Воздушные гладиаторы

«Сикорский маленький», как в войсках называли первый серийный русский истребитель С-16, и впрямь не представлял собой в 1916 году выдающейся машины. Более того, к указанному году он безнадёжно устарел, и не был способен на равных сражаться с противником. Об этом говорили все без исключения изученные организаторами игр факты боевого применения русской машины.

Правда, одержимый литовец настоял, чтобы на его экземпляре был установлен патриотичный двигатель «Калеп», под который изначально и проектировал свой самолёт Игорь Сикорский. Но ведь сама история доказала, что на серийных самолётах пришлось ставить французские «Гномы», а значит «Калеп» не мог быть лучше. Так что тревоги этот мелкий факт у организаторов не вызвал, а зря.

Арвидас сел за штурвал истребителя в половину десятого утра. Мерзкая погода, в сочетании с открытой кабиной истребителя, заставляли утепляться по полной. Болела голова, и радовало только то, что предстоящий бой вряд ли будет долгим. Двигатель завёлся легко, в самом буквальном смысле слова с пол оборота винта. Прогрев также не занял много времени, и скоро вибрации от работы мотора успокоились – движок вышел на режим. Удерживаемый техниками, С-16 медленно покатился по лугу, назначенному для старта. Лётчик добавил газу, мотор взревел на взлётном форсаже, и техники отпустили законцовки крыльев.

Он до сих пор не мог привыкнуть к этим самолётам! Ну как, как возможно взлетать на скорости 45 км/ч?! Да ещё и с неровного поля! Но нет ничего невозможного. Проходят буквально секунды, и тряска от езды по заросшему не слишком высокой травой лужку исчезает – отрыв! Теперь штурвал на себя и вверх – зона боя в десяти километрах. Пронизывающий ветер в лицо, от которого плохо защищают крохотный козырёк кабины и лётные очки. Под крыльями густой лес – необычно для Англии, но, говорят, это огромное частное владение, в котором хозяину наплевать на перенаселённость и прочие прелести современного мира. А вот и «зона боя». На поле внизу группа всадников, а в небе уже кружит противник – легендарный английский истребитель Сопвич «Пап». Что ж, поиграемся с «щенком» по правилам той ещё войны!

Закружившаяся в небе карусель в полной мере захватила внимание зрителей. Ни один из противников не мог получить сколь-нибудь значительного преимущества! «Русский медведь» оказался столь же вертлявым, как и английский «щенок», не уступая ему ни в скорости, ни в маневренности. Равным было и вооружение истребителей, состоящее из совершенно одинаковых синхронных «Виккерсов». Время от времени у носа одного или другого истребителя расцветал огненный бутон, по небу проносились трассы выстрелов, но ни один из пилотов не мог добиться решающего попадания! Между крыльями англичанина были закреплены четыре неуправляемых ракеты «Ле Прие», но он никак не мог использовать это оружие. За спиной литовского пилота в захвате был укреплён штатный автомат Фёдорова, но оторваться от штурвала и стрелять из автомата было равносильно поражению. И всё же удача улыбнулась литовцу!

Форсируя мотор, Арвидас закрутил свой истребитель в ряде бочек, сбивая прицел повисшему на хвосте англичанину, а затем перевёл самолёт в перевёрнутый горизонтальный полёт и защёлкнул штурвал стопором. Теперь всё решали секунды. Кто успеет первым! Арвидас вывернулся, вися на привязных ремнях, и выхватил из зажима автомат. Он отчётливо видел, как возвышается нос англичанина, готовясь дать решающую очередь по переставшему маневрировать противнику. Но литовец успел первым. Очередь из автоматической винтовки со 150 метров, направленная твёрдой рукой лётчика и не зависящая от тряски самолёта, на котором был жёстко закреплен основной пулемёт, попала прямо в двигатель. «Рон» поперхнулся, и заглох. Англичанин резко пошёл вниз, на вынужденную посадку. В падении он выпустил свои ракеты, но было ясно, что лётчик просто избавляется от взрывоопасного груза. Проследив за посадкой англичанина и убедившись, что лётчик остался цел и невредим, Арвидас направил «Сикорского» к своей посадочной площадке. Он был доволен. Его дебют прошёл даже лучше, чем у товарищей.

Печёры.

Пока Иван увлечённо разговаривал с представителем их нового «начальства», как это определил для себя Алексей, сам он отвлёкся. Лишь краем уха он ловил информацию о предстоящем задании, о всех прелестях членства в тайном клубе лётчиков, о предлагаемых за «совсем небольшую миссию» огромных гонорарах и прочем.

Алексея вновь накрывала депрессия. Прострелянная рука ныла под повязкой, дико хотелось спать, усталые мышцы требовали отдыха, а мозг всё глубже затягивало в воронку безысходных мыслей. Что у него за жизнь? Чего он, Алексей Варламов добился? Военный, лётчик истребитель, космонавт, одним из первых побывавший на Марсе, о чём, кстати, почти никто не знает и не узнает. Вроде бы есть чем гордиться, но… К чему всё это?

Жизнь перевалила за середину, у друзей и товарищей дети заканчивают школы, у некоторых уже и внуки появились. Вон, его, считай, ровесник Иван – пятеро ребят. Две замечательных девочки и трое сыновей – наследники! А он? Он дурак! Ведь сколько раз мог жениться, были же вокруг совсем неплохие девушки. А он запутался в ничего, по сути, не значащих, но крепко засевших в голове императивах о том, что мужчина «сперва должен добиться успехов жизни, обеспечить будущую жену достойным существованием», и профукал молодость.

С «достойным существованием» тоже, что характерно, не сложилось. Сперва лётное училище, потом война, безработица, случайные заработки… Космос не исправил положения – там ему предложили лишь низкооплачиваемую работу космическим чернорабочим… Всё чуть было не начало налаживаться, когда он полетел на Марс, но… но космос теперь закрыт, как и небо, переучиваться на бухгалтера или программиста – предать дело всей жизни. И даже эти вот «игровые» полёты – просто переиначенные гладиаторские игры на потеху озверевшей зажравшейся толпе мещан, жаждущей крови и адреналина. Противно!

Противно – хоть в петлю! И выхода нет! Никакого! Иван рисует радостные перспективы возрождения авиации, но сейчас, вдруг, Алексей понял, что и авиация, как таковая, тоже ничто! Ну, пролетает он на новых консервных банках ещё десять, пусть пятнадцать лет, а дальше? Пенсия, тихое угасание одинокого старика, смерть и забвение. Жизнь проходит, почти уже прошла мимо, а что в ней было? Небо? Этого мало… слишком мало!

Да, была и у него большая любовь… И он сам – никто другой, просрал собственное счастье. Он даже не признался Ольге в своих чувствах. Тогда, в школе, струсил. Да, теперь можно признаться самому себе, что именно струсил. Обманул себя, что вот, выучится на лётчика-истребителя и явится завидным женихом, а на самом-то деле сбежал после девятого класса в училище от ответственности и невыносимого чувства неразделённой любви.

А любимая, с которой они по-дружески переписывались, внезапно уехала в швейцарские Альпы. Богатый папа отправил дочку на учёбу в Европу. Алексей тогда только что зубами не скрежетал от злости и бессильного отчаяния! В Цюрихе Ольга познакомилась с молодым дипломатом, вышла замуж, и зажила, судя по публикациям в соцсетях, в которых Алексей с каким-то мазохистским чувством продолжал за ней следить, счастливой жизнью, крайне редко показываясь на родине.

Нет, у него и самого были девушки, последний большой роман случился как раз во время подготовки к полёту на Марс, но давняя любовь не отпускала, поднимала планку к избраннице на недосягаемую высоту, и мешала сделать выбор, жениться, и зажить как все. А сейчас, здесь, вот за этим столиком провинциального кафе Алексей осознал, что, похоже, ничего хорошего в жизни больше уже и не случится – так ему и догнивать в бобылях, завистливо глядя на чужих детей. И такая его накрыла тоска, что ничтожным показался и этот разговор, и их операция, да и вообще вся жизнь.

Он ещё нашёл в себе силы вежливо улыбнуться, попрощаться с собеседниками и, сославшись на боль в руке, уйти из вмиг ставшего невыносимым кафе. Алексей решил поехать в единственное место, где ему могли помочь – во Псково-Печёрский монастырь, к своему духовнику, пять лет как принявшему монашество после смерти матушки старому священнику отцу Тихону.

На удивление, начальство легко и непринуждённо отпустило раненного лётчика «в отпуск по ранению». Единственно, удивил Алексея Иван, попросив взять с собой в поездку его куму – девушку искусствоведа, собирающую материалы к диссертации по весьма спорной, если не сказать больше, теме: «Влияние опричнины на формирование русской художественной культуры в XVI веке». Отказывать повода не было, интересный собеседник в долгой дороге лишним не бывает, и Алексей с лёгкой душой согласился.

В Печёры двинулись на машине. Рука продолжала беспокоить, потому большую часть пути машину вёл автопилот. Обычно Алексей предпочитал управлять сам, получая глубочайшее удовольствие от езды, но сейчас сказывались травма и ответственность за жизнь пассажирки, оказавшейся очень миловидной девушкой.

С первого взгляда Женя не поражала мужского воображения: невысокого роста, худенькая девушка выглядела в свои 27 более подростком, чем сформировавшейся женщиной. Пожалуй, этому способствовало полное отсутствие косметики, но явно не только это. Не слишком правильные черты лица, маленькая грудь, совсем не голливудская улыбка, нос с горбинкой… Случайные прохожие пропускали девушку, не задерживая на ней внимания.

Но когда Алексей начал со спутницей вполне нейтрально-вежливый разговор, скоро он поймал себя на мысли, что ему вовсе не хочется отводить взгляда от лица собеседницы. И дело здесь вовсе не её человеческих качествах, и не в том, что Женя оказалась поистине интересным собеседником. Всё это было так, но сам перед собой Алексей был искренним: его покорили огромные зеленовато-серые глаза попутчицы, смотрящие на мир с редко встречающимися жизненной силой и добрым интересом.

Под этим взглядом личные проблемы как будто отходили на задний план, казались не столь уж и значимыми. Женя невольно заставляла смотреть на мир её глазами. И тогда всё окружающее представало совсем в другом свете, начинало играть новыми яркими красками. Мир больше не был юдолью слёз, местом боли и страданий. Он был несравненным созданием Всевышнего, заложившего в каждую малейшую деталь вселенной огромную мудрость и красоту.

Так же и история переставала быть чередой войн, убийств, предательств и кровавой жестокости. Нет! Во всём, абсолютно во всём был скрыт промысел Божий, ведущий к лучшему, не ограничивая дарованной Творцом свободы воли. Вот та же опричнина. Алексей не склонен был считать это явление однозначно отрицательным и раньше. Он понимал, что в условиях начавшегося на тот момент развала страны, получившего даже в народе хлёсткое название «семибоярщина», центральная власть в лице юного царя просто обязана была пойти на самые строгие, и даже жестокие меры, чтобы уберечь Россию от скатывания в новую феодальную раздробленность.

Но Женя открыла ему ещё одну, очень необычную сторону событий тех лет. Исследуя архитектуру и живопись северной Руси, она не могла пройти мимо факта резкого скачка, случившегося в их развитии в середине XVI века. Именно тогда в Великом Новгороде, Пскове, и, особенно, в Вологде начался поразительный ренессанс во всех сферах искусства. Даже непросвещенному человеку достаточно посмотреть на храмы начала и конца века, чтобы заметить разницу. Ещё более она наблюдается во фресках, иконах, украшениях, дошедших до наших дней.

Чем же объяснить это явление? Некоторые, либерально настроенные историки считают, что здесь прослеживается влияние западной Европы, с которой как раз в тот период у России начали развиваться активные торговые связи через Архангельск. Но это очень легко опровергается! Новгород веками имел самые теснейшие связи с Европой, являясь основателем и крупнейшим членом Ганзейского союза! Да и чисто искусствоведческий анализ говорит, что в новых произведениях искусства влияние Запада далеко не определяющее! Нет! Здесь явно ощущается русская, вернее, московская школа!

Но если явно видно влияние московской школы, то возникает вопрос – почему оно начало сказываться именно в этот конкретный исторический период? И ответ, как ни парадоксально, во влиянии опричнины. Опричнина послужила, помимо прочего, катализатором одного из величайших в истории страны внутреннего переселения народа. Не случайно именно в те годы Ермак присоединил к России Сибирь и началось её активное заселение русским людом.

Но если простые крестьяне и казаки искали вольной воли на востоке, то культурная верхушка, интеллигенция, связанные с боярскими кланами мастера постарались перебраться из ставшей не слишком уютной столицы на более безопасную, но, тем не менее, комфортную и культурную почву северных провинций. Многие подались в Новгород, но не меньше торговых людей потянулось во Псков и, особенно, в новую торговую столицу – Вологду, через которую начала идти бойкая морская торговля с Англией.

Характерно, что если по торговым делам в новые города купцы переселялись и раньше, то под влиянием опричнины произошёл отток из столичного региона большого количества ремесленников самого различного толка: каменщиков, ювелиров, иконописцев. Эти люди быстро ассимилировались в быстро развивающихся торговых городах, обеспечивших им крупные заказы. Они принесли с собой новую для этих мест технику, культуру производства, новые веяния и взгляды, сложившиеся в столице и до того крайне ограниченно проникавшие на окраины.

За разговорами шесть часов в дороге от Москвы пролетели незамеченными. Лишь однажды молодые люди остановились в симпатичном месте на берегу небольшого прудика, чтобы пожарить предусмотрительно прихваченный с собой Алексеем шашлык. В Печёры приехали в сумерках, и в монастырь идти было поздно. Благо, лётчик отлично знал городок, и скоро они с Женей, бросив вещи в очень удобно расположенной у самого входа в Псково-Печерскую лавру гостинице, отправились поужинать в ресторанчик, оборудованный в старинной башне. С деньгами у Алексея в кои-то веки был полный порядок, и он смог угостить попутчицу хорошим ужином.

Наутро, отправив Евгению в длительную экскурсию по дальним пещерам, которую ей с благословения отца Тихона устроил один из послушников, Алексей, наконец, уединился с духовником в его келье. Как человек военный, он не мог рассказать старцу всего, но и того, что мог, хватило с лихвой.

Внимательно выслушав «чадо», отец Тихон молча налил Алексею полную кружку сбитня, дождался, пока тот выпьет, и лишь тогда заговорил.

– Умный ты, Лёша, парень, а всё одно дурень! Очень уж легко враг ловит тебя на страстях, а ты и рад ловиться. В уныние впадаешь, а уныние – смертный грех! Это, брат ты мой – недоверие к Творцу! А Господь всё слышит! Вот ты ещё и не попросил ничего, а он, как любящий Отец, уже позаботился о тебе. Ничего я тебе сейчас не объясню… Не поймёшь ты – гордыня и самолюбование тебе глаза закрыли… А всё же, поверь! Господь уже всё устроил, и скоро, очень скоро ты поймёшь Его замысел о тебе. Вот как только самовлюблённость отбросишь, так всё и поймёшь. А сейчас ступай! Ты человек военный, так что делай, что должен и не падай духом – ушибёшься! Иди, иди! Проводи, вон спутницу свою по монастырю, свози её в Изборск, во Псков. Девушка она светлая и очень хорошая – не обижай её!

В ответ на изумлённый взгляд лётчика, монах покачал головой, мол, он не сводня – сказал именно то, что сказал и ничего более, и подтолкнул гостя к двери кельи.

Покидал монастырь Алексей в весьма смешанных чувствах. Ни один из мучавших его вопросов решён не был, но на душе удивительно посветлело. Как и советовал духовник, он свозил Женю в Изборск, во Псков и расстался с девушкой у стен Крома. Короткий отпуск заканчивался, впереди ждало ответственное задание, а нужно было ещё разобраться с рукой, и лётчик отправился прямиком в отделение интенсивной терапии Института космической медицины, где ему могли помочь за несколько дней регенерировать рану.

Бомба.

Паром лежал на дне долгие десятилетия. Никто на поверхности не мог ручаться за то, в каком состоянии находится его груз. Вообще, почти никто из людей даже не подозревал, что вёз давно утонувший корабль. Да, в своё время катастрофа парома стала громким делом: в ней погибло более 800 пассажиров, но тогда удалось всё списать на шторм и несовершенство конструкции судна.

Немного странным было то, что судно не стали поднимать с совсем небольшой глубины. Более того, место трагедии объявили массовым захоронением и запретили туда любой доступ, для чего потребовалось даже переписать несколько законов сразу трёх государств. Ещё большее недоумение у думающих людей вызвала попытка накрыть лежащее на дне судно бетонным саркофагом. Более того, когда оказалось, что саркофаг установить невозможно, на паром высыпали четыреста тысяч тонн гравия, после чего в районе гибели установили автоматическую радиолокационную станцию, сообщающую в береговую охрану о любой попытке приблизиться к запретному району.

В Европе шла большая война, и причуды властей небольших северных стран мало волновали население континента. Потому, всю историю удалось замять даже тогда, когда незаконно проникшие к судну аквалангисты опубликовали снимки парома, на которых отчётливо была видна огромная пробоина в его правом борту, никак не вязавшаяся с официальной версией гибели судна.

Более того! Обнародование данных материалов окончательно всех успокоило. Правительство к этому моменту поменялось несколько раз, и все странности списали на нежелание давно ушедшего на покой премьер министра раскрывать неблаговидные подробности катастрофы, произошедшей по вине некомпетентных военных, допустивших столкновение судов. Вот только радар на месте гибели остался включенным и запретную зону отменять так и не стали. Но на то и демократия, чтобы принять закон было куда проще, чем отменить.

И вот час настал. Во второй половине XXI века о пароме давно забыло даже новое правительство Швеции. Никого не удивило и не встревожило пропадание сигнала от древнего локатора: на его техобслуживании многие годы экономили, так что поломка была вполне закономерна. Подошедший к району катастрофы рыболовецкий траулер остался незамеченным, как и спустившиеся с его борта аквалангисты. Целью профессиональных ныряльщиков был груз давно затонувшего судна.

В день выхода парома на его борт заехали две тяжело гружёные фуры, не прошедшие таможенного контроля. Явление тогда вполне обычное – с территории недавно образованной Эстонии вывозили интересное новым хозяевам мира оборудование и вооружение, оставшееся в наследство от рухнувшего СССР. То, что на этот раз груз не совсем обычен, команда не знала, иначе ни за что не приняла бы на борт ТАКУЮ контрабанду. В фурах везли четыре транспортировочных контейнера высшей степени защиты с тактическими спецбоеприпасами – атомными бомбами новейшей конструкции.

Правительство Швеции сумело нелегально приобрести боеголовки в новообразованной Российской Федерации и теперь спешило вывезти ценный груз через территорию Эстонии, что вызывало куда меньше подозрений, чем прямая поставка. Ведь боеприпасы покупались не у правительства, а у проворовавшихся военных. Ошиблись скандинавские дельцы в одном – разведка США к тому моменту уже очень плотно курировала процессы на территории бывшего главного противника. О сделке стало известно в Пентагоне и генерал Линдон Джеффриз, курирующий соответствующий отдел спецопераций, приказал не допустить попадания столь опасных предметов в руки на тот момент ещё независимой Швеции.

Времени до поставки оставалось мало, и американцы не успели придумать и осуществить ничего более умного, чем попытка захвата груза в море. По случаю, совсем неподалёку проходили манёвры объединённого флота НАТО и на перехват вышедшего в свой последний рейс парома отправился патрульный катер «Айленд» с отрядом морской пехоты армии США на борту.

На самом пароме действовал отряд диверсантов, уничтоживших крепления визора – огромной откидной рампы в носу судна, через которую в трюм заезжали автомобили. Через неё не только было легче перегрузить «товар», но и мотивировалось исчезновение всех ненужных свидетелей. Затонуть, даже и с дырой от сброшенного визора, огромное судно не могло, ведь дыра получалась достаточно высоко от ватерлинии, да, к тому же, паром изначально проектировался с возможностью противостояния именно такой аварии.

Чего не учли, да и не могли учесть стратеги, так это банального случая, помноженного на не самую высокую подготовку лишь по случаю оказавшихся под рукой моряков. Набежавшая штормовая волна бросила как раз готовившийся принять первый из контейнеров «Айленд» на правый борт парома, и нос катера прошил не слишком прочную обшивку гражданского судна как картон. Получивший в дополнение к имеющейся от потери визора ещё одну огромную дыру в брюхе паром начал быстро тонуть, и американцы поспешили убраться восвояси.

О состоянии, в котором оказался груз не мог знать никто, поднимать паром, да и вообще приближаться к месту его гибели могло быть смертельно опасно, и правительства Швеции, Эстонии и Финляндии сделали всё возможное, чтобы навсегда забыть о злополучном судне, его грузе и обстоятельствах их гибели.

Но забыли не все. В тот день, когда гости мистера Сэвила наслаждались устроенным им хозяином «аэрошоу» дайверы подняли и погрузили на траулер первый контейнер со спецбоеприпасом. Величайшая в истории провокация вошла в кульминационную фазу.

Бой.

Огромная поляна посреди бескрайнего лесного массива полна народа. Грандиозный музыкальный фестиваль «Рок фест Белоруссия» собрал несколько тысяч поклонников всемирно известных белорусских рок-музыкантов. Люди приехали сюда не только изо всех концов Великой, Малой и Белой России, но и из стран дальнего зарубежья. На краю поляны разбит огромный палаточный лагерь, в котором разместились те, кому по каким-то причинам неудобно ездить из Островцов.

Некоторую пикантность обстановке придаёт небольшая группа норвежских эко-активистов. Эти официально явились на фестиваль для проведения протестной акции с требованием срочного демонтажа находящейся совсем рядом с главной площадкой фестиваля законсервированной Беларусской Атомной станции.

Правда, протестная акция не удалась: весёлая русская молодёжь поотнимала у заморских гостей плакаты, сунула взамен уже открытые бутылки с горячительным, и вскоре почти все норвежцы влились в общую массу беспечно отдыхающих, наслаждающихся отличным летним днём людей. Несколько оставшихся молодчиков уныло стояли на краю поля с плакатами, но на них не обращали внимания даже специально приехавшие снимать «массовые протесты» журналисты европейских и американских медиа-холдингов.