Чиновник для особых поручений

– Я хочу сказать, что у нас с вами есть шанс спасти Россию.

И, взяв бутылку, вопреки всякому этикету, набуровил себе коньяку прямо в чайный стакан и махнул его одним глотком.

…Поутру статский советник Кошко отправился с визитом к начальнику Киевского жандармского отделения Кулябко.

– Ох, знали бы вы, Станислав, как не хочется мне визит этот наносить, – вздохнул он.

– Догадываюсь, – кивнул Стас. – С «соседями» общаться – то еще удовольствие.

– Соседями? – не понял сыщик. – А! В смысле – соседний департамент? Забавно подмечено, надо будет коллегам рассказать, повеселятся изрядно. Ну а вы пока по городу погуляйте, что ли…

«А в самом деле! – подумал опер. – Рассиживаться-то некогда. Хоть к театру подходы поглядеть».

Говоря откровенно, не слишком-то он верил, что Аркадий Францевич с жандармом смогут прийти к единому мнению. Реакция последнего вполне предсказуема – за информацию спасибо и до свидания! Мы профессионалы, мы сами, без сопливых, разберемся.

Это правильно, конечно, что каждый занимается своим делом, иначе это не работа была бы, а сущий дом терпимости – не поймешь, кто, кого и за что. Однако верно и то, что «специалист подобен флюсу – он односторонен». Прав был Козьма Прутков. И про то, что ковчег строил любитель, а «Титаник» – профессионалы, тоже сказано не в бровь, а в глаз.

«В общем, резюме такое, – хмыкнул про себя Стас, шагая по утренним улицам Киева. – На жандарма надейся, а сам не плошай».

…Раскатистым басом бухнул колокол, и его голос долго висел в воздухе над золочеными куполами, которые поднимались над городом, словно шлемы древних воинов. Не утяжеленный выхлопами свежий воздух бодрил, дышалось легко, и опер с любопытством разглядывал вывески на мелких лавочках и магазинах. Поспешал служивый люд, извечно боявшийся опоздать. Звонко цокая копытами, прогарцевал молоденький корнет, судя по его серьезному виду, с поручением. Подпрыгивая на брусчатке колесами, проскрипел тяжело нагруженный обоз, а его, сигналя, обогнало блестящее авто, за рулем которого гордо восседал затянутый в кожу водитель.

– Вот же зараза, – хмыкнул вполголоса Стас. – Наверняка круче Шумахера себя мнит!

Взглянув на встреченную по дороге парочку, Стас сразу решил, что она направляется в театр. И не просто туда направляется, она – плоть от плоти этого театра. Было в ней что-то такое… богемное, что ли. Обе дамы были высокими и стройными. Но, судя по их одежде, пошитой хоть и с претензиями, но явно у местечковой портнихи, до высшего сословия им было далеко. У одной были большие светлые глаза. Настолько большие, что он сразу, по привычке, окрестил ее Стрекозой. Вторая имела острые черты лица, и Стас про себя назвал ее Птичкой.

Он был уверен, что их принадлежность к миру искусства определил верно. Возможно, из-за взглядов, которым обе стрельнули в рослого симпатичного опера. А может, из-за каких-то невесомых флюидов, которые он, как опытный мент, уловил «верхним чутьем». Стас за годы службы в «ментуре» привык этому чувству доверять. Не единожды оно спасало его от неприятностей, а пару раз точно от верной смерти. Поэтому, даже не успев как следует обдумать это неожиданное наитие, он сделал шаг по направлению к девицам. Медлить не следовало, ибо театр был уже в пределах видимости.

– Простите мне, бога ради, мою неучтивость! Позвольте представиться – коллежский секретарь Сизов Станислав. Вы не подскажете мне, как пройти в оперу?

Они словно ждали этого. Стрекоза радостно заулыбалась, словно встретила давнего друга. Птичка, наоборот, скромно потупилась, однако при этом так «даванула косяка», что любой, что-то понимающий в женщинах, понял бы, что если ее подругу можно снять за пять секунд, считая вдох и выдох, то эта сама кого хочешь снимет.

– Вика, – наклонила голову большеглазая.

– Ника, – в тон ей представилась подруга.

– Если вы нас проводите немного, вы придете прямо к опере, – кокетливо поглядела на него большеглазая.

– С превеликим удовольствием, – галантно поклонился Стас, пристраиваясь рядом. – В вас за версту видно служительниц муз. О музы! Мельпомена, Полигимния и Талия! «И талия!» – воскликнул, пораженный в самое сердце, Марк Антоний, и Рим мгновенно был переименован.

Девушки весело рассмеялась. Новоявленный кавалер явно пришелся им по вкусу. И одет более чем прилично. Им, бедным служительницам искусства, было так тяжело пробиться в этом мире! В мечтаниях они грезили – нет, совсем не о принце, скорее о состоятельном господине – желательно молодом и щедром, взявшем под свою опеку юное дарование. И предел девичьих грез – удачное замужество! Вот и сейчас, кто его знает, может, это госпожа Фортуна вдруг расщедрилась, подбросив им такой шанс?

– Да, чувствуется, что музы и вас почтили своим присутствием.

– Да что вы! – картинно схватившись за лоб, продолжал «бутафорить» Стас. – Я туп, косноязычен и неуклюж… и лишь при виде вас в моей душе проснулся поэт, готовый пятистопным ямбом восторгаться каждым сантиметром ваших туфелек.

– У, какой вы комплиментщик, – не то осуждая, не то восторгаясь протянула, кокетливо поведя плечиком, Птичка.

– Сегодня вечером дают «Сказку о царе Салтане», – с гордостью сообщила Стрекоза. – На представлении будет сам государь-император.

– Сам государь? – сделал «большие глаза» опер. – Получается, вы будете там допоздна… Жаль… Значит, принести вам цветы и шампанское не удастся….

– Ну… – Стрекоза метнула быстрый взгляд на подругу, – вообще-то….

– Нет ничего невозможного. Есть там один тайный ход, и мы вам его покажем. Только дяде Васе, столяру, нужно заплатить двугривенный.

– Да я ему целковый заплачу! – пылко воскликнул Стас, одарив обеих таким взглядом, что Стрекоза зарделась, как майский цвет, а Птичка подарила многообещающий взгляд.

Подойдя к театру, девицы направились в обход здания, поманив за собой Стаса, и остановились перед какой-то неказистой дверью, которая оказалась не заперта. В полутемном коридоре горела мутная лампочка, пахло деревом и клеем. Из двух дверей одна была заперта на висячий замок, а из второй лился свет, и чей-то напрочь лишенный музыкальности голос распевал арию Ленского:

– Я-а-а лю-у-у-блю-у вас… Я-а-а лю-у-у-блю-у вас, Ольга…

– Дядя Вася! – позвала Стрекоза-Вика.

– Ась? – из дверей выглянула седоватая борода, поверх которой блестели два грачиных глаза.

– Дядя Вася, здравствуйте, – пропела Птичка-Ника. – Как здоровье ваше?

– А, это вы, стрекозки, – разулыбался «певец». – Старика пришли…

Договорить он не успел. Входная дверь распахнулась, и вошел рослый полицейский. Стас поглядел на погоны – зеленые, и лычка как у старшины, только серая. «Вроде бы околоточный надзиратель…» – припомнил он то, что успел прочесть в кабинете Кошко.

– Здравствуйте, кто заведует данным помещением?

– Я, господин околоточный, – вытянулся во фрунт дядя Вася. – Столяр Василий Куценко, мещанин.

– А вы, молодые люди? – околоточный повернулся к Стасу.

– Барышни мне рекомендовали дядю Васю как искусного столяра, – не моргнув глазом ответил Стас. – Хочу этажерку под книги заказать.

– Ясно, – кивнул тот. – Однако прошу здесь долго не задерживаться. Проводится важное мероприятие.

– Да мы уже почти договорились, – улыбнулся опер. – Сейчас уйдем.

– Скажите, милейший, – потеряв к ним интерес, околоточный снова повернулся к столяру, – отсюда можно пройти внутрь оперы?

– Никак нет, – «поедая глазами» начальство, отчеканил дядя Вася. – Так что помещение замкнутое.

– А эта куда ведет? – заглянув в столярку, показал надзиратель, показывая на запертую дверь.

– Не извольте беспокоиться! – засуетился столяр. – Это кладовка наша.

– Откройте.

Убедившись, что кладовка не имеет выхода, он снова повернулся к Стасу.

– Извинения прошу, служба. Позвольте взглянуть на ваши документы.

Внимательно посмотрев паспорт, он поднял на опера внимательный взгляд.