Рассказы о рыбалке

Не скрою, иногда брали с собой побаловаться и ружьишко. Поначалу нашей добычей были зайцы, рябчики и глухари, а позже, когда появилась своя охотничья собака Найда, уже выходили по-серьезному, на лося и медведя.

Больше всего мне запомнились поездки по Андомской дороге, где за деревней Тудозеро, возле поворота на Щекино, уходили вправо, перебирались по старой лежневке через болото и оказывались в изумительно красивом месте: на небольших пригорках, сплошь устланных, как ковром, белым мхом, стояли редко, отсвечивая на солнце янтарной желтизной, стройные высокие корабельные сосны. Такого, по красоте, соснового бора я больше никогда не встречал, ну разве что в устье Онего. А какие там были грибы!..

Однажды, в начале сентября, когда на почве были уже первые утренники, отец взял меня с собой в лес. Было мне в ту пору лет десять.

Решив рабочие вопросы, он послал меня с корзиной вдоль болота по знакомым местам, сам же, взяв ружье, направился проверять капканы. Встретиться договорились через час на Раньковской горе.

Прошагав минут десять и ощутив, как от росы брюки намокли до колен, я достиг, наконец, первой своей полянки. Там, во мшистом треугольнике, между пожелтевшей березой и двумя елочками, меня всегда ждала удача. Вот и теперь большой белый гриб на высокой ножке стоял на виду вызывающе бесшабашно. Наверное, среди грибов, как и среди людей, тоже есть смельчаки, которые первыми поднимаются в атаку и, погибая, отводят опасность от других.

Срезав смельчака ножом, я внимательно огляделся, даже присел для лучшего обзора и увидел в траве еще два трусливо затаившихся боровичка.

Потом пошел глубже в лес. Попутно заглянул еще в два-три места: на кочках подсохшего болотца нашел белесые подберезовики. А в маленьких овражках, собрал волнушки. Их много, но они скрыты сухой листвой, поэтому искать их надо, ползая на коленях и разгребая руками душистые предосенние вороха с белыми мохеровыми нитями потревоженных грибниц.

Последнее заветное место грибных угодий – огромное поваленное обомшелое дерево, в эту пору обсыпанное мясистыми опятами. Однако в тот день мне не повезло: наполовину вросший в землю ствол покрыт бесчисленными ножками, оставшимися от срезанных шляпок. Но я горевал недолго, корзина почти полная, и можно идти на встречу к отцу.

До места встречи оставалось метров пятьдесят, я вдруг почувствовал, как «крутит» живот и, не долго думая, присел за ближайший кустик. Что было потом, я не могу восстановить в памяти до сих пор, спустя уже многие десятилетия…

Что-то огромное, серое, ударило меня по голове… От неожиданности я повалился на бок и закричал… «Чудище» продолжало налетать на меня со всех сторон… Я отбивался руками и ногами, орал во всю глотку…

Раздался выстрел… Все стихло…

– Ванек!.. (Так звал меня в детстве отец) Ты живой?.. Вылезай!.. – послышался взволнованный голос отца.

Плача от страха и досады, размазывая по щекам слезы и сопли, со спущенными штанами, я выполз из-под куста…

Отец смеялся навзрыд. Таким веселым я его, наверное, больше никогда не видел. В руках он держал огромного (или мне так показалось) убитого серого ястреба.

– Это он тебя за большую мышь принял и решил поохотиться, – улыбаясь, успокаивал отец, достав из кармана носовой платок и застегивая мне штаны.

Собрав грибы, вывалившиеся из опрокинутой корзины, мы двинулись в обратный путь. После таких недетских испытаний, я уже ни на шаг не отставал от отца.

Об этом случае он потом не раз с юмором рассказывал своим друзьям, приводя тем самым меня в немалое смущение.

В этот приезд в Вытегру, я решил посетить те незабываемые с детства места. Вышел рано утром – с солнышком. На окраине разговорился с местным пастухом, собравшим для выхода на луга немногочисленное сегодня городское стадо коров.

– Зайди на пятом километре и прогуляйся лесом до девятого. Корзину наберешь, – подсказал мне дед.

Дорога шла через городское кладбище, и я не удержался, зашел проведать отца. Посидел на скамейке у могилы несколько минут, задумался… Отметил, что надо придти сюда непременно еще. Вырвать непомерно разросшуюся траву и поправить оградку…

На четвертом километре подвернулась попутка и я, настроенный все же посетить «свои» места, быстро полез в кузов.

Молодой разухабистый шофер лихо гнал старенький «газик» по приличному для этой глубинки асфальту.

Держась за передний борт, я стоял обдуваемый свежим утренним ветром и, оглядываясь по сторонам, выискивал, в почти не изменившейся за много лет окружающей природе, знакомые сюжеты.

Проехали Тудозеро, мост через речку, поднялись на Раньковскую гору. Увидев впереди нужный мне поворот, я постучал по кабине. Спрыгнул на обочину, поблагодарил шофера и направился в поисках старой лежневки.

Дорога к болоту, используемая в прежние времена для вывоза леса, сегодня была явно заброшена. Колея превратилась в нескончаемые бочаги, наполненные коричневой болотной водой. Посредине ее поднялся, частой порослью, молодой сосняк. Из-за верхушек елей показалось солнце, растапливая бездонную синеву безоблачного неба. Со всех сторон нарастал неугомонный птичий базар, потревоженных человеком лесных обитателей.

Вот и болото. То, что осталось от лежневки, трудно назвать дорогой, скорее, направлением движения. Но без нее не перебраться на ту сторону. Рискую… Вооружившись подобранной по пути длинной лесиной, иду, опираясь на нее, по скользким, то и дело проворачивающимися под ногами, утопающими в черной жиже, полусгнившим бревнам. Вода доходит до колен, развертываю бродовики. Наконец, выбираюсь на сухой островок. В голову закладывается подлюковатая мысль: « а может, ну их… эти грибы? Да и есть ли они там? Стоит ли испытывать судьбу?..» И тут же замечаю, буквально метрах в двадцати, несколько поросших ряской куч старой щебенки. «Пытались сделать наст?» – задумываюсь я. Спешу туда и уже по-сухому выбираюсь из болота.

Вот и лес. Тень и тишина. Статные сосны высоко лепечут надо мной; длинные, висячие ветки берез едва шевелятся. Мошки вьются столбом, светлея в тени, темнея на солнце; птицы мирно поют. Иду вдоль опушки, а между тем любимые образы, любимые лица, мертвые и живые, приходят на память, давным-давно заснувшие впечатления неожиданно просыпаются; воображенье реет и носится, как птица, и все так ясно движется и стоит перед глазами. Сердце то вдруг задрожит и забьется, страстно бросится вперед, то безвозвратно потонет в воспоминаниях

Иду с корзиной по тем самым местам, где и сорок лет назад с отцом. В сентябре в ту пору внизу возле болота росли ворончатые волнушки, истекавшие на сломе белым горьким соком.

Не обнаружив волнушек, я побрел дальше в гору, и даже не заметил, как привычный некрупный березняк перерос в неведомое чернолесье. Огромные замшелые дерева подпирали тяжкий лиственный свод, почти непроницаемый для солнечных лучей. Где-то вверху, в далеких кронах, шумел ветер.

Чаща была безлюдная, даже какая-то бесчеловечная, и его охватило ведомое каждому собирателю тревожно-веселое предчувствие заповедных дебрей, полных чудесных грибных открытий. Однако грибов-то и не было. Совсем! Несколько раз, завидев влажную коричневую шапку в траве, я бросался вперед, но это оказывался либо обманно извернувшийся прошлогодний лист, либо глянцевый, высунувшийся изо мха шишковатый нарост на корне.

Я начал прикидывать, в какую сторону возвращаться к лежневке, но вдруг заметил среди стволов просвет и поспешил туда. Сделал еще несколько шагов и обмер: знакомая с детства небольшая поляна с редкими корабельными соснами была сплошь покрыта грибами. Исключительно белыми!

Сердце мое от радости заколотилось так громко и часто, что стало трудно дышать. Мне пришлось прислониться к дереву и сделать несколько глубоких вдохов. Не сразу, но помогло. Успокоившись, я присел и срезал в бело-бирюзовом мхе первый гриб – тугой и красивый. Шляпка была лоснящаяся, шоколадная, только в одном месте немного подпорчена слизнем, но ранка уже успела затянуться свежей розовой кожицей. Подшляпье напоминало нежный светло-желтый бархат, а с толстой ножки свисали оборванные мохеровые нити грибницы. Я долго любовался грибом и, наконец, бережно положил его в свою большую корзину, предварительно выстелив дно несколькими папоротниковыми опахалами.

Вдруг мне почудились чьи-то далекие ауканья, я вскинулся и застыл, напрягая слух, но ничего не уловил, кроме ровного лесного шума. Нет, показалось… Тем не менее мной овладела боязливая, горячечная торопливость, словно с минуты на минуту сюда должны нагрянуть толпы соперников и отобрать у меня этот чудесно найденный грибной Клондайк. Я заметался по поляне… Наконец вроде бы собрал все грибы. Внимательно оглядевшись, я опустился возле переполненной корзины. Потом вскочил и еще раз пристально обошел всю поляну: увы, все было собрано подчистую. Ну и ладно! Вряд ли удастся снова отыскать это удивительное место. Я достал свой нехитрый завтрак, порезал помидор, колбасу и луковицу, разбил о коленку яйцо, разъял успевший слежаться многослойный бутерброд и стал жевать, подливая себе чай из термоса.

Пестрый августовский лес чуть слышно шумел. Иногда с деревьев беззвучно срывался лист и, петляя в воздухе, ложился на траву. Земля постепенно становилась похожа на лоскутное старое одеяло. Я, кряхтя, поднял тяжеленную корзину и пошел к обратно к лежневке.

Вытегра. Россия. 2011 год.

Первые радости

Река в Вытегре одна, но с двумя руслами: по центру города протекает тихая, спокойная одноименная река, деля город на две части, со старыми деревянными, уже давно не действующими, шлюзами «Мариинской системы», и на окраине – многоводный новый канал Волго-Балт, с первым, самым мощным шлюзом. За городом оба русла соединяются в большое водохранилище.

Вытегра вскрывалась в конце марта. Лишь только сломает и унесет лед – начиналась ловля лещей на переметы.

Даже крошечный подлещик, пойманный в далеком детстве, не забывается на всю жизнь. Бережно хранит память «первые радости» юного рыбака. И какой бы толщью не отделяли годы первое биение крови в сердце, пережитую дрожь в ногах при вываживании добычи, – бессильны они заслонить мельчайшие подробности события. До смертного часа будут помниться рыбаку и все оттенки воды и запахи оживающей земли. А голоса птиц и багряные пожары зорь и через полста лет предстанут со вчерашней ясностью…

Место для ловли Юрка выбрал за городом, у Кривого Колена, возле причала нефтебазы. В этом месте река была особо глубока, здесь раскинулись склады с причалами. Сюда подходили баржи и самоходки с продуктами, мукой, солью, водкой, да и многим другим. Рядом стояли рыбзаводовские сейнеры. Река здесь была намного шире, чем в центе города, так как именно отсюда брал начало новый канал.

Насколько хватило сил, Юра метнул закидушку. С плеском упал тяжелый свинцовый груз и увлек за собой в таинственную глубь пять лещовых крючков, наживленных целыми клубками красных навозных червей.

– Ловись рыбка, большая и маленькая, – по суеверной привычке прошептал Юрка.

Не спеша, он привязал леску за тонкий стволик талового куста и загляделся на воду.

Наплывала ночь. Заря гасла. Подул, пробирающий до костей, северо-западный ветер. Волны ежесекундно менялись в окраске: от цвета расплавленного металла на середине до разлитого подсолнечного масла чуть поближе и густого мазута у берегов. Река шла сильно, во всю неоглядную ширину, шлюз сбрасывал воду. И все это пышное великолепие красок жило, неслось в подернутую дымками даль.

Казалось, вскочи на зыбкую спину красавицы реки, и понесет она тебя, как горячий скакун, сквозь степи, леса и горы в сказочную страну, к далекому синему морю…

Простившись с рекой до первых петухов, Юрка припустил домой.

…В предутренних сумерках река показалась еще таинственней. Над головой, спеша на север, пронеслась невидимая стайка птиц. Из водяной пучины с пугающей неожиданностью выворачивались клокочущие буруны водоворотов, точно в глубине их бились гигантские рыбы. От разгорающейся зари пухлые клочья пены на волнах порозовели. Другая сторона реки все еще не была видна, река казалась морем.

Как и вечером, Юра смотрел на воду. Он прибежал слишком рано и боялся взяться за заброшенную вчера вечером закидушку, чтобы не отпугнуть рыбу. Ему казалось, что сейчас проснувшиеся лещи вышли на жировку и вот-вот наткнутся на наживку. Рыбак присел на берег и решил:

«Просчитаю до ста и – тогда…» – Юра считал, слушал и смотрел, как играла полая вода.

«Девяносто восемь, девяносто девять…» – куст, за который Юра привязал закидушку, залило на полметра прибывающей водой, он все время качался.