Воздушные гладиаторы

Акулы пера быстро поняли, насколько жалко смотрится убогая кучка оставшихся от массовки фриков, и теперь задумчиво стояли у сваленных в небрежную кучу поломанных плакатов и транспарантов, гадая, что бы такое предпринять, чтобы дать в эфир заранее проплаченную картинку. В конце концов, журналисты решили снимать всё подряд в надежде на счастливый случай и льющееся рекой горячительное.

К полудню зной достиг такого уровня, что организаторы прервали выступления. На поле организовали раздачу воды и горячей пищи из полевых кухонь, толпа разбилась на группки по интересам, начались игры. Однако к пяти вечера поляна вновь наполнилась. С минуты на минуту на сцену должны были подняться главные герои дня: группа «Грёзы Донкихота». К тому моменту, когда дошло до главного хита этого лета, толпа уже просто неистовствовала, и не замечала ничего вокруг. Тысячи глоток в едином порыве орали:

Жизни половину я

Прожил, чтоб отчаяться!

Песня лебединая

В сердце не кончается!

Что я с этим сделаю?

Сердце непокорное

Любит лебедь белую

С головою чёрною!

Во всеобщем безумии, охватившем толпу, никто не заметил появления на горизонте двух групп самолётов, устремившихся к поляне. Концерт прервался только тогда, когда шальная очередь из крупнокалиберного пулемёта прошлась по сцене, раздробив ударную установку и лишь чудом не задев никого из музыкантов. Вот тут уже телевизионщики получили такую картинку, о которой можно было только мечтать!

И впрямь – в небе кружили аж семь явно военных самолётов, демонстрируя чудеса пилотажа! В центре боя летела очень красивая двухмоторная машина, а вокруг неё сплелись в клубке боя шесть истребителей: три длинноносых серебристых МиГа и столько же «Спитфайров». Рёв авиационных моторов заглушил все звуки, толпа замерла в изумлении, в ней началось стихийное движение: самые боязливые стали оттягиваться к опушке леса, другие, напротив, устремились к центру поля.

И никто не думал о том, что в воздухе решалось будущее не только присутствующих, но и ещё как минимум двадцати миллионов человек. Правду о происходящем, да и то не всю, знали только трое пилотов МиГов. Для остальных всё это было лишь жестокой, опасной, но игрой, о которой все слышали, а вот теперь сподобились наблюдать воочию.

Вылетели в три часа дня. По полётной легенде шёл 1941 год, и машины должны были соответствовать. Мы выбрали себе истребители МиГ-1. На первый взгляд такой выбор может показаться странным, ведь даже в отечественной авиации имелись и Як-1 и ЛАГГ-1. И это не говоря вполне достойных французких, американских и английских машинах. Подобный выбор был бы более логичен, ведь сопровождать нам предстояло американский «Бостон» А-20. Но вердикт был единогласен – МиГ и только МиГ.

И тому были вполне конкретные причины. МиГ многократно охаяли авторы многочисленных книг и фильмов про войну. Истребитель, на который возлагались огромные надежды, который был самым массовым из «новых» на начало войны, уже на следующий год практически сошёл со сцены и был снят с производства. Неужели мало свидетельств того, что самолёт имел врождённые пороки, что война расставила всё по местам и отсеяла негодное? Оказывается – нет.

Внимательное изучение подлинных документов даёт несколько иную, далеко не столь однозначную картину. Нет смысла подробно рассказывать о достоинствах и недостатках иностранных истребителей того периода. Мы изначально решили организовать что-то вроде «национальной команды», летающей на отечественной авиатехнике, так что выбор резко сократился. ЛаГГ не просто так расшифровывался в авиации как Лакированный Гарантированный Гроб. Слабый двигатель сводил на нет все достоинства этой машины, огромный потенциал которой, тем не менее, раскрылся с заменой мотора на мощный и надёжный звездообразный двигатель воздушного охлаждения. Як-1, ставший, со временем, самым массовым истребителем военного времени, тоже никак не подходил для намеченных целей. Облегчённый сверх всякой меры истребитель, практически представлял собой пилотажную машину с пулемётом. Запаса топлива едва хватало на короткий бой в районе взлёта, были проблемы с высотностью, скоростью и прочностью.

А что же МиГ? Последний истребитель великого Поликарпова, подлейшим образом украденный у автора на этапе подготовки к производству недаром выдвигался Сталиным на ведущие роли. Обладающий прекрасными пилотажными свойствами, этот самолёт был наиболее скоростным и высотным, и имел неплохую дальность. Так почему же он, в отличие от не столь совершенных собратьев, сошёл со сцены? Причина проста. Достоинства самолёта стали в условиях войны его недостатками. Во-первых, самолёт имел в конструкции высокий процент металлических частей, что в условиях военного времени и дефицита алюминия оказалось очень дорогим. Во-вторых, установленный на истребителе мотор М-35 был «старшим братом» двигателя, устанавливавшегося на штурмовик Ил-2. Очень быстро оказалось, что именно штурмовики для фронта нужнее всего и все производственные мощности были направлены на выпуск «штурмовой» модификации мотора. Ну и в-третьих, ЛаГГи, Яки и даже «Ишачки» в реальных условиях того военного времени справлялись со своими обязанностями не хуже. Боёв на больших высотах не велось, далеко летать на сопровождение бомбардировщиков не приходилось, и хороший, но дорогой и сложный в производстве самолёт уступил место дешёвым собратьям.

Всё, время для лирических отступлений прошло! В заданной точке над Беловежской пущей встречаем одинокий самолёт – наш подопечный «Бостон». Экипаж там явно профи: бомбардировщик идёт идеально ровно, выдерживая высоту и направление, несмотря на довольно сильный и порывистый боковой ветер. Видно плавное, экономичное, но постоянное подрабатывание рулей высоты и направления, которыми пилот компенсирует все внешние воздействия, строго придерживаясь заданного курса. Примета настоящего мастерства! Сразу видно – пилот не один год вручную пилотировал явно гражданские суда! Никто из нас на подобное просто не способен!

Берём «Бостона» на сопровождение. Пилот, лицо которого, отчего-то скрыто гермошлемом, приветливо машет рукой, и мы пристраиваемся ему вслед. Бомбер идёт высоко, и это хорошо – так его гораздо легче охранять. Мы с Иваном расходимся вправо и влево, а Арвидас уходит на высоту. Вот только интересно, а что если именно наш «Бостон» несёт ядерный заряд, который должен проломить защиту реактора БелАС и вызвать масштабную катастрофу? Маловероятно, ведь экипаж бомбера не самоубийцы, а не понимать, что же произойдёт при попытке «такого» бомбометания невозможно.

Летим над бескрайним лесным массивом, и совершенно невозможно представить, откуда же тут появится неприятель, и кто же это будет. Три точки появляются буквально ниоткуда! Они прятались в небольшом облачке со стороны начинающего склоняться солнца и сумели подобраться к нам почти незамеченными! Успеваю восхититься мастерством противника, машинально отмечая великолепную слаженность лётчиков, действующих как единый организм! Их манёвры идеально согласованы, движения точны и плавны, а протянувшиеся к нам трассы выстрелов направлены расчётливой и твёрдой рукой, настолько близко они проходят несмотря на приличное расстояние!

Уворачиваюсь от направленных в мою сторону трасс и боковым зрением замечаю, как наш «Бостон», форсируя двигатели, устремляется вперёд, не отклоняясь от курса! Странно, но по нему, похоже, не стреляют. Видимо, решили оставить на закуску. Но сейчас не до того! Ко мне устремляется один из вражеских истребителей и я, наконец, могу рассмотреть тип машины. Это, несомненно, «Спитфайр» – один из лучших истребителей того времени. Мощный мотор, великолепная маневренность, сильное вооружение – в английской машине прекрасно всё, но и у неё, понятно, есть недостатки.

На горизонталях мне ловить нечего, стрелять настолько далеко, как противник, я не умею, да и боезапас ещё пригодится, потому уклоняюсь от вражеских трасс и жду единственного момента. Впрочем «жду» – неверное слово! Противник приближается стремительно, почти в лоб, и времени у меня нет. Ныряю в неглубокое, только чтобы обмануть вражеского пилота пике, и резко перехожу к набору высоты! Ну же, МиГ, не подведи! Очередь из пулемёта прошивает плоскость крыла, но мы уже разминулись. МиГ входит в петлю, и из верхней точки я вижу «Спитфайр», делающий боевой разворот.

Нет! Всё же это прекрасный истребитель, пилотируемый опытнейшим пилотом! Он не стал резко лезть вверх, зная о проблемах с двигателем «Мерлин», частенько глохнувшем на подобных манёврах! Противник реализует превосходство в горизонтальном манёвре! Но сегодня не его день. Его манёвр предугадан, и я открываю огонь изо всех стволов прямо из перевёрнутого положения. Бронезащита «Спитфайра» никогда не отличалась ни мощью, ни качеством, но я бью не по пилоту, а по мотору. Жидкостный двигатель очень уязвим от малейших повреждений, а сегодня по нему попало минимум несколько крупнокалиберных путь, выпущенных практически в упор. Чадящий истребитель устремляется к земле, а пилот даже не пытается выпрыгнуть. Неужели убит? Я не видел попаданий в кабину, но всё возможно!

Так, где же остальные? Оглядываюсь и вижу, что Арвидас справился со своим противником и уже устремился на помощь Ивану, а что же «Бостон»? О Господи! Мы же на самом подлёте к станции! Вижу, как бомбардировщик, по которому не было сделано ни единого выстрела, меняет курс и спокойно направляется к саркофагу, прикрывающему реакторную зону! Его движения зловеще безупречны, и я, дурак, наконец понимаю, в чём тут дело! Автопилот! Нет там никакого экипажа! Автопилот и манекен в кресле пилота, запрограммированный только помахать рукой, чтоб обмануть нас! Да и в «Спитфайрах», похоже, такие же «лётчики» с единственной задачей отвлечь и задержать нас, дать возможность бомбовозу сбросить свой страшный груз!

И это им удалось! Пока я крутился в схватке, «Бостон» прилично удалился, снизился, и уже заходил на бомбёжку! Предельно форсируя мотор, рву ручку управления двигателем и захожу в пике, в тщетной попытке догнать ускользающий бомбардировщик! Нет! Мне его уже не достать! Сейчас, минута, и произойдёт ядерный взрыв! В отчаянии жму на гашетку, не надеясь попасть с такого расстояния даже случайно. Но что это? Бомбардировщик как будто подбрасывает, он буквально разваливается в воздухе и падает, не долетев до станции буквально километр! Взрыва нет! Не верю глазам! Такого не бывает! И всё же, есть то, что есть: враги догорают на земле, а мы целы и можем с чистой совестью возвращаться на свой аэродром.

Там-то всё и проясняется! «Бостон» сбил расчёт ПЗРК «Стрела-7», как раз на этот случай поставленный у станции. Нечестно? Ну так и вся эта игра была нечестной. На наше счастье тот, кто всё это затеял, пожалел приближённых лётчиков, и выслал машины под управлением пусть продвинутых, но автопилотов, чьи действия оказались предсказуемы и позволили нам одержать победу над сильнейшим противником.

Ольга.

Алексей поднял голову от опустошённой пивной кружки. На душе было погано. Утром, приехав домой, он вышел в интернет и проверил соцсети. Он не ожидал увидеть ничего особенного. В интернет он давно уже заходил от случая к случаю, точно зная, что ничего по-настоящему значимого не пропустит, а время гаджеты воруют со страшной силой. Но сегодня было иначе: лётчик ждал сообщений от друзей, которые могли догадаться, кто же был одним из лётчиков, участвовавших в громком деле в небе Белоруссии. Оказывается, главная схватка произошла прямо над площадкой рок фестиваля, были даже несколько раненных.

То, что он увидел, просмотрев новостную ленту, повергло Алексея в шок. Какой там бой! Все события ближайших месяцев просто ушли на задний план! Нет, ближайшими были как раз ожидаемые письма друзей, обсуждения прошедших событий, предположения о том, что же это было, и кто в этом участвовал. А вот дальше… Дальше шло открытое письмо, опубликованное мужем девушки, в которую Алексей был давно и безнадёжно влюблён, так и не решившись признаться ей в своих чувствах.

Теперь Алексей вновь и вновь крутил перед глазами прощальный пост любимой:

– Шестнадцать лет тому назад у меня начался туберкулез легких и сразу принял бурные формы. Это был новый, усиленный штамм болезни, против которого не существовало лекарств. Когда я уже была при смерти, родители отвезли меня в швейцарские Альпы. Долгие месяцы пролежала я на балконе высокого здания больницы, как будто повисла между небом и землей. Шел снег, день и ночь кружились и падали снежинки, а я лежала в меховом мешке, ожидая конца.

Тогда мне было девятнадцать лет, умирать не хотелось, я боялась того, к чему шла. Но выбора не существовало, умирать было нужно, и вот, понимая неизбежность этого, я задалась целью выкорчевать в себе волю к жизни. Это не было примирением со смертью, нет. Это была борьба против жизни. Чтобы стало легче на душе… Понимаете ли вы разницу? Я принялась воскрешать в себе все любимые образы и затем умерщвлять их, разрушая иллюзии, вытаптывая желания… Времени было много, врачи отвели мне не меньше месяца жизни.

Снег падал день и ночь, я открывала глаза и все видела белые хлопья, проплывающие мимо меня из ниоткуда в никуда… Работа шла медленно, но успешно, и вот настал день, когда я почувствовала, что мне все равно – ощутила в себе великое равнодушие, покой и свободу. Ах, если бы вы только могли понять… Я, наконец, стала свободной: поняла, что и жизнь и смерть не являются радостью или страданием, добром или злом. Это лишь бездушная смена форм бытия, в котором моя личность – ничто. Сказать это легко, но трудно понять.

Итак, жизнь была успешно выкорчевана из сердца, но смерть всё не приходила. Я лежала в меховом мешке между небом и землей и равнодушно ожидала конца – без радости и сожаления. Но горный воздух незаметно сделал свое дело куда лучше, чем хвалёные лекарства: якобы неизлечимая болезнь стала мало-помалу проходить, восстановились физические силы, и однажды врач «поздравил меня с жизнью».

В снежную метель добралась я до деревушки, примостившейся на склоне горы, полночи просидела в старинном здании маленького местного вокзальчика в ожидании экспресса на Цюрих, делающего здесь двухминутную остановку. А потом, потом и сама не заметила, как поезд тронулся. В утренней предрассветной дымке мимо поплыли белые вершины гор, в ущелье начался уже дождь, а когда поезд остановился внизу, я выглянула в окно – Боже! – вокруг благоухал дивный весенний день. Деревья стояли в цвету, из невидимых садов веял сладкий аромат.

Вечер того дня был праздничный: толпы людей в белом запрудили улицы, всюду слышался говор и смех, чей-то сильный и страстный голос пел о любви… Вот тогда, одна среди беспечной, говорящей на чужом языке толпы, в эту весеннюю ночь рождения к новой жизни, я сделала открытие: меня нет. Я умерла.

Конечно, вначале было тяжело. Потом привыкла, втянулась в каждодневную суету, оставаясь ей чужой. Шла по жизни, как не особенно любопытный путешественник. Вышла замуж за чудесного мужчину, полюбившего меня всем сердцем, родила ему дочь, и даже на миг вообразила, будто смогу вновь жить как все. А потом болезнь вернулась – боевые вирусы так просто не отступают, а с болезнью вернулась и свобода от жизни, которую я некогда обрела в далёких горах. Все проходит, пройдет и жизнь – значит, ничего не нужно.

Или нужно только сознание свободы – потому что когда есть это, то больше ничего, ничего не надо. Считать жизнь злом и страдать от этого – означает придать ей значение, которого она не заслуживает. Пессимист – родной брат оптимиста, оба они разными способами утверждают одно и то же. Что же касается меня, то я – скептик, любящий хорошее вино и сильные ощущения. «Долой теплые набрюшники!» – вот мой лозунг. – Люблю пророков, побиваемых камнями, Прометеев и Квазимодо. Люблю неоплаченный скромный подвиг. Сторонюсь от людей с двойными подбородками, в карманах которых аккуратно сложены удостоверения на звание героя и золотые кредитные карты за совершенный подвиг! Прощайте, все кого я знаю и кому я не совсем безразлична. Сегодня я подписала отказ от продолжения поддержания жизни. Значит, завтра меня не будет, потому что последнюю неделю за меня дышит машина – от лёгких не осталось уже ничего.

Приписка к письму, сделанная мужем Ольги, гласила, что письмо, согласно последней воле супруги, он разместил после её смерти. Похоронена она на старом люберецком кладбище, координаты геолокации прилагаются. Про него в прощальном письме ничего не было, да оно и неудивительно – это он любил её, не наоборот. Более того, она даже не знала о его чувствах: до болезни он не успел признаться Ольге в любви, а вернулась на родину она уже замужней. Крепко усвоенные с детства принципы не позволили Алексею говорить с Ольгой о чувствах, тем более он видел её счастье и не хотел даже в малом это счастье омрачать.

Но влюбиться в другую так и не сумел. И вот теперь любимая ушла туда, откуда не возвращаются. А он сидит, пьёт дрянное пиво и не может даже попрощаться – поздно…Вообще всё поздно.

Полуфинал.

Прогреваю мотор и думаю о предстоящем полёте. Полуфинал всемирных игр дело серьёзное – стоит ждать подвохов! И вовсе не случайно вчера был назван именно этот 1938 год. Год непривычных широкой публике, но уже весьма и весьма развитых самолётов. Похоже, что французы, против которых предстоит выступить мне, да и японцы с американцами, которым предстоит столкнуться во второй схватке, покажут сегодня много интересных «домашних заготовок». И только мне на старом, верном, но по меркам 1938 года безмерно устаревшем, «Ишачке» предстоит скорее удивляться, чем удивлять.

Мысли плавно соскальзывают на то, как же мы все, и я в частности, дошли до жизни такой. После победы в бою над Белорусью, потрясённый смертью любимой, я крепко запил, а потом осознал, каким же, по сути, эгоистом был всю жизнь. Жалел себя, упивался своим «несчастьем», и напрочь забыл, что «любовь не ищет своего». Почти месяц провёл я той зимой в Псково-печерском монастыре трудником, выполнял самую тяжёлую и грязную работу, но, в итоге, примирился с собой.

Специалисты, обследовавшие обломки сбитого «Бостона», нашли-таки бомбу, которую тот должен был сбросить. Наши противники подстраховались по полной! Мы ожидали обнаружить стандартный западный спецбоеприпас, с его однозначной маркировкой и прослеживаемой историей, но не тут то было! Бомбер вёз боеголовку производства ещё позднего СССР, да не простую, а одну из опытных «чистых» бомб, появившихся лишь к самому концу 80-х годов, но так и не пошедших в серию из-за распада страны.

Где они раздобыли это чудо, как сумели подготовить к использованию – загадка. Впрочем, если за организаторами стоят госструктуры, то с подготовкой проблем возникнуть не могло. А вот поверить, что все эти годы боеголовка хранилась в одном из западных арсеналов… очень сомнительно. Ну да сейчас не о том – это работа для разведки.

Всемирные авиаигры, в просторечии называемые гладиаторскими, выросли из тех нелегальных боёв, в которых мы принимали участие всего полгода назад. Тогда, после побоища в белорусском небе, казалось, что игры прикроют, но где там… Слишком большую популярность они уже обрели, слишком много денег было вложено, и правительства пошли на легализацию. Тем более кровавое развлечение давало выход агрессивной энергии, которая, иначе, грозила социальными взрывами.

Как и прежде, генератор случайных чисел за сутки до предстоящей схватки называет «год». Согласно правилам, участники не имеют права пользоваться техникой и оружием, первые образцы которого появились позже указанного срока. Исключение сделано для систем спасения пилота. Наша с Иваном идея о «национальных» командах жива. Необязательным правилом, но знаком «хорошего тона» считается использование пилотами «отечественной» техники.

Сохранилось и правило вступления в клуб игроков. К участию в отборочном туре игр допускается всякий, имеющий собственный самолёт… А участник обязуется сражаться в любой схватке, на которую назначен «год» после выпуска его самого старого аэроплана. Случается, что антикварная этажерка вылетает на бой с реактивным истребителем! Но это редкость, да и пилоты профессионалы в таких случаях аккуратно ломают фюзеляж противника стараясь не повредить пилота. Настоящие же бои проходят между неофициальными национальными командами крупных держав. Вот тут схватки ведутся не на жизнь, а на смерть!

Сейчас, во время мира, игры единственная возможность официально стать асом, ведь армии засчитывают одержанные на играх победы в боях. Воссоздание военной авиации идёт медленно, и до первых полётов на новых машинах далеко, конкурс на поступление в ряды обновлённых ВКС ожидается запредельный, так что мы с Арвидасом и Иваном решили ещё немного погладиаторствовать и нарастить «личный счёт», желательно никого не убивая.

Сегодня полуфинал. Заявлен 1938 год. Утром я сражаюсь с французом, а во второй половине дня американец с японцем. Мне нечем удивить публику – видавший виды И-16 тип 17 с двигателем М-25В к 38му году уже абсолютно устарел. На вооружении многих стран появились самолёты, прославленные во время следующей войны. Вообще говоря, формальных ограничений на использование того или иного самолёта нет, и я точно знаю, что, к примеру, Гюнтер без колебаний дал бы мне сегодня свой Bf-109D, но…