Краповые погоны

Уже через несколько дней повторного пребывания на нашем маленьком полигоне мы возненавидели это мероприятие.

Постирав, выгладив и пришив белый  подвортничок , начистив сапоги  и бляшку ремня и, таким образом, подготовив себя к вечернему осмотру, я расположился в курилке, и, достав папиросу из почти полной пачки "Беломорканала» (только вчера Шубин получил посылку), закурив,  с удовольствием затянулся и погрузился в себя, отвлекшись от всего, что окружало.

-Кто сегодня поверку будет проводить?– вывел меня из полусонного состояния внутреннего полёта голос Николаева.

-А я откуда знаю, – неохотно ответил я, – сегодня кто дежурным по роте заступил? Ты же не первый день в армии.

-По-моему, Корякин из второго взвода, на тумбочке вроде из его отделения пацан стоит.

-Ну вот, можешь посыпать себя перцем, сегодня у комаров будет пир.

Сержант Корякин был одним из самых одержимых  курсантоненавистников. Прослужив год, он не был поборником устава по отношению к себе: любил выпить, бегал в самоволки (здесь до ближайшей деревни было около семи километров). Был очень развит физически, гордился сильными, накаченными руками.

Сегодня он был как всегда спокоен и подчёркнуто опрятен. Построив роту в две шеренги, он начал вечернюю поверку:

-Равняйсь!

Мы подались вперёд, чуть не падая, держась на носочках, повернув голову вправо, высоко подняв подбородки. Пауза секунд десять.

– Смирно!

Мы замерли. Ещё более продолжительная пауза. Нас облепили комары. Наши лица, руки, шеи (даже ХБ их не останавливало). В нас вонзались, опять вонзались, их кровеохотливые хоботки. Кто-то из курсантов не выдержал и быстро смахнул с лица комаров.

-Отставить! Вольно. Движения в строю. Равняйсь! Смирно!

После продолжительной паузы:

-Слушай список вечерней поверки: Абдуллин

-Я!

-Абубакиров

-Я!

-Аврамов.

-Я!

-Агаркин.

-Я!

Баязитов.

-Я!

Белов.

-Я!

-Боков

-Я!

Когда он дошёл до середины списка, кто-то вновь не выдержал и, казалось, незаметно смахнул комара.

Отставить. Вольно. Пауза.

-Равняйсь! Смирно! Слушай список вечерней поверки…

В этот раз поверка была проведена с четвёртого раза, когда строй замер подобно монолитной  железобетонной стене. После поверки Корякин потребовал исполнение гимна Советского Союза.

Перед отбоем я, почёсываясь, подошёл к  Николаеву:

-Ну как? Много крови сдал?

-Блин, Вовка, руку до крови расчесал, не помогает.

-Смотри, а то потом будешь на перевязку бегать.

Климат в этих краях летом влажный, поэтому даже небольшие ранки быстро увеличивались, нарывали, долго заживали.

Не менее интересна, чем комары, была и мошкара. Цапнет в губу – губа опухнет, цапнет под глаз – опухнет  под глазом. У меня накусали ногу внутри сапога, я расчесал, потом долгое время ранка оставалась открытой, не заживала.  Хоть я и находился всё время в строю, хлопот она мне доставила немало.

После того, как давалась команда отбой, у нас минут десять-пятнадцать были разного рода  физкультурные упражнения.

-Отбой!

Отбились.

-Подъём! Форма четыре.

Поднялись, оделись. Снова отбой. И так  в зависимости от настроения командира отделения или замкомвзвода. Потом ложились на живот, ставили ступни ног на душки кроватей и отжимались по счёту: « Раз,.. два,.. раз,.. два..». Одеваться и раздеваться давалось как везде в армии-45 секунд. Иногда зажигали спичку. Говорили, что она горит ровно 45 секунд. Часто "писали  письма домой", выводя прямыми ногами буквы: "Здравствуй, Маша… Пишу тебе письмо из армии. Служба у меня хорошая, мне нравится…" Ну, и так несколько предложений в зависимости от фантазии и чувства юмора отцов -командиров, у наших и того, и другого было мало.

Понемногу мы вовсе освоились с жизнью в лесу, особенно те, кто был здесь, как я, на КМБ. Тем более, что погода была хорошая, тёплая. Правда, довольно часто шли дожди, но это не помеха. Иногда, благодаря непогоде тактические, например, занятия заменялись теоретическими. Тяжело было в непогоду только дневальным, которым приходилось с утра до глубокой ночи возить мокрой тряпкой грязь по длинному коридору, много, много раз меняя воду. Полы всегда должны были блестеть чистотой.

Ночи стояли тоже тёплые, безветренные, настолько светлые, что глубокой ночью казалось, что это обычный вечер, вот только солнце зашло.

Но вот от чего мы действительно страдали, так это от постоянного чувства голода:  днём ли, ночью ли, перед приёмом пищи, после приёма пищи – постоянно хотелось есть. В батальоне в Красноярске кормили сравнительно неплохо, хотя и давалось очень мало времени для приёма пищи. Здесь же еды вообще не хватало, а нагрузки были большими, да ещё и свежий лесной воздух разжигал аппетит. Интересно было наблюдать за теми, кто уезжал по разным причинам в батальон на неделю-полторы. Оттуда они приезжали сытые, лоснящиеся, с округлившимися лицами. Через неделю они становились такими же, как остальные–  с впалыми животами, скуластыми осунувшимися лицами, ребристыми боками.

В один из воскресных дней меня в очередной раз назначили уборщиком в помещении взвода, но до завтрака я не успел вымыть пол. Пол был деревянный, крашеный, мыть приходилось с мылом, много раз меняя воду.

-Ладно, – сказал замкомвзвода, старший сержант Востриков, – быстро позавтракать и , пока остальные будут есть, чтобы всё домыл. Понял?

Так точно, -ответил я, выжимая мыльную грязную тряпку.

Пристегнув котелки к ремням, строевым шагом, гремя ложками и кружками, находившимися внутри котелков, рота отправилась в пресловутую, так называемую, нашу столовую под навесом. Процесс приёма пищи был непростым.  Каждый взвод выстраивался в колонну по одному и солдаты по очереди подходили к поварам возле полевых кухонь. В котелок наливалось немного первого блюда, часто туда не попадало ни одной картошенки, в крышку от котелка –  второе, каша с кусочками сала или тушеный картофель. Это занимало пол крышки. Наливалось пол кружки чая и давалось три кусочка быстрорастворимого сахара. Продукты привозились на машине не каждый день, едоков было много, приходилось экономить.