Нибиру

5

Стоя на коленях, я дёргал Нильса за плечо. Паника начиналась с лёгкой тревоги. Родное сердце мальчика билось в бешеном ритме, губы высохшие, обветрившиеся, словно шелуха листьев на дороге. Я звал сына и тряс. Бледная нога оторвалась от стены и безвольно ударила меня в плечо.

Что они с ним сделали? Вдруг Нильс умрёт? Я не готов жить без него, без последней ниточки, связывающей меня с землёй.

Тогда-то последние события и накрыли меня волной. Я рыдал, уткнувшись Нильсу в грудь. И я плакал не только из-за мальчика, который, хоть и не приходил в себя, но дышал. Я выплакивал наш уютный уголок с женой, родительскую дачу, где я провёл детство, первые игрушки Нильса, собранные в чулане, электронные фотоальбомы на комоде. Всего этого нет. Только сейчас пустота в полной мере напомнила о себе бесконечным эхом бесконечных километров между неизвестной планетой и пространством, где когда-то располагался не просто маленький шарик Вселенной, а мой настоящий дом, моё прошлое. Почему мы не остались на ферме и не умерли сразу?

Омыв грудь Нильса слезами, я вскочил и принялся пинать стены. Я кричал что-то безумное, гавкающее, захлёбываясь собственной слюной. Босые ноги стучали по металлу глухо, и никто не ответил на мой выпад. Никто меня не расстрелял.

Едва успокоившись, я упёрся кулаками в стены и зашипел под нос что-то гневное.

– Пап… – услышал я позади слабый голос. – Прикинь, они гермафродиты.

И сквозь слёзы я сухо засмеялся. Обернувшись, упал на колени и подполз к Нильсу. Мальчик медленно моргал, обводя камеру рассеянным взглядом.

– Ты жив! Жив, мой малыш, – прошептал я и обнял сына. Не стал отрывать его тело от скамьи, накрыл собою сверху, стараясь защитить от серых гуманоидов, серых человечков, мать их!

– Я… так просто… не сдамся… – Слова давались Нильсу с трудом.

– Помолчи, побереги силы, – сказал я, вдыхая родной запах мальчика. Заберите его от меня, и я превращусь в безвольного смертника, а пока мне есть для чего жить!

6

Нильс рассказал мне о видениях. Придя в себя, мальчик сел, оперся спиной о стену, обхватил колени и заговорил. Над ним повис свет и группа серых гуманоидов что-то рассматривало, изучало. Они не делали мальчику больно, но, по его словам, будто выкачивали силы.

– Знаешь, на что было похоже, – произнёс Нильс. – Как в том журнале. Про уфологию. Я читал воспоминания людей, похищенных инопланетянами. Вот то же самое. Свет. Головы. Огромные чёрные глаза.

Я вздохнул, часто сжимая кулаки и борясь с желанием раскроить черепа всем ныне живущим гуманоидам.

– Мне так холодно, – вздохнул Нильс.

Губы мальчика отдавали синевой, сосуды на ногах проступили сквозь кожу. Я немедленно сел рядом и обнял Нильса. Сердце мальчика билось едва заметно, отсюда и озноб, хотя в камере по моим внутренним меркам стояло около двадцати пяти градусов тепла.

– Они точно не сделали тебе больно? – спросил я, растирая ладоши Нильса. Зачем спрашиваю? Всё равно, даже если делали, я ничем не смогу ответить.

– Я проголодался, – вдруг сказал Нильс. – Быка б съел.

Мой желудок тоже урчал, но нервы отбивали аппетит. Я сел на пол и попросил Нильса протянуть мне ноги.

– Я б тоже не отказался от бифштекса, – говорю и массирую ступни Нильса. Вспомнил, как часто делал массаж ног Римме. Она считала меня богом массажа, гуру для снятия усталости, мастером женских ножек, и так далее.

Я грустно усмехнулся и отогнал унылые мысли.

– Я вот что подумал, – сказал мальчик. – А вдруг они так и будут нас изучать, и мы нужны им только для опытов.

Что ответить? Правду и разрушить швы, связывающие Нильса со счастливым детством? Или соврать и оставить мальчика в счастливом неведении? Но отвечать не пришлось, снова открылась дверь и снова мы с сыном подпрыгнули.

На пороге вырос гуманоид. В руках он держал серебристые предметы, напоминающие тарелки. Шагнув к нам, он протянул предметы. Я недоверчиво взял один, а второй протянул Нильсу.

На яйцеобразной голове гуманоида сидел аппарат, напоминающий рацию, которая динамиком повисла на уровне рта.

Тарелки разделялись перегородкой на две части. В одной горкой возвышалась желтоватая однородная масса, в другой дольками раскрывался неизвестный фрукт. В пюре лежала серебристая палочка.

Дверь за гуманоидом закрылась, он не вышел. Он стоял, подпирая макушкой потолок и сверху наблюдал за нами бесстрастными глазами, лишёнными белков. Инопланетянин пугал, но я не показывал вида.

Вдруг микрофон возле его рта произнёс:

– Это еда.

Акцента почти не было, хотя голос отдавал механизацией.

Я подозрительно покосился на блюда, потом на Нильса. Мальчик не ел, но в подозрительности его взгляда улавливался оттенок собачьего голода.

– Думаю, стоит повременить с обедом, – тихо произнёс я.

– Не тяните, – заговорил микрофон гуманоида. – Вашим организмам это необходимо. Особенно организму детёныша. Его биологические ресурсы заметно истощены.

В висках забилось сердце. Я впервые иду на контакт с внеземной расой.

– Мы… с сыном польщены гостеприимством, старался подобрать нужные слова я. – Но нас немного смущает подобный приём. Я полагаю, мы узники, и, быть может, в ваших целях отравить нас.

– Если мы решим вас уничтожить, мы изберём более гуманный способ, – ответил гуманоид. – Сможет ли ваш интеллект ответить мне на вопрос: зачем нам травить вас?

Я задумался. Ответ находился только один.

– Простите, может, я не совсем правильно объяснился, но отрава может быть не смертельной. Под отравой я понимаю любое вещество, скажем, психотропное, которое превратит нас в материал, необходимый вам… не знаю даже для чего. Скажем, для исследований.

– Умно, – тут же ответил гуманоид. – Но вы слишком долго думали над этим вариантом ответа. Я бы назвал вас по имени, но его нельзя выговорить на нашем языке, а передатчик не сможет передать его в нужной звуковой форме. Поэтому я буду звать вас Особь Родитель. А вас я буду звать Особь Детёныш, – последние слова обращались к Нильсу.

И вдруг я догадался. Они не будут пытаться нас отравить. Если аппарат на лице гуманоида запрограммирован переводить речь пришельцев в русский язык, то почему в программу заложили обращение на вы, а не ты. Даже к Нильсу гуманоид обратился уважительно. Может ли это что-то значить? Думаю, да.

– Нильс, можешь есть, – кивнул я и погрузил в рот дольку фрукта. Вкус напоминал что-то среднее между персиком и апельсином. Я хотел было задать вопрос о пригодности пищи для человеческого организма, но решил, что покажусь дураком. Уж лучше попробовать вести дипломатические переговоры на интеллектуально-политическом языке, хотя у обычного фермера такой язык жарит мозги.

Я решил вести переговоры только после еды. Пока я сравнивал вкус чужеродного пюре с картофельным, инопланетянин заговорил первым:

– Вы должны озвучить причины, по которым не доверяете нам.

Я поперхнулся и решил ответить с язвочкой. Понимают ли тут наш земной юмор?

– Дайте подумать, – хмурюсь. – Наверное, потому, что вы не похожи на нас. Хотя нет, две руки, две ноги. Может, потому, что язык другой. Да чёрт-с-два. У меня есть знакомые англичане, я им вполне доверяю. А! Вспомнил! Наверное, я не доверяю вам потому, что вы расхерачили нашу планету! Наш родной дом!

Нильс что-то промычал, всецело поглощённый едой. Волшебное пюре и экзотический фрукт в его холодной тарелке исчезали в два раза быстрее моей порции.

Гуманоид долго молчал, пугающим чучелом нависая над нами. Может, он не понимал юмор и гадал, дурак ли я. А мне вдруг стало плевать. Я держался рамок приличий, а за сарказм не убивают, думаю.

– Я могу ответить вам на самые общие вопросы, – сказал гуманоид. Только сейчас я услышал тихое мычание, доносящееся из его носа. Это блеяние аппарат и переводил в русские слова.

– Я думаю, у меня только один вопрос, – говорю. – Объясните, что происходит?