Краповые погоны

Когда весь взвод получал всё необходимое и размещался за столами возле скамеек, за каждым столом по двадцать человек, давалась команда :

-Садись! Приступить к раздаче пищи.

Вставали раздатчики пищи, что сидели с краю возле сержантов. На столах лежали две буханки белого хлеба, неравномерно порезанные, каждая на 10 кусков, и стояли по  две железные чашки со сливочным маслом. По нормам положенности  масло должно выдаваться двадцатиграммовыми шайбами , но про это здесь никто и не вспоминал.

С каждого стола дежурный по роте во время заготовки пищи отхватывал по небольшому кусочку для себя, немного брали солдаты из хозвзвода. Когда усаживался взвод, два сержанта возглавлявшие стол с двух сторон, брали масло в необходимом для них количестве. Поэтому перед раздатчиком стояла трудная задача: разделить масло так, чтобы хватило всем. Сначала он спокойно брал ложкой масло и клал на подставляемые кусочки хлеба. Но затем самопроизвольно курсанты начинали вставать , протягивать свои куски хлеба, и сначала тихо, затем сильнее говорить : «Дай мне», «Положи мне», «Мне», «Серёга, дай мне»,– боясь, что им не достанется. Шум всё усиливался и в считанные секунды превращался в гвалт; « Дай мне! дай мне!».

-Встать!– кричал сержант.

Все вставали, резко замолкали.

-Приступить к раздаче пищи!

Приступали. Через некоторое время опять шум.

-Встать!.. Приступить к раздаче пищи.

Такое было постоянно, каждое утро. Я в строю располагался в таком месте, что за столом оказывался в самом конце от раздатчика, мне всегда доставался кусочек масла размером с горошину, и на всех приёмах пищи – самый тонкий кусок хлеба. Вообще, солдатам положено было давать кусок белого и кусок чёрного хлеба, почему в лесу нам давали лишь по одному куску белого, осталось загадкой.

От такого питания я еле ноги носил. Давно забыл, как выглядит мой пупок, живота своего тоже не видел, а из зеркала на меня смотрел какой то уродец с широким лицом вверху и резко, резко  уходящим к низу, напоминающим треугольник острием вниз.

В этот раз я, как всегда, получил свою сливочную горошинку и кусочек хлеба толщиной в сантиметр. Ох уж эти хлеборезы, не для себя резали. Был, как я уже сказал, воскресный день. Поэтому каждому выдали по два варёных куриных яйца. Только ради этого уже стоило ждать воскресенье. Я очистил яйца, зачерпнул ложкой из котелка.

-Белов! Ты ещё здесь?– услышал я резкий голос. Возле стола стоял Востриков. Он уже позавтракал.

-Товарищ старший сержант, мы только начали есть, -жалобно ответил я.

-Ты ещё здесь, спрашиваю? Встать!

-Но я ещё не поел…

-Марш в расположение роты, я сказал!

Я был очень голоден, к тому же целую неделю ждал воскресенье. Я не двигался с места в растерянности.

-Ты меня не понял что ли пингвин? Во взвод я сказал!

Он пролез ко мне между солдатами на скамьях, вытащил меня из-за стола и, ударив кулаком по голове, стал надвигаться, чтобы ещё ударить. Я стал пятиться. Попытался ударить меня ногой, я отбежал.

-Вперёд! Сгною в нарядах!

Я развернулся и пошёл в расположение роты.

Быстрее, бегом!– Востриков двигался за мной, подгоняя.

-Я не поел, – твердил я огорчённо, однако шёл ускоряя шаг, зная, что в противном случае получу пинок под зад.

– В обед поешь.

После завтрака мне принесли мой котелок с кружкой и ложкой, чистенький, оттёртый песком и вымытый холодной водой.

«Что ж солдат должен уметь бороться с голодом, слабак, чуть не расплакался»,-думал я, вспоминая почищенные куриные яйца, гречневую кашу и глотая слюну.

Но неприятности, связанные с едой, на этом не кончились, видно такой уж был день. Обычно сержанты, которые ели от пуза, оставляли после себя недоеденные куски хлеба. Курсанты, проходя мимо столов, незаметно хватали эти куски и совали в карманы. Это было рискованно, хлеб носить в карманах не разрешалось категорически. Поэтому старались действовать наверняка, чтобы никто из сержантов не заметил. Но это не относилось ко мне, уже привыкшему к опале.

После ужина, проходя мимо соседнего стола, я увидел отличный кусок хлеба, даже не откушенный. Я  не посмотрел по сторонам, а следовало бы, быстро схватил кусок хлеба и сунул в карман.

– А…, услышал я довольный голос Горюнова, тоже сержанта, радостного , что ему удалось уличить вора,–  ну– ка покажи карман.

-Вовка, что ты делаешь? На тебя же чуть ли не в упор смотрели, – посетовал Шубин.

-Что такое?– послышался голос Вострикова.

-Да вот, курсант не наедается, хлеб ворует.

-А-а-а. Опять Белов. Ладно. Горюнов, веди роту, я сейчас.

Замок посадил меня за стол и, пододвинув кастрюлю с рисовой кашей, положил в крышку от котелка так, что каша стала вываливаться, пододвинул её ко мне.

-Ешь.

Я стал есть.

-Быстрее ешь.

После того, как крышка вновь стала пустой, зам положил ещё столько же.

-Ешь.

Я стал есть, уже медленнее.

Быстрее ешь!

Я съел и эту кашу.

-Ничего, будем есть до сыта, – заключил Востриков, накладывая в третий раз.

-Ешь.

Я сидел, не двигаясь.

-Ешь… Ешь… Ешь, я сказал.

Я вспомнил первую роту и выключатель, сидел не двигаясь. Востриков подвинул к себе крышку и , зачерпнув оттуда кашу ложкой, стал бросать её мне в лицо:

-Будешь есть? Будешь есть?

Когда ему это надоело, и он понял, что я есть больше не буду, он скомандовал: