(дверь закрывается, уходит печатный станок).

– Издавай быстрее книгу, а то печатный станок так и будет ходить туда-сюда.

(дверь открывается, входит печатный станок)…

Строчка через два собрания

– Я убил человека.

– Как?

– Я убил никого и стал вместо него никем.

– Постой! Ты убил в себе никого и стал кем-то?

– Да, я опередил свой век также, как Достоевский опередил свое время!

– Нет, все эти теории давно в прошлом, пошли в отделение!

– В отделение Союза Писателей?

– Нет, в отделение милиции! Будешь признаваться.

– Так это же я Достоевскому подражал!

– А это решит суд присяжных. А потом, так и быть, пойдешь на собрание союза писателей! Кто знает, философия это была – или мемуары.

Намек не так понят

– Если вычеркнуть старуху топором, порубленный роман надо будет переписывать! – предупредил Раскольникова Парфирий.

Раскольников подумал, подумал, и зарубил старуху по-настоящему. Он не любил переписывать романы.

Заряд вдохновения

Два писателя избегали штампов наперегонки. Один зарубил семь старух и из тридцати трех собачек сделал шариковых, другой скупил тысячу мертвых душ и подтолкнул двенадцать Аннушек под трамвай.

Каждый может стать Достоевским

– Я убил человека.

– А когда будет суд?

– Не, я еще не дописал! Это Раскольников убил старуху, а я эту идею переобыграл.

– Суд не обыграешь, там Достоевского читать не будут, у тебя алиби есть?

– Так это же я в прошлой жизни был Достоевским, это я продолжаю сам себя!

– Ты этого не докажешь, тогда будет суд за плагиат!

– Тем лучше, через скандал моя книга станет популярной!

– А где книга? Там же только одна строчка: – Я убил человека.

– А книгу я напишу.

– А Книгу написать сложнее, чем в космос полететь!

– Но Достоевский же писал!

– Ааааа. Ну, если ты Достоевский, пиши!

Пранк и кабан

Я ехал в метро, из под юбки напротив меня торчали идеальные женские ноги. Я так смотрел, что ничто больше для меня не существовало. Только эти коленки. Только эти икры – идеально отточенные, без единого изъяна. Глаз так и скользил, вбирая эту, не побоюсь этого слова, не земную красоту. Это только господь мог создать такое чудо. Но на лицо ее, на плечи, на живот я не обратил никакого внимания. Может быть, потому что они были в одежде, но лицо усложняет достичь такой красоты, красота в ногах. И вдруг эти ноги пошли-пошли ко мне и я ощутил удар в нос – вернее это был не удар, а легкий щелчок. Меня это вырвало из грез. Я вернулся в реальную жизнь и потерял ноги из виду, потому что они оказались слишком близко ко мне. Ввалясь на сиденье, я поднял голову.

Да, физия у нее была так себе, и я почувствовал разочарование и вспомнил слова Достоевского, что развратник может влюбиться даже в часть человеческого тела.

Но что ей надо, зачем она щелкнула меня по носу, елки-палки?

– Ты мог бы убить кабана? – спросила она.

– Кабана? Какого кабана?