Краповые погоны

Вторая рота не случайно считалась лучшей в батальоне. Это было видно во всём: в занятиях, в дисциплине, в чистоте помещений и даже в движении строем. Сержантский состав делал всё для того, чтобы рота ходила лучше других. Часто прежде, чем войти в столовую, как говорят в армии, для приёма пищи, мы делали несколько кругов по плацу, чеканя шаг до тех пор, пока не надоест командиру. В результате нога при подъёме поднималась чуть ли не до пояса. Со стороны было смешно смотреть на таких солдат-роботов, но звук от удара сапог об асфальт был внушительным и был слышен далеко за пределами части.

Не менее своеобразно мы ходили в баню, которая находилась в двух километрах от батальона. Всю дорогу по улицам города  мы шли полным строевым, чеканящим шагом, не забывая и про песни. Эффект был поразительный. Прохожие останавливались, с интересом наблюдали за нами, марширующими по городу, как на параде. Больше всех любил водить роту в баню прапорщик Гнедко, старшина роты. Как только ворота КПП оставались позади, он давал команду:

-Рота, стой! Равняйсь! Смирно! Шаго-ом Марш! Раз, два, раз, два. Выше ногу.

Так задавался темп и ритм.

-Песню запе-вай!

Один из командиров отделения, молодой по призыву, сержант Крюков, любитель пения с сильным и звонким голосом, запевал:

-Ты с любовью сшитая, пулями пробитая, на кострах прожжённая серая шинель…

Затем те же слова хором подхватывал строй. Зеваки из гражданских были в восторге.

Как только, уставая, мы  постепенно начинали уменьшать угол подъёма ноги, прапорщик давал команду:

-Стой! Кру-гом! Назад бего-ом марш!

Несколько десятков метров рота бежала назад, затем снова чеканила шаг. Помывка в бане много времени не занимала. Каждой партии моющихся давали не более десяти минут. Некоторые из-за своей  нерасторопности  по началу успевали только облиться водой.

Но, несмотря на трудную дорогу, непродолжительное мытьё, мы любили ходить в баню, потому что это был выход в город. Кто-то, у кого были деньги, успевал купить конфеты, печенье,  не такие, как в военторге, доставалось и другим, кто-то успевал стрельнуть у прохожих сигареты. Одним словом – глоток свободы, общения, окунания в гражданку. Обратная дорога была спокойнее, без бега назад, подъём ноги уже не был таким высоким, хотя, иногда это зависело от настроения командира.

Занятия по тактике чаще всего проводил командир взвода, лейтенант Слепнёв, маленького роста, с самолюбивым и гордым видом, большой любитель каратэ. Однажды он вывел взвод на поле для отработки норматива. Взвод должен был разворачиваться из походного строя в боевой и обратно.

Перед этим прошёл хороший летний дождь. Погода была тёплая и влажная, светило  предобеденное солнце. Поле отливало ярко-зелёным цветом, усиливающимся от каплей дождя, оставшихся на траве. Оно находилось в черте города, недалеко от батальона, его пересекали две дороги, покрытые большими грязными лужами.

По команде взводного отделения разбегались в разные стороны и выстраивались в цепь, норматив отрабатывался много раз.  В один из разбегов по команде: «Ложись!» я оказался перед лужей и грязью, когда все резко залегли, промедлил, выбирая место посуше, затем упал.

-Взвод! Ко мне! – закричал взводный.

Мы выстроились в колонну по четыре, затем по команде повернулись налево.

-Курсант Белов! Вы почему не выполнили команду «ложись»?

Я растерялся:

– Товарищ лейтенант, там лужа помешала и грязь, мы вчера только постирались.

-Что-о? Лужа? Солдат боится лужи. Вы и в бою будете выбирать сухие места?

Лейтенант нашёл самую большую, глубокую и грязную лужу, подвёл меня к ней:

-Ложись!

Я упал, взяв в правую руку автомат за ремень.

-По пластунски вперёд, ма-арш!

Я пополз, почти полностью погружаясь в лужу, меся вязкий жидкий ил.

-Встать! – скомандовал лейтенант.

На лице его уже не было злобы, оно светилось каким-то мальчишеским озорством. Думаю, ему очень нравилась  быть офицером, командиром. Он любил свою работу.

-Запомните, курсанты. Солдат, услышав команду командира, должен немедленно её выполнить, не взирая  на то, где он находится: в луже или в дерьме. Чтобы не оказаться в дерьме по уши.  А точнее, будет убит или подведёт товарищей. Ясно?

-Ясно, – ответил я, даже не пытаясь очистить мокрое обмундирование с налипшим  толстым слоем грязи.

-Вот так вот. Рота! Разойдись. Пять минут перекур, затем идем в часть. Обедать пора.

Курсанты из моего взвода вроде без злобы начали подшучивать:

-Ну как, Вовка, почувствовал себя крейсером?

-Ему легче, он искупался, а мы потом истекаем.

Меня же мучила мысль, где и когда постираться, ведь каждая минута регламентирована. К счастью для меня, через час  одежда высохла, и грязь я просто оттёр.  ХБ стало вновь чистым, но и этот урок я запомнил, пожалуй, на всегда.

Больше всего мы любили те дни, когда старшина привозил посылки. Для того, чтобы получить посылку, нужно было  зайти в каптёрку, взять её после проверки прапорщиком содержимого. После этого необходимо было пройти трудный путь и желательно  с как можно меньшими потерями. Сначала ожидал сержантский кордон, где уходила сразу четверть. Затем обступали курсанты из разных взводов. Со всех сторон доносились просьбы угостить. Иногда обладатель всеобщего соблазна просто, схватив посылку, уносился к себе в кубрик, но толпа, как правило, неслась за ним, если не вмешивались сержанты, конечно. Кто по умнее, получал посылку с друзьями, которые, образовав плотный заслон, уводили его от непрошеных  нахлебников.

Я написал домой, чтобы мне ничего не высылали, потому что знал, что старания родителей не будут оправданы, мне мало что достанется. Но, меня не послушали.  Несколько раз старшина называл и мою фамилию. Странные ощущения я испытывал в тот момент, когда получал маленький, но состоящий из частичек сердца родных людей, фанерный ящичек, в котором рукой мамы были уложены любимые мною вкусности и сладости.

Настал день, когда нас вновь посадили в ЗИЛы , чтобы по уже знакомой дороге доставить на не менее знакомый для меня учебный пункт в тайге. Комбат любил красивую езду. Сколько я служил в сержантской школе, мы всегда ездили так:

На каждом крупном перекрёстке выставлялся курсант из роты командиров автоотделений в синем комбинезоне и белой каске, в белых крагах, с белым ремнём, с автоматом на груди и белой с чёрными полосами палкой в руках. Они выполняли  функции регулировщиков. Перед тем, как приближалась колонна, они делали нам коридор,  то есть останавливали движение на перпендикулярных улицах. Впереди колонны, как на лихом коне, мчался комбат на своём УАЗике с включённой сиреной и мигалкой. За ним проносилась на скорости колонна ЗИЛов -131 с тентованными кузовами.

Такая езда нам нравилась. Во всяком случае это вносило хоть какое –то разнообразие в монотонную зазаборную, одноликую жизнь.

В этот раз дорога до летнего лагеря не показалась долгой. Не было слякоти, грязи, машины без труда доставили своих пассажиров до места.

-На полтора месяца,– грустным голосом проговорил Николаев, белобрысый парень в очках, который в строю стоял впереди меня, и которому я часто наступал на пятки во время движения, на что он всегда говорил:

-Блин, Белый, достал, что на полусогнутых ходишь, все пятки отдавил.

Но, он долго не обижался, мы были хорошими товарищами.

-Да всего-то на полтора. Разве это много?– заметил кто-то.

-Да вы только представьте, за эти полтора месяца мы всему уже научимся, -вот гонять будут, -заметил Шубин, тоже из моего отделения.

-Не боись, отцы служили и нам велели. Это тайга, а не Афган,– успокоил его оптимистичный Николай Стародубцев.

И начался ещё один таёжный этап в жизни моей и моих сослуживцев.

Была вторая половина лета. Небольшие поля возле нашего лагеря поросли густой, зелёной , мягкой травой, обдающей запахом свежести и спокойствия. Особенно сильно он чувствовался по утрам, когда во время зарядки мы, пробегая 4-5 километров, возвращались в лагерь бодрые и взбудораженные, надышавшись чудодейственным воздухом жизни и силы.  Смешанный лес, ставший уже чем-то вроде природного дома, давно не настораживал своей величавостью и отчуждённостью. Игривые берёзки, гордые и раскидистые дубы, пышные и высокие сосны обдавали прохладой, обилием лесных запахов и вселяли какую-то умиротворённость. В таких местах бы стихи писать и думать о любви, о смысле жизни. О чём только не думается среди прекрасных русских лесов, вдохновляющих своей уверенной красотой и жизнеутверждающей силой.

Но, на фоне этой красоты и спокойствия одна беда не давала нам покоя – комары. Крупные. Серые и рыжие, они набрасывались на нас стаями, впивались обжигающими иглами. Офицеры и сержанты пользовались мазями, нам же приходилось терпеть. Эту особенность младшие командиры с успехом использовали для воспитания подчинённых. Так обычная вечерняя поверка становилась для нас в своеобразную проверку на терпеливость.