Гуманоид опять помолчал, потом заговорил:
– Вы на нашей планете. Название вам ничего не скажет. В вашем словаре нет аналогов, поэтому аппарат не переведёт. Вам не нужно знать название нашей планеты для комфортного общения. Я также не могу сказать название нашей расы, но в вашем языке есть аналогия. Вы можете называть нас гуманоидами. Ваш статус пока: заключённые. Результат нашей разведки на место вашей планеты переведёт вас в другой статус.
Нильс вздохнул и отставил пустую тарелку.
– Спасибо, – вдруг сказал он, робко подняв взгляд на гуманоида. – Было очень вкусно.
Я не доел, но тоже отставил блюдо.
– Продолжайте, – прошу.
Гуманоид протянул руки и забрал тарелки обратно.
– Я передал основную информацию для заключенных. Если вас переведут в статус гостей, я открою больше информации. Но для этого наша разведка должна найти на орбите больше выживших людей.
– Погодите, вы предполагаете обнаружить кого-то в живых после того фейерверка, который вы устроили? – спросил я.
– На орбите Земли пребывало ежедневно около пяти тысяч землян, по нашим наблюдениям. Взрывная волна достигала большинство ферм, но есть уцелевшие. Купол всех ферм и обшивка всех спутников и кораблей должна была треснуть, по нашим расчетам. Уничтожение Земли должно было занять десять минут. После нападения не должно было остаться ни одного живого землянина, по нашим расчётам. – Гуманоид замолчал как бы выжидающе глядя то на меня, то на Нильса.
– Ииии? – Я жестом попросил его продолжить.
– Но вы живы, – сказал гуманоид. – Значит существовала погрешность. Мы должны убедиться, что погрешность не столь велика, чтобы оставить в живых много людей.
– Если вы обнаружите других людей, что вы будете с ними делать? – спросил я.
– Привезём сюда, – ответил гуманоид. – И переведём вашу расу в статус гостей.
– А если вы больше никого не найдёте? – спрашиваю. – Если по счастливой случайности, в живых остались только я и мой сын, что тогда с нами будем?
– Вы представители одного пола, к тому же вы – кровные родственники. Вы не имеете ни малейшего шанса продолжить свой род. Мы уничтожим вас, – бесстрастно ответил гуманоид.
Швы порвались.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЖЁЛУДИ
1
Последние события происходили так стремительно, что не оставляли места воспоминаниям, сожалениям, печали. Прошлое, пустота, осознание стояли обособленным кружком, глядели на взрыв Земли, на наше с сыном маленькое скитание в вакууме, на заключение у неизвестной расы инопланетян, и будто боялись притронуться ко мне с немым вопросом в глазах: ты посмотри что делается-то?
Оставив меня и Нильса в камере одних, вынеся нам вердикт, гуманоиды подарили воспоминаниям простор. И первая, кто потревожил мой сон, пришла Римма.
Успокоив мальчика, который постоянно вопрошал, что делать, если остальных людей на орбите не найдут, я отцепил с шеи вязаные жёлуди и просто мял их, иногда поднося к носу, закрывая глаза и поглубже вдыхая. Дом. В маленьком комочке пряжи, коротком вдохе за секунду сооружались стены, покрытые бежевыми обоями, маленький альков, в котором у нас стояла кровать. Я видел не крошечный коттедж, который построил десять лет назад. Перед глазами всплывала квартира. Не первая съёмная, а промежуточная, наша которую мы с Риммой гордо купили на собственные деньги, не залезая в долг к её богатым родителям или в кредит у банка.
Когда риэлтор показывал нам пятые апартаменты, отчаявшимся голосом зомби констатируя: ванна, душ, прихожая, – мы увидели глубокий альков в комнате. Я ещё подумал, что в нём аккуратно может поместиться двуспальная кровать. А когда посмотрел на жену, по жадному взгляду понял, что она думает о том же.
Мы взяли квартиру, и провели в нашем уголке следующий год, девять месяцев беременности и два года втроём. Для меня не существовало другого пространства за границей алькова. Работа, любовь, секс, фильмы по выходным и пицца воспоминаниями въелись в три маленькие выемки стены, в которую спряталась старая кровать.
Так я понял, что меня мало привлекают особняки и я фанат тесных помещений, в которых можно закрыться, замкнуться, остаться наедине с собой или любимым человеком.
В детстве, глядя, как на орбиту запускают первую космическую ферму, я мечтал стать космонавтом, потом мечтал попытать счастье в баскетболе, затем – юрист, и стал-таки специалистом по почвам. И когда в нашей аграрной фирме – в основном офисные планктоны, которые почву видели только на фотографиях – проводили отбор среди здоровых ребят для группы космических фермеров, я незамедлительно подал заявку.
Я нервничал, а Римма успокаивала меня, повышала мою самооценку, подбадривая. Она говорила: ты – фермер от космоса. И я вторил ей. Однажды, до результатов отбора, в постели, когда я читал скучный роман про несложившуюся жизнь маленького человека, я заявил, что нет в мире семечка, из которого я не смог бы вырастить растение. И Римма пообещала найти такое семечко.
Через месяц она подарила мне вязаные жёлуди. Мой зайчик любила рукоделие и быстро соорудила два маленьких семечка дуба, связанных между собой цепочкой из воздушных петель.
– Почему жёлуди? – спросил я.
– Из них растёт дуб, – пожала плечами она, сквозь очки рассматривая ленту друзей в социальной сети. – А ты, может, внешне и выглядишь как берёзка или ива, внутри ты – дуб. Так что давай, не ломайся.
Она сказала не ломайся, и потом мы долго целовались.
На следующий день пришли результаты отбора, и я оказался в списках. Мечта раннего детства сбылась наполовину: я вышел в открытый космос. Зарплата увеличилась втрое, дела пошли в гору. С тех пор я носил жёлуди на шее, как талисман.
В наш век мало кто держал информацию на бумаге. Даже если твой компьютер сгорел, ты уже всё выбросил в сеть, откуда можно закачать весь фотоальбом за считанные секунды. Мы с Риммой создавали электронные фотоальбомы, которые стояли на комодах, с лучшей фотографией на обложке. Зато сейчас при мне не оказалось ни одной фотокарточки. Единственное воспоминание о жене – эти жёлуди.
А ещё – сын, который мирно посапывал на скамейке в камере на неизвестной планете.
2
Меня разбудил звук открывающейся стены. Сколько мы уже здесь находились? Расцепив веки, я обнаружил Нильса на полу. Не удивлён. На этих чёртовых скамейках спать очень неудобно.
Гуманоид, вошедший в камеру, коротко позвал через передатчик:
– Пойдёмте.
Я встал и, бросив взгляд на Нильса, направился за инопланетянином. Мальчик так и не проснулся. Мысленно я попрощался с ним.
Снаружи мне в глаза ударил яркий прожектор, и я прикрыл глаза рукой.
– Садитесь на стул, – слышу голос из передатчика. Это тот же инопланетянин, что заходил ранее или уже новый? Чёрт их разберёшь, все на одно лицо.
Нагнувшись, в пределах видимой пары метров, я обнаружил цельнометаллическую конструкцию в форме стула. Присев на неё, я поднял голову, и тут же прищурился. Свет жалил глаза.
Через секунду стул двинулся, и я медленно покатился или полетел в неизвестном направлении. Луч прожектора всегда держался передо мной. Спустя несколько минут стул остановился. Меня окружил разряженный запах, будто я находился в больничной палате после кварцевания.
Я сжался, представляя пушку, которая целится в меня. Доля секунды и тело разберут на молекулы. Следующим казнят сына. Я с горечью сглотнул, подумав об Освенциме или Бухенвальде. Было что-то схожее.
Щелчок, заставивший меня вздрогнуть.
Тот же ровный механический голос, только громче, спросил:
– Как звучит ваше имя?
Я помолчал, размышляя. Быть может, нас всё же решили оставить в живых, раз спрашивают имя.
– Игнат, – ответил я пересохшим горлом.