Брод через Великую реку. Книга 2

За прошедшие дни Михаил долго думал и никак не мог придумать, что же имел ввиду Ли Чен, когда предложил ему спрятать Богомола «понадёжней». В одном Михаил был согласен с ним. – Здесь, в городе оставлять его никак нельзя! В последний раз Селивон здесь устроил взрыв. Погиб ни в чём не повинный человек… А мог ведь взорвать всё в доме! Вот тогда погибли бы и Нина, и Алёшка и все остальные, кто был дома… А, значит, надо ларец спрятать подальше от дома! Где-нибудь, в тайге, например… Пусть ищет!

И, навьючив лошадь инструментами для рытья твердой породы, простился с близкими. Ларец с Богомолом опустил в суму на лошади.

Три дня и три ночи по реке Мане пролетели незаметно. Он уже прошёл несколько утёсов, но пока ни один из них не имел того, что искал Михаил. И опять потянулись дни и ночи.

Лишь однажды на восходе солнца ему показалось, что на одном из утесов солнечный луч высветил тёмное пятно на крутом спуске. Сердце радостно забилось, подсказывая ему, что он на правильном пути. Чтобы запомнить это место, осмотрелся. Всё было как всегда, только вот в реке на самой середине торчал валун, который воды Маны огибали с двух сторон. Оставив лошадь внизу, он собрал в рюкзак необходимые инструменты, ларец с Богомолом, и начал долгий подъём к пятну на скале.

Подниматься пришлось долго: местами скалы были так круты, что, казалось, подъём был вообще невозможен. Однако, вбивая крючья в трещины и завязывая узлы, он карабкался к своей цели.

Солнышко собралось спрятаться за горизонт, когда Михаил добрался до своей цели: это действительно была небольшая расщелина, резко уходящая глубоко вниз.

– Что делать? – он настойчиво искал выход из создавшегося положения.

Вниз к лошади спускаться нельзя – темнело очень быстро, а путь вниз был долгий и нелёгкий. В расщелину спускаться – тоже опасно: в такой темноте можно было быстро упасть. И что внизу имелось – было пока тоже неясно. Остаться на месте и переждать ночь? На выходе из расщелины в виде пещеры была небольшая площадка, с которой, заснув, можно было упасть как в пещеру, так и на склон утёса. И всё-таки природная осторожность взяла верх: Михаил решил остаться на том месте, где оказался, и постараться не уснуть. Пристроив рюкзак к стене, он прибил крючок к стене и привязал себя верёвкой к крючку. Только после этого позволил себе закрыть глаза…

Проснулся он от сильного шума и холода: зубы клацали, тело дрожало, а верёвка врезалась в грудь и плечи, рюкзак навалился на него, мешая дышать. Летучие мыши с криком проносились мимо, иногда царапая его. Сильно хотелось пить. И всё-таки он был цел!

Восток алел зарёю, не предвещая ничего хорошего.

– Надо спускаться! – решил Михаил и осторожно освободился от пут. Он вынул из рюкзака жбан с водой и напился: спасительная жидкость разлилась по всему телу, прекращая сотрясения тела от холода. Накинув на себя рюкзак, и взяв в руки верёвку, перекрестился и начал спуск в пещеру…

Треск верёвки он скорее почувствовал, чем услышал. Жуткий страх змеёй вполз в душу, отравляя и заставляя замирать при каждом шорохе. – А вдруг? Даже думать не хотелось, что будет, если верёвка порвётся…

Второй треск рвущейся верёвки был неожиданным: страх стрелой пронзил его мозг, парализуя руки и ноги. Так и не разжав руки с обрывком верёвки, Михаил летел вниз, не зная, как далеко ещё предстоит падать… Удар о жесткий камень сразу же выключил все краски из без того тёмного окружения: он потерял сознание от боли…

Внезапно в его воображении возник Ли Чен, который сурово произнёс. – Спрячь ларец в яму и завали её камнями! А потом…

Будто кто-то влил в него новые силы. Михаил, повернувшись с трудом и обливаясь потом, достал ларец и опустил его в находившуюся рядом яму. Словно ненормальный, не помня о полученных ранах, он заваливал яму с Богомолом камнями величиной с два кулака и более. Кода же дело было сделано, он посмотрел на светлую дыру вверху пещеры и тихо произнёс. – Я сделал это!

И потерял сознание.

5.

В свои пятнадцать лет Алёшка сильно отличался от своих сверстников большим ростом и лохматой шевелюрой. Он почти всё свободное время проводил в походах по тайге, временами зарабатывая нарекания своих учителей за нерадивость в учении.

Вот и в этот раз, обидевшись на отца за то, что тот, отправляясь в тайгу, не берёт его с собой, ушёл к знакомому охотнику остяку Николашке, жившему на реке Мане и трое суток не появлялся дома. Когда же вернулся, застал мать в слезах.

– Ой, Алёшенька… Сердце моё стонет! Не иначе как с отцом опять что-то приключилось… Ведь один в тайгу пошёл! Тебе, как никому, известно: одному в тайгу ходить нельзя… – она посмотрела на сына снизу вверх восхищённо – вот ведь какой вымахал! И умоляюще произнесла. – Может, ты… С Николашкой… Боюсь я за него!

Алексей уже давно перестал сердиться на отца, зная твёрдо одно: значит, по-другому было никак нельзя! А тут, видя, как тревожится мать, и сам начал переживать. Но тем и отличался Алёшка от товарищей, что был лёгок на подъём.

– Мам, да ты не боись… Я мигом! И Николашку возьму с собой… Он охотник первеющий, все следы читат… Найдём батьку! – он говорил, а сам бросал один за другим инструмент в рюкзак. Последними загрузил воду, хлеб и шматок сала.

Нина перекрестила и поцеловала сына: сейчас она им гордилась.

И Алёшка это чувствовал. Он всегда хотел походить на Ли Чена, о котором часто рассказывала ему мать. Особенно сейчас, когда ему выдалась возможность пойти на поиски отца, он даже стал думать о том, как бы поступил Ли Чен на его месте. Решив, что без Николашки будет скучно, он направился к другу – остяку, который пришёл в гости.

Как это ни странно, но Алёшке нравилась жизнь в этом походе. Николашка, как настоящий следопыт, рассмотрев следы от копыт лошади отца, взял след прямо от дома и ни на минуту не отпускал его. Ехали довольно быстро и то же расстояние проехали за сутки, начиная с рассвета и заканчивая закатом. К скале с пещерой приехали в полдень. Потоптавшись на месте некоторое время, Николашка пошёл в кусты, взяв ружьё на перевес. Алёшку же заинтересовали отпечатки сапог, которые вели прямо к скале. Скоро в его руках оказалась верёвка, привязанная одним концом к дереву и уходящая вверх.

– Волки, однако, были… – тихо произнёс Николашка, вернувшись из кустов. – Конягу-то они съели…

– Как ты думаешь… он там? – от волнения голос Алёшки пересох.

Николашка ещё раз осмотрел следы, верёвку и кивнул головой. Алёшка, закрепив один конец на том же дереве и нагрузив на себя остальной моток верёвки, поплевал на ладошки и полез вверх, кивнув другу. – Будь здесь…

Алёшка довольно быстро добрался до ращелины, похожей на пещеру и осмотрелся: ничто, кроме странно свободной верёвки, идущей вниз пещеры, не вызвало его следопытского внимания. Потянув её вверх, он быстро выдернул наверх размочалившийся остаток.

– Так-так… Оборвалась! – не понимая, как такая крепкая верёвка могла порваться. – Значит…

Ему даже думать не хотелось, что отец мог разбиться. Осторожно перебирая ногами, он начал спускаться вниз. Скоро глаза привыкли к темноте, царящей в пещере, а Алёшка всё спускался и спускался, пока ноги его не коснулись твёрдой поверхности.

Он зажёг спичку и огляделся: недалеко от него на боку лежал отец. Кинувшись к нему, он увидел большую лужу крови и бледное лицо отца. Прислонившись к груди отца, неожиданно услышал тихое. – Тук –тук… Тук-тук…

– Жив! Я знал… Я верил… – бормотал Алексей, укрепляя факел в камнях, который зажёг от спички. А сам руками ощупывал сантиметр за сантиметром руки и ноги отца. – Чё… Чё сломалося… Аха, вота… Нога… сломана… Ишшо одна… Похоже и рёбра…

Он выхватил нож и отрезал лямки рюкзака: одна пошла на жгут правой ноги, вторая – на левую. Аккуратно привязав к своему поясу всё, что было в рюкзаках верёвкой отца, он своей веревкой привязал тело отца к своей спине. Так и двинулся вверх. Верёвка трещала под тяжестью двух тел, но не рвалась. После нескольких метров вверх дыхание сбилось, а руки налились свинцовой тяжестью. Тяжёлое тело отца сползало, заставляя верёвку, обвитую вокруг тела, впиваться в горло Алёшки. Он останавливался, поправлял то и дело тело отца и верёвку, и снова полз наверх…

На площадке от усталости Алёшка упал, и какое-то время не шевелился.

– Алёсыка! Алёсыка… – услышал он голос друга. – Ну, цё? Насол?

– Нашёл… Нашёл… – Алёшка с трудом произносил такие дорогие сердцу слова: так в горле пересохло. – Разбился… он!

– Алёсыка, спускай… тихонька… отеса! Я тута плиму…

Неожиданно Алёшка оценил то, что предлагал его друг: если он начнёт спускаться с отцом, то, поскользнувшись сам, может погубить отца! В то же время, если потихоньку сначала спустить отца, а потом спуститься саму, вероятность удачи значительно больше. Сбросив вниз рюкзаки, огляделся вокруг, ища какую-нибудь палку. Скоро, обмотав две лесины, приложенные к телу отца, он начал осторожно стравливать верёвку. Ему казалось, что время остановилось: так устали руки. Но он продолжал осторожно стравливать верёвку, несмотря ни на что.

– Есть… Алёсыка, спускайси!

Если раньше он очень ждал этих слов, то сейчас был просто не готов к этому. Веревка вдруг ослабла, тяжесть куда-то исчезла, а он, без сил прислонился к камням пещеры. Отяжелевшие руки упали рядом…

– Алёсыка… Отеса живой! Давай, спусыкайси…

Слова Николашки, донёсшиеся откуда-то из далёкого основания горы, раньше бы его очень обрадовали, но сейчас сил на спуск уже не было.

– Иду… – прохрипел он, удивляясь сам себе. Непонятно откуда взявшиеся силы, вдруг подняли усталое тело и изорванные в кровь руки ухватились за верёвку. Казалось, он раздвоился: один Алёшка, большой и усталый, остался там, наверху и не хотел спускаться. Однако другой, невидимый и непонятный своей настойчивостью заставлял его шаг за шагом спускаться вниз, не обращая внимания на болящие и кровоточащие раны… Каким-то чутьём Алёшка вдруг понял: этот второй теперь в его жизни самый главный!

Когда ноги его коснулись земли, он, шатаясь от усталости, подошёл к отцу, над которым хлопотал довольный Николашка.

– Алёсыка… Моя тута… лядом… Отеса нада туда! – Николашка уже срубил две небольшие сосны и сооружал из них транспорт для Михаила.

Алёшка кивнул и как автомат выдернул верёвку из вбитых кольев и крючьев.

Скоро Алёшка, ведя свою лошадь с отцом, лежащим на слегах из сосны, шёл за Николашкой, который вёл их в свой аул на Мане. Периодически они останавливались, чтобы посмотреть самочувствие Михаила: тот по-прежнему был без сознания.

6.

Михаил очнулся и застонал от боли в боку. Всё тело было словно заковано во что-то твёрдое. Вдруг прямо перед ним появилось, словно в тумане, лицо сына.