Старьевщики

Вообще-то у нас в школе всего три кабинета. «Первый» – бывшая горница барского дома, где обычно уроки вел я с двумя, а то и тремя классами одновременно. Учил русскому, литературе, истории и прочим гуманитарным предметам. Географию с астрономией тоже осилил. «Второй» – кабинет математики, физики, химии, биологии, где заведовала Валька, и «третий» домоводства, где всю оставшуюся малышню учила уму-разуму Крупа. В советские времена первый кабинет еще использовался как пионерская комната, а потому по стенам висели стенды с клятвами, с пионерами, уверено глядящими в будущее и стучащими в барабаны, со стройками какой-то там по счету ударной пятилетки. Стенды, конечно, от времени потускнели, так что светлое будущее уже не казалось таким светлым, зато печка здесь теплая.

3

За партами в первом кабинете, конечно, никого не было. Зато на доске огромными буквами кто-то написал: «УРА! СТАРЕВЩИКИ ПРИЛИТЕЛИ!!!» Я автоматически исправил в надписи грамматические ошибки, для порядку посидел пять минут, раскрыл оба журнала, поставил напротив фамилий учеников букву «Н» и пошел обратно в учительскую. Но никого из коллег там не застал кроме Клавдии Петровны. Она сидела за своим начальственным столом под открытой форточкой, пялилась в экран монитора и задумчиво смолила беломорину, стряхивая пепел в гипсовую пепельницу в виде человеческого черепа.

Курила она много и давно. Крокодилыч как-то намекнул, что по молодости угодила наша директриса за особую комсомольскую принципиальность на народную стройку в очень дальних и холодных краях. Там и пристрастилась к табачному зелью – окружение было соответствующее. Ее, конечно, потом освободили с полной реабилитацией, но пристрастие к зелью осталось.

Что касается компьютера, то он стоял на столе директрисы сравнительно недавно. До этого он числился за «первым кабинетом», там и находился, служа мне наглядным пособием на уроках информатики. Как ответственный за кабинет, я имел дубликаты ключей, что и позволяло мне потихоньку выходить в интернет через телефонную линию правления. Она, линия, у нас на все село всего одна, а потому радоваться прелестям интернета мне удавалось только глубокой ночью, да и то только по пятницам и вторникам – в мои дежурства. Но год назад зимой какая-то местная гнида попыталась в первый кабинет пролезть. Среда была, а по средам у нас дежурит Крокодилыч. Тот предпочитал школу охранять не изнутри, а снаружи – коротал ночи студеные в теплой кочегарке под самогоночку собственного производства. Вот увлекся и не уследил. Решеточки у нас на окнах хиленькие, разок гвоздодером подденешь, и все! Благо, что воры стекло зацепили – разбудили звоном Крокодилыча, тот тревогу поднял, а так бы прощай компьютер! В общем, отделались малой кровью, однако директриса испугалась и велела хранить мудрую ЭВМ в учительской. Здесь и решетки на окнах надежные, и дверь дубовая. Сначала Клавдия Петровна была к компьютеру равнодушна, а потом попросила меня показать, как «это работает» и подсела на разные пасьянсы-преферансы и теперь целыми днями мышкой щелкала. Даже часы свои по химии-биологии-географии нам с Валькой отдала.

– Что, Клавдипетровна, можно считать, что на сегодня уроков больше не будет? – спросил я, запихнув карты в чуланчик и кладя классные журналы на полку.

– Какие уж тут уроки, Ромочка, раз опухоль болотную нашли, – ответила директриса, не отрывая глаз от экрана, – так что не до уроков теперь. Теперь такое начнется…

Директриса, по ее же словам, считала меня «как за сынка родного» и в тесной компании, не при детях, естественно, часто называла Ромочкой. Она не уточнила, что именно начнется, а лишь намекнула, прикуривая новую папиросу от старой, что раз все дети сейчас у управы, не мешало бы за ними приглядеть. Особенно за младшенькими, потому как на Крупу надежды нет никакой. Я кивнул, накинул на плечи стеганку, вышел из учительской, переобулся в сенях-раздевалке в сапоги. Заранее поежился и вышел на крыльцо. Но на грешную землю сходить не спешил. Присел на перила, прикурил, грустно глянул на здоровенную лужу, которая образовывалась перед крыльцом школы каждую весну с первой оттепели непременно. С лужей боролись, засыпали песком и щебнем, прошлой осенью даже вырыли канавы. Все тщетно, лужа снова победила. Почему-то жалко стало сапог. Они у меня настоящие, как выражается местное население – «чисто яловые». Моя квартирная хозяйка бабушка Пелагея Ивановна подарила, царствие ей небесное. От сыночка ее сапожки остались, офицерские. И размер подошел. Чистая кожа и надраены до блеска – во время первой перемены постарался. Ходить в них – одна приятность, но только не по нашей Сосновке в марте, да еще в оттепель.

Идти напрямик по луже не хотелось, для обхода препятствия существовал устроенный Крокодилычем путь, который я считал несколько циничным. Крокодилыч выложил мостки от крыльца до памятника, далее по постаменту, благо он бетонный, с него по плитам опять на мостки и по ним к дыре в заборе.

Памятник у нас, стоит признать, неважный – трехметровая бетонная женщина в бесформенных как у Крупы одеяниях протягивала руки к небесам, в ногах у нее бронзовая пятиконечная звезда с вечным огнем. Памятник, установленный к 30-летию Победы, символизировал скорбь жителей села по погибшим односельчанам. Фамилии погибших были написаны золотом на плитах за спиной скорбящей женщины. Я как-то нашел старый школьный альбом, там на фото при торжественном открытии композиция выглядела очень даже прилично. Однако время памятника не пощадило, краска с бетона облезла, плиты с фамилиями завалились, бронзовую звезду, огонь в которой Крокодилыч зажигал дважды в год – 22 июня и 9 мая с помощью газового баллона, спрятанного за плитами, прошлой зимой какой-то нечестивец выворотил ломом и спер. Да и сама статуя пострадала, упавшей во время грозы веткой дерева ей сломало запястье, Крокодилыч как мог перелом устранил, замазав трещину гипсом, но все равно выглядела рука несколько неестественно. А циничность пути состояла в том, что приходилось идти по плитам с именами павших сельчан. Пусть и стерлась давно краска с плит, а все равно… Я как-то попробовал по фотографии подсчитать – более трехсот фамилий было на этих плитах. Представляете, триста здоровых мужиков не вернулись в Сосновку с войны! Это на село в сотню с небольшим дворов…

Я снова посмотрел на лужу, вздохнул и выбрал «циничный» путь. Проходя мимо бетонной женщины, глядящей в небеса, вспомнил, как дети называют ее с легкой руки Витьки Лимона – Баба ждет старьевщиков.

4

До управы я добрался без особых приключений, лишь разок оступился и провалился ногой в свежую колею от «Кировца». Хороший трактор «Кировец», мощный, только вот проедет по селу, продавит колею, и хрен ты пройдешь! Еще я обратил внимание, что народу на улице нет, словно вымерло село. И собаки почти не брехали, потому что не на кого. Не видно было даже бабушек на лавочках, хотя погода сегодня как раз для них – посидеть на завалинке, да на солнышке косточки старые погреть, новостями, сплетнями обменяться. Хотя насчет солнышка я явно погорячился. Вон в небе тучки надувает, не иначе как к вечеру вольет, а то и снежок выпадет. Уж лучше снежок. Что касается бабуль, догадываюсь я, где они все нынче. Вон у управы толпа какая!

Управа – общественный и политический центр нашего поселения. В левой половине приземистого здания красного кирпича с флигелями размещался Сосновский сельсовет, тут же была резиденция ГАДа – главы администрации Звонарева А.А. В правой половине – правление совхоза «Сосновский», где заведовал директор Женя Негр. Во флигелях размещались ОПОП – опорный пункт охраны правопорядка с участковым Митрохиным и вечно закрытая почта. Писем в Сосновку не писали, посылок не слали, а пенсию старухам почтальонша Катька Рыжко разносила по домам.

Также вечно запертым был культурный центр Сосновки – клуб, длинное бревенчатое здание с выцветшей афишей фильма «Экипаж». Его функции не первый год успешно выполняли лавки под фонарем у бывшей автобусной остановки и «Сельпо» – местный продмаг, где торговала немудреным продуктом вечно пьяненькая продавщица Люська. С недавних пор «заработал» на площади и еще один центр – духовный. Открылись двери Входоиерусалимского храма (памятник культуры аж XVII века), который местные по привычке продолжали называть зерносклад. Надо сказать, что отцу Алексию, возглавившему приход, еще повезло, церковь пережила советские времена без особых потерь, ее крышу постоянно чинили, внутри сохранились даже остатки иконостаса и настенная роспись. Отцу Алексию пришлось лишь водрузить кресты на вновь позолоченные купола да заказать колокола на колокольню.

5

Не соврал Борька, народу у управы собралось довольно много. Если не все село, то уж половина – точно. Выражаясь в духе советской прессы, я бы сказал, что лица сельчан светились радостью и энтузиазмом. Еще бы не светиться, старьевщики – это не шутка, старьевщики – это серьезно!

Осмотрелся, посчитал школьников по головам. Все вроде на месте, только вот бандиты братья Шкуратовы забралась на постамент памятнику Калинову (да, в Сосновке есть еще и памятник!). Не свалились бы… Да нет, братья крепко держались за плечи бетонного, крашенного бронзянкой комиссара и жадно ловили каждое слово Лимона. А Лимон в своей куцей фуфайке чуть ли не на голое тело сжимал в кулаке кепку, как Ленин на броневике, метался по крыльцу управы и толкал речь. Он, жутко шепелявя, без конца повторял одну и ту же историю: как шел по тропинке, себе под ноги глядя, как едва в нее носом не врезался, в опухоль эту, как воняла она, как светилась изнутри мертвенным таким зеленым и голубым светом, как гнилушка в лесу. Как испугался он поначалу, а потом обрадовался. «И не за ту «пятихатку», что мне в качестве премии положена, а за народ обрадовался, что, наконец, и нам, сосновским счастье привалило». Слушать Лимона было трудновато, потому как он не только шепелявил, но и активно жестикулировал правой рукой, на которой не хватало пары пальцев, как у Ельцина. Не очень приятно было смотреть. И мимика у него была чудная. Говорят, в детстве Лимон баловался с соседскими мальчишками «поджигными» – самодельными самопалами, заряжаемыми серой от спичек. И добаловался – разорвало ствол у него прямо в руках, когда Лимон в ворону целился. Ему тогда лет тринадцать было, может, четырнадцать. Пальцы оторвало, и глаз вытек. С тех пор и осталось на лице Лимона выражение, слово он от кислого морщится, будто и вправду лимон целиком съел. Отсюда и прозвище.

Глава наш Андрей Анатольевич Звонарев – крупный мужчина представительного вида стоял тут же за спиной Лимона и теребил в руках пятисотрублевые купюры – премию, положенную первому сосновцу, который увидит старьевщиков. Вообще-то Звонарев – наш почетный земляк. В юном возрасте покинул он Сосновку, чтобы поступить в автодорожный техникум. Строил дороги по всей стране и даже за ее пределами, строил в степях, горах, лесах, тундре, в пустыне и прочая, прочая, за что и получил высокое звание «Почетный дорожник». Сколотив на дорогах страны и зарубежья почет, уважение и небольшой капитал, он вышел на пенсию и вдруг вернулся в родную Сосновку, где и обнаружил отсутствие тех самых дорог, которым посвятил всю жизнь.

Сейчас он старался держаться солидно, глава все-таки, но по всему видно было, что Звонарев Лимону верит и теперь внутренне ликует. А как тут не ликовать? Сколько ждать-то можно? Вон и в Листвянке старьевщики побывали, и в Спасском, и в Горках, и даже в непутевой Гороховке, где трезвого мужика днем с огнем не сыщешь. А Сосновку нашу – село крепкое и справное старьевщики словно нарочно стороной обходили.

Лимон стрельнул у главы цивильную сигарету, глубоко затянулся и начал рассказывать свои историю в четвертый раз, на ходу придумывая красочные детали. Но до конца рассказать не успел – вернулись пацаны с Калинова болота. Подтвердили, задыхаясь от быстрого бега и от восторга одновременно, что действительно, на Калиновом болоте прямо на опушке за топью зреет болотная опухоль. Большущая, почти созревшая, светится уже изнутри, значит, не сегодня – завтра следует ждать старьевщиков.

Звонарев выслушал пацанов, крякнул и торжественно вручил Лимону деньги. При этом хотел что-то сказать, но от слов воздержался и только погрозил Лимону пальцем. Потом прокашлялся, вышел на край крыльца и громко спросил: «Ну что будем делать, православные?!» Риторический, конечно, вопрос. Что делать, все и так знали. Побыстрее собирать по домам-дворам старье, тащиться с ним поутру на болото и ждать, пока не примут. Чего еще выдумывать, не мы первые – не мы последние. Однако была проблема, точнее две проблемы – наш участковый капитан Митрохин и батюшка местный отец Алексий. Надо сказать, что и отец Алексий, и участковый Митрохин наряду с главой нашим Андреем Анатольевичем Звонаревым пользовались в селе непререкаемым авторитетом. «Еще бы, мы, сосновские – народ правильный, законопослушный! Звонарев – светская власть, по закону выбранная. Батюшка Алексий – духовная. Как их не уважать? А уж Митрохин – власть карательная, но при этом – не менее любимая. Такой уж у нас менталитет». Сразу признаюсь – не мои слова. Это наш Крокодилыч как-то изрек. Кстати, что-то его здесь не видно, заплутал где?

Так вот, о проблемах. Если местный глава власти светской Звонарев еще давно сказал, что он старьевщиков ждет, не дождется, и плевать ему на всякие циркуляры из райцентра. С прибором он на эти циркуляры положил. И даже премию из своих личных средств учредил для того, кто первым о появлении благодетелей наших сообщит. Потому как он, Звонарев – лицо, выбранное всенародным голосованием, и ответ держать будет только перед народом, его избравшим, то есть перед нами – сосновцами. А раз весь народ старьевщиков ждет и во сне видит, то и он тоже…

В общем, в главе нашем мы были вполне уверены. Но вот с отцом Алексием и участковым Митрохиным дело было сложнее. Они – люди к нам назначенные, а значит, подневольные. Над отцом Алексием – епархия, у Митрохина в райцентре начальства целое РОВД. И вот в это самое РОВД его уже три раза вызывали на экстренные совещания, где участковому милицейскому составу доходчиво объяснялось, что и как надо делать в случае появления «так называемых «болотных опухолей» и так называемых «старьевщиков». А именно: «при появлении данных объектов сообщить немедленно в район, огородить указанную площадь и не допускать проникновения внутрь огорождения посторонних вплоть до прибытия компетентных органов». В случае невыполнения данного предписания участковым милиционерам гарантировались жуткие дисциплинарные кары, из которых грубое мужеложство в извращенных формах и увольнение из органов без права восстановления были самыми мягкими. После таких совещаний Митрохин возвращался из райцентра на своем «Урале» злой, как собака. И неделю еще ходил хмурый, как февраль, забывая здороваться с сельчанами. Так что оставалось загадкой, как поведет себя участковый, появись вблизи Сосновки долгожданные старьевщики? Ужель пойдет супротив народа и позвонит в райцентр? Тогда, считай, дело – дрянь, не видать тогда счастья своего сосновцам! Понаедут дяди в мундирах и в штатском, понаставят оцеплений, и хрен ты к старьевщикам прорвешься. Хотя, конечно, кто-кто, а сосновцы прорвутся. Не те времена, чтобы простой народ законного счастья лишать. Однако нервы могут потрепать…

Что касается нашего конкретного батюшки, то вообще-то против старьевщиков наш приходской священник отец Алексий никогда особо не высказывался. На вопросы паствы отвечал уклончиво, мол, в священном писании про это дело ничего не сказано, а потому и он сказать ничего определенного не может. Надо ждать патриархова решения, от Бога ли сие явление, али от лукавого… Слов нет, отец Алексий хоть и молод, но мудр не по годам. Даром что до семинарии три года на философском в универе проучился. Хипповал, даже ростоманничал, пока к вере не приобщился. И такой его подход к проблеме всех очень даже устраивал, но тут недавно по первому каналу митрополит заявил, что по здравому рассуждению старьевщики, если они и в самом деле есть, на ангелов не похожи, опять же, не с небес, но из чрева земли появляются и златом расплачиваются. А в чреве сами знаете что – ад кромешный… И зачитал в финале что-то из Апокалипсиса. Так что теперь отцу Алексию делать? Объявлять старьевщиков исчадиями сатаны и обещать анафему тем, кто к ним старье потащит? Вон, в Гороховке местный поп так и поступил, кого-то даже от церкви сгоряча отлучил. Да только не послушались его, даже побили легонько. Но то Гороховка – непутевое там население проживает, сильно пьющее, а у нас в Сосновке народ все больше порядочный, и к Богу отношение трепетное. Даром что предки такую церкву отгрохали, а мы сохранили! И слова отца Алексия слушают, посты соблюдают. Мы тут как-то с Крокодилычем разговорились по поводу старьевщиков, так тот прямо и заявил, что ежели старьевщики и появятся, то пойдет он к ним только с батюшки благословления. Потому как материальные блага, конечно, не лишние, но душа бессмертная куда дороже. Интересно, душа бессмертная у Крокодилыча всегда имелась, или с тех пор, как он партбилет сжег?

6

Первая проблема решилась как-то неожиданно быстро и легко. Я как раз уже отсортировал из толпы младших школьников, согнал их в кучку к памятнику Калинову и наказал «быть на глазах». Кто-то из малышни попробовал возмутиться, но я сделал злое лицо и строго объяснил, что время еще школьное, а значит, за них обалдуев, если случись что, нам – учителям отвечать. Взрослые сельчане мою воспитательную тираду встретили одобрительно, кто-то даже предложил разогнать детей по домам, когда послышался треск мотоцикла, и из-за клуба со стороны улицы Новой выкатился желто-синий «Урал» с восседающим на нем Митрохиным. Участковый аккуратно припарковался у управы, снял белый шлем со старой кокардой (еще с гербом СССР), бросил его в коляску, туда же отправил краги с широкими раструбами, вытер лысину большим белым платком. После чего поднялся на крыльцо, степенно поздоровался за руку со Звонаревым и так глянул на еще стоявшего рядом с главой Лимона, что тот мгновенно стал меньше ростом, быстро с крыльца соскочил и растворился среди сельчан. Снова протерев лысину платком, Митрохин окинул взглядом собравшихся и в воцарившейся тишине сказал:

– Уважаемые граждане, очень хорошо понимаю ваши чувства. Но сообщить в райцентр должОн. Обязан, понимаете? Где, товарищ Звонарев, у тебя телефон?

Глава закивал головой и предложил участковому пройти внутрь управы. Некоторые бабы заохали.

– Как же, позвонит он, разбежался, – услышал я у себя за спиной. Обернулся. Митька Крылов, наш прошлогодний выпускник, а нынче – лучший тракторист на всю округу и байкер-самоучка тер свои мотоциклетные очки и криво ухмылялся.

– Теперь уже никто и никуда не позвонит! – добавил он совершено авторитетно, водружая очки на лоб, после чего вытащил из-за пазухи большие кусачки и выразительно ими щелкнул. И правда, через пару минут участковый вместе со Звонаревым вышли на крыльцо и почти одновременно развели руками.

– Нету связи! – огорченно заявил глава нашей администрации. – Не иначе, как провод где оборвался, или вообще столб телефонный упал. Эх, когда ж у нас вышку поставят, как же плохо без мобильника! Как же теперь до центра дозвониться? Ведь сообщить надо. Эх, хоть бы один действующий мобильничек…

Прав был глава, связи Сосновке явно не хватало. Мобильники не брали, разве что в хорошую погоду и если забраться на водокачку. Но она у нас недостроенная, а потому опасная. А телефонный провод, что соединял нас с райцентром, был крайне ненадежен, как ветер сильный или снегопад – рвался. Но насчет невозможности связаться с райцентром Звонарев явно лукавил. Все знали, что дома у него радиотелефон «СИНАО» с базой и здоровенной антенной. Хоть в район, хоть в Москву звони. Так то – дома! Частная, так сказать, собственность. А тут казенная необходимость. Видимо, и Митрохин это довольно ясно понимал:

– Со связью оно такое бывает по погодным причинам. Ладно, потом позвоню, когда обрыв ликвидируют и связь восстановится, – не стал спорить участковый и тут же сокрушенно добавил, – и дорогу у Горок напрочь развезло, как мне теперь до райцентра добираться, чтобы доложить? Эка незадача! И еще, граждане, решительно вам сообщаю, что к объекту «болотная опухоль» на Калиновом болоте подходить строжайше запрещается! Строжайше! Поняли?!

Все присутствующие на площади, как по команде закивали головами. И я закивал. Конечно, поняли! Чего ж тут не понять?

– Ладно, бывайте пока, а я на Рыжий хутор, – сказал участковый, зачем-то нюхая неизвестно откуда взявшуюся у него в руке хлебную корку, – там, говорят, опять шалят, у фермеров склад взломали…

– Езжай, езжай, кормилец, – чуть ли не всхлипнула бабка Спиридониха, – махая вслед участковому белым платочком. – Бог тебе в помощь, хороший человек!

Дождавшись, когда треск мотоцикла стихнет вдали, все присутствующие на площади, как по команде глянули на Звонарева.

– Посмотреть надо, удостоверится, но без баловства, – сказал глава и, спустившись с крыльца, направился к своему «Хантеру». Едва раскрашенный разводами руссоджип Звонарева тронулся, вся толпа, собравшаяся у управы, как по команде развернулась и двинулась к околице, откуда до тропы на Калиново болото было рукой подать. Я чуть приотстал, размышляя, что делать с малышней. По уму их следовало разогнать по домам, не детское это дело – по болотам шататься. Но болотная опухоль… Сколько я про ее слышал, сколько прочел, как мечтал хотя бы одним глазком на нее глянуть, и вот одна совсем рядом…

Видимо, видя мои сомнения, детишки хором заныли: «Ну Роман Валентиныыыч»… Особо надрывались главные сорванцы Никитка и Дениска Шкуратовы – два брата-акробата по прозвищу Волчий Хрен и Уксус. Прозвища вполне справедливые – по деяниям их. Но в глазах юных сосновцев была такая мольба, что я не выдержал, махнул рукой, сурово приказал, чтобы «никто от меня ни на шаг», и двинулся вслед за остальными.

Глава вторая

НА КАЛИНОВОМ БОЛОТЕ

1

Калиново болото вряд ли можно было назвать приятным местом, особенно сейчас, ранней весной, да еще в оттепель. Гниловатое было болото, пованивало с него, да и трясина здесь была коварная. Что ни год, то телка, то овца, а то и лошадка в той трясине пропадали. Вот осенью прошлой коза пропала у бабки Спиридонихи. Хорошая такая была, Катькой звали, ласковая и молока давала много. Хотя насчет козы я как-то больше склонен верить версии, что это ее Лимон с товарищами – алкашами на закусь под самогон пустил. В сентябре я водил сюда пятиклашек, урок ботаники проводил по теме «Озеро, болото, пруд». Ну и наткнулись мои ребятишки на старое кострище, около которого рожки да ножки козлиные валялись и стеклотара соответственная. Знать, принесли здесь козочку в жертву хмельному богу Бахусу. Хотя, как говориться, не пойман – не вор.

Калиновым наше болото названо вовсе не из-за калины. Не замечено здесь как-то ни калины, ни малины, ни прочей бузины. Зато в этой самой трясине закончил свои дни тот самый комиссар Калинов, про памятник которому я, кажется, уже говорил. Официальная советская версия данного факта весьма героическая. Злой кулак и мироед Рыжко с шайкой подкулачников подстерег отважного комиссара Калинова на большой дороге, когда тот возвращался с пахоты. Комиссары, как известно, для личного примера местному населению любили пахать до темна. Вот на этой пахоте Калинов все силы и растратил, а потому кулацкому отродью отпора достойного дать не смог. Кулаки комиссара связали-скрутили, под покровом ночи вывезли на болото, где долго пытали, выведывая очень важную военную тайну. Но комиссар, ежу понятно, не сказал вражинам ни слова, и даже плюнул Рыжко в лицо. И тот в лютой кулацкой злобе утопил героя в трясине. И еще похвалялся, что так будет с каждым комиссаром. Но соратники по борьбе и товарищи по партии сумели достойно отомстить за героя! Поднялась сельская беднота и дала бой кулакам – мироедам. Бандитов застигли у Рыжего хутора, и, несмотря на пулемет, который строчил с мельницы длинными очередями, разгромили, остатки банды загнали на болото, где те и сгинули.

Вся эта история, красочно оформленная в альбоме – раскладушке хранится у нас в «первом кабинете», в шкафчике рядом с гипсовым бюстом Ленина. На обложке там изображен отважный комиссар на краю болота. Комиссар почему-то в тельняшке, хотя моряком никогда не был, он гордо смотрит в глаза своим мучителям. Мучители бородатые как один и мерзкие на вид. У каждого в руках по обрезу, в народе называемому «смерть комиссару». Самый мерзкий – одноногий бородач в картузе и купеческой поддевке. Одна нога у него деревянная, как у пирата Сильвера из кино. Рыжко и есть, стало быть. И комиссар, судя по всему, именно ему собирается в рожу плюнуть. Такой вот у нас свой народный герой! По этому случаю перед управой стоит бетонный, крашеный бронзянкой памятник отважному комиссару. И в стародавние времена ежегодно в день рождения Ильича сосновские детишки возлагали к ногам крашеного героя живые цветы и читали стихи местных поэтов. Слава Богу, мне насладиться сим зрелищем не довелось

С приходом гласности и со сменой политических ориентиров та же героическая история стала выглядеть несколько иначе. Теперь уже Андриана Рыжко не называли кулаком – мироедом, а уважительно величали крепким хозяйственником, борцом за справедливость и героем! И то верно, ногу-то георгиевский кавалер Андриан на германском фронте потерял. В альбоме – раскладушке, очень похожей на ту, где описывала подвиг Калинова, и тоже хранящейся в первом кабинете, изложена славная история рода Рыжко, их свершения и деяния. Как-то: строительство первой в селе мельницы, маслобойни, лесопилки, нового моста через Пру и дома, ставшего впоследствии школой. А также опека церкви и прочие богоугодные деяния. И теперь уже комиссар Калинов выглядел кровопивцем, изгонявшим хозяйственных мужиков из законных жилищ и отнимавшим у крестьян хлеб (откуда в Сосновке хлеб? У нас же тут сплошь пески да торфянники. Картошку он отнимал в лучшем случае, картошку!). А факт утопления Калинова в болоте был преподан, как справедливая кара, постигшая мучителя трудового крестьянства. Про бой на Рыжем хуторе в новом трактате тоже было изложено несколько иначе. Оказывается, местная беднота никуда не поднималась, да и не было здесь бедноты-то особой. С голоду, по крайней мере, никто не пух. Просто кто-то из «сочувствующих» стукнул в волостную ЧеКу (или тогда уже НКВД был?), прибыл отряд ЧОНовцев с тачанками и пулеметами. Народные мстители, оказывается, мужественно сопротивлялись вдесятеро превосходившим их в численности чекистам, но полегли, как один, под пулеметным огнем. А сдавшихся в плен злые чекисты отвели на Калиново болото и там расстреляли. Конечно, меня несколько напряг факт: откуда появились сдавшиеся, если все народные мстители полегли, как один? И у кого все-таки был пулемет, у бандитов, или у чекистов? Но стоит ли в таких делах обращать внимание на такие мелочи?

С другой стороны, кому мелочи, а кому и наоборот. Говорят, что Крокодилыч, к тому времени торжественно спаливший партбилет на глазах односельчан и принявший крещение у батюшки, даже в район писал. Требовал восстановить историческую справедливость: снести памятник угнетателю Калинову и поставить на его место памятник народному защитнику Рыжко. Но из района ответили, что денег на памятники у них нет, тут детишкам на завтраки школьные не хватает, а он с какой-то ерундой. На «ерунду» Крокодилыч зело рассердился и собрался было писать письмо самому Горбачеву. Но Горбачева скоро отправили рекламировать пиццу, и Крокодилыч как-то это дело бросил. Однако с приездом в наше село господина Звонарева и с победой того на выборах, Крокодилыч снова воспарял духом и начал приставать к главе с идеей замены памятника. Звонарев Крокодилыча грустно выслушал, смету по восстановлению исторической справедливости посмотрел и послал нашего завхоза куда подальше. В смысле, если ему так приспичило, пусть называет бетонного Калинова, как ему вздумается. Памятник-то поясной, не видно, две ноги было у героя, или одна. И буковки с постамента давно поотлетали, теперь как хочешь называй.

Крокодилыч попытался было вступить в дискуссию, но Звонарев посоветовал ему заняться «своим памятником» у школы, после чего наш завхоз сник и тему больше не поднимал.

Что касается меня, то я лично в обе эти истории как-то мало верю. Во-первых, два года назад водил детей по «местам боевой славы» – на хутор Рыжий. Всю мельницу мы там облазили, искали гильзы или хотя бы отверстия от пуль. Ни хрена не нашли! А странно, если был жаркий бой, где ж тогда пробоины? Мельницу-то с тех пор и не ремонтировали. И во-вторых, в прошлом году меня посылали в райцентр на семинар по линии РОНО. Семинар скучный до оскомины, загнали нас в первую показательную школу и парили весь день мозги показательными уроками. Даже фуршета вечером не было. От нечего делать я на следующий день зашел в местный архив и попытался найти что-нибудь по сосновским делам. И знаете, нашел. Оказывается, не мог Андриан Рыжко пришить отважного комиссара Калинова ни на болоте, ни вообще где-либо. Потому как тихо преставился в двадцать втором году от старых ран в окружении безутешных чад и домочадцев. И похоронен в знак заслуг перед общиной у самой церковной стены. А вот сын его, Евстафий, тот, действительно, имел кое какие трения с Калиновым. Но не по части классовой борьбы, а из-за бабы они поцапались. Из-за местной уроженки Марии, первой на селе красавицы и сердцеедки. Она, стерва такая, то Евстафию глазки состроит, то Калинову улыбнется. Вот и подрались мужики, крепко подрались в деревенском кабаке (оказывается, в Сосновке и кабак был!) Накостылял тогда Рыжко Калинову по первое число, невзирая на партийность. По этому поводу и рапорт имелся от местного участкового милиционера Зюкина с описанием деталей конфликта и перечислением телесных повреждений. К рапорту от мая 1928 года было приложено постановление о заключении Рыжко под стражу сроком на 15 суток за побои и хулиганство. Только Рыжко в протоколе почему-то был указан как Петр. Хотя, кто знает, может, был еще какой-то Петр Рыжко, который встретился на узкой дорожке с Калиновым, да и загнал того в болото? В то самое, куда мы сейчас направляемся.