Крымский щит

– Ну, айда! – выдохнул Саша, и мы, схватив узлы, побежали к лагерю.

…И вот через два дня, вскоре после вечерней переклички, мы сбежали. Всемером – к нашей пятерке присоединились ещё Толик и Щегол; мы им, кстати, совершенно ничего не говорили ни про встречу с тобой, ни про договоренность, а они как будто всё точно знали.

Сначала шли в темноте, пока не поняли, что от лагеря уже далеко, а мы вроде как заблудились. Тогда решили дождаться рассвета, сбились в кучку в какой-то ямке среди леса и сразу уснули.

Утром поняли – ушли далеко в сторону. Хорошо хоть разглядели вдалеке приметную гору с деревом на вершине и пошли к ней.

Идти оказалось трудно. Несколько раз останавливались, отдохнуть и перекусить. Чем? Да по пути набрели на маленький и уже почти обнесённый кем-то чаир, нарвали яблок и груш, сколько там оставалось. Оказалось, немного – по паре на брата.

Всё время прислушивались, но выстрелов и взрывов не было слышно. Только временами приносило эхо слабый собачий лай и голоса скотины, да издали, откуда-то с востока, из-за синеющих дальних гор и будто нарисованного Чатырдага (его-то мы уже знали, да и спутать такой было просто не с чем) доносился слабый пульсирующий гул, будто стучало грозное сердце войны.

И ещё казалось несколько раз, что нас видят, что на нас смотрят, но кто и откуда – непонятно. Так оно, наверное, и было – места здесь, как мы уже сами успели убедиться, не самые дикие, – но вреда вроде бы от этих невидимых соглядатаев не случилось.

А потом наткнулись на село, и так, что вроде уже и уходить было поздно. Целое приключение получилось. И выбрались оттуда только через два часа.

Не помню, рассказывали мы, что там и как там было в этом селе?.. Ладно, при случае вспомню. Жаль, расспросить не у кого.

…На третьем привале после того, как ушли из села, уже недалеко от «нашей» горы, остановились у родничка, заботливо благоустроенного какой-то доброй душой.

Тонкая струйка воды выбивалась из трещины в скале и с чуть слышным звоном сбегала в обложенную камушками чашу литров на пять. Вода прохладная и вкусная; пили сначала все вместе, черпая кто чем из чаши, а потом по очереди, кто сколько хотел.

Затем набрали воды в обе фляжки, взятые в селе из татарской казармы, и гуськом начали карабкаться по едва заметной тропе.

Уже темнело, когда остановились ещё раз: совсем сбилось дыхание на подъёме. И в темноте, чуть рассеянной искорками звёзд, оскользаясь и падая, выбрались к вершине.

– Сергей, мы пришли! – негромко крикнул я в звёздную темень.

– Будто я не слышу, – отозвался негромко голос за спиной. – И орать не надо.

Предупреждение было своевременным. Ребята не орали, но каждому хотелось сказать хоть несколько слов. Это было, наверное, общее чувство – радость и облегчение, будто не с одним-единственным партизаном встретились, а вышли в расположение могучей армии, которая защитит от любого врага, от любой опасности.

Минут через двадцать, когда эмоции немного поулеглись, ты спросил:

– Местность хорошо знаете?

За всех семерых ответил Саша:

– Оттуда? Мы ж с Кубани. Нас немцы угнали…

Мы, остальные, тут же добавили несколько слов и выражений в адрес немцев.

– Ладно, – перебил ты. – Успеете ещё рассказать, что да как. Если живыми до отряда доберёмся… Меня, кстати, Сергеем звать. Хачариди. Не переиначивайте, не люблю. А вас как?

– …Так отряд далеко? – спросили мы, чуть ли не в один голос, сразу после того, как назвали свои имена.

– Напрямик – не очень, только напрямик нам нельзя. А до ночёвки дойдём за час, хоть ходоки из вас, вижу, паршивые.

– А здесь разве нельзя переночевать? – спросил Павлик.

– На голой вершине? – изумился ты. Но распространяться не стал. Просто скомандовал: – За мной! – и начал уверенно, будто всё видел в темноте, спускаться по восточному склону.

Через некоторое время выплыла на небо половинка луны и стало легче пробираться по горному лесу. Я старался держаться поближе к тебе и как можно меньше шуметь. Вскоре – шагов через двести, – ты приостановился, подождал, пока все подтянутся поближе, и предупредил:

– Сейчас будьте осторожны, идите след в след. Справа – обрыв, кто сорвётся – костей не соберёт, но придётся идти по краю, другой дорожки нет.

Теперь мы шли намного медленнее и осторожнее. А из чёрного провала справа тянуло – или это чудилось? – могильным холодом.

А ещё раздался скрипучий вой и кашляющий лай парочки шакалов откуда-то из темноты.

– Жратву чуют, – отозвался ты со смешком. – Только вряд ли им что обломится.

Еле различимая тропа отвернула от обрыва. Вскоре нам пришлось спускаться, хватаясь за кусты и стволы деревьев; тут уже без шуму не обошлось, и ты пару раз цыкнул: тихо, мол.

И сразу же после этого нас окликнули.

– Серёга?

– А то. И с пополнением.

…И был костерок в неглубокой пещере, изумительный запах и вкус жареного мяса, хоть и досталось каждому из нас совсем понемногу, и двое партизан, наверное, настоящих, с оружием, которые представились как Шурале и дядя Митя.

И это был первый наш вечер и первая ночь в партизанской семье…

У своих

– …То есть все как на подбор казачата кубанские. А в наши края как попали? – спросил Сергей.

Ребята загалдели наперебой.

– Да не все сразу, – оборвал Хачариди. – Вот ты рассказывай, – обратился он к Володе. – Можешь прямо с начала.

– Да я про всех рассказывать не могу, – отозвался Володя, поворачиваясь другим боком к угольям костра. – Нас со станицы наловили девятнадцать душ и увезли раньше, а я тогда сбежал, прятался, да снова попался. С ними, – он кивнул на остальных ребят, – только на переправе и познакомился.

– Мы тут из четырёх станиц, – подтвердил Толик.

– И как вас везли? – спросил дядя Митя.

Володя начал рассказывать.

Наш катер, остроносая, низко сидящая посудина с двумя пулемётами, на баке и на корме, отошёл от причала сразу после полудня. Полтора десятка немцев, солдаты и офицеры, десяток их раненых да несколько немолодых штатских в замасленных спецовках. И мы, полсотни ребят, собранных из разных станиц и хуторов.

Большинство наших со слезами на глазах смотрели, как дрогнул и начал удаляться родной берег. Но смотреть довелось недолго: немцы загнали нас в трюм, а на палубе разместили раненых солдат. Мне досталось место прямо под трапом; отсюда я видел, как над входом в трюм стоял высокий и худой священник, широко расставив ноги. Наперсный крест раскачивался, свалявшаяся борода клочьями спадала на подрясник, серые от проседи космы лежали на плечах. Второй крест он, как защиту, держал над головой. По бокам, прикрывая выход из трюма, стояли два унтера с автоматами.

Едва катер отошёл от причала, началась болтанка. Волны достигали палубы, солёные брызги начали залетать даже к нам. И вдруг – оказывается, катер уже вышел в открытое море, – нас выгнали из трюма на палубу, а сами немцы, исключая раненых, попрятались.

Все ребята задрали головы к небу, а там появились краснозвёздные самолёты. Шесть двухмоторных бомбардировщиков; раньше я не видел таких…

– А я вот всё хотел спросить, – подал голос Егорка. – А чего нас вообще в Крым повезли?