Ханкерман. История татарского царства

Ждали казаки чуть меньше года, осенью стало ясно – будет поход, будет! С уходом летнего тепла, как всегда, приходится ночевать Ибрагиму и простым бессемейным казакам в овине, но они теперь не печалятся, хоть и мерзнут, наоборот – радуются.

Рассказал улан Исса своим татарам:

– Ширинский карача Абдул-Мамон из Казани прислал нашему Касиму тайную грамоту. А в ней сказано, дескать, не любит Казань нового хана Халиля, Мамутякова сына. Хотят казанцы на престол хана Касима. Да, теперь Касима только ханом и называют!

Касим отвез ту грамоту князю в Москву и получил от него полную поддержку. И войско тоже. Теперь в теплом сарае ночуют урусы – пищальники и пушкари. И много их! Великую силу посылает князь Иван в помощь хану Касиму. Свою судовую рать дает.

Скачут гонцы в дальние улусы, в Кадом, в Темников, на Цну и Шачу-реку. Собирается грозное войско в Городце да по приокским селам.

Только вот беда – осень рано дождями пролилась, все дороги размыло. Похолодало опять же. Но когда холод казака останавливал? Ведь на Казань пойдут, а тому городу по богатству равного нет!

В поход вышли после пятничного намаза. Добрым знаком посчитали, что мулла молитву читал в стенах новой мечети из белого камня. Великому хану Касиму и мечеть положена каменная.

С грустью смотрит Ибрагим на струги, что идут по реке. Не нужно пешей рати месить дорожную грязь. Конным полкам пришлось намного труднее – совсем раскисли дороги, не езда, а мука. На ночевках в стане холодно и сыро. Сухих дров не найти, да и обозы отстали. Казаки кидают в походные котлы последние запасы, сегодня еще будет еда, а завтра придется натощак ехать.

Но ничего, казаки уверены: Казань заплатит за все неудобства. На стоянках только и разговоров о казанских яблоневых садах и тучных стадах. Ходят слухи, что лошадей в Казани – бери сколько хочешь.

Ибрагим твердо решил привести из похода не менее трех кобылиц. С трех кобылиц можно начать свой табун. Только бы быстрее до казанских земель добраться.

Перетерпели, добрались до казанских земель! Вот они, за Итиль-рекой начинаются. Да поди ж возьми. Не обманули слухи: великое множество лошадей в Казани. Но и воинов не меньше. Стоит казанское войско за Итиль-рекой, не дает пришлым переправиться. Сотни, тысячи шатров и юрт, везде костры, и на тех кострах жарится жирное мясо. Славно поужинают сегодня воины Халиль-хана. А где обещанные Абдул-Мамоном казанцы, желающие хана Касима? Не видно что-то.

Ибрагим словно учуял запах жирного мяса и только слюну проглотил. Почитай, второй день без еды, струги с припасом перехватила казанская речная рать, а обозы пограбили дикие черемисы. Оно и понятно, черемисы злы на урусов за то, что те обирают их села.

Неделю стоит русское войско на правом берегу Итиль-реки и непохоже, что собирается переправляться. Хан Касим из шатра уже не показывается, говорят, заболел. Остальное войско тоже чихает да кашляет. И дождь льет без конца. Что делать-то? Неужели командиры назад поведут?

1467 год. Капризная удача Ибрагима

Плохой получился поход, совсем скверный. Другого ждали лихие казаки. Холодные и голодные возвращались воины салтана Касима с волжских берегов. Ни славы, ни добычи. В том походе татары потеряли половину коней – многие пали от голода, поломали ноги в чащобах, и их просто съели. Хорошо хоть сами живые вернулись. Салтан Касим в том походе приболел, совсем с лица спал и кашлял.

Возвратилось татарское войско на Оку. Юрта улана Иссы на берегу уже не было, увели его братья Иссы в село на зимовку. Неуютно в селе и холодно, и еще очень тесно, Ибрагиму с остальными казаками пришлось на конюшне да в овине ночевать. Зато хоть отъелись.

Вечерами Ибрагим зажигал фитиль в плошке с бараньим жиром и доставал из мешка свой единственный трофей из того похода – пластинчатый доспех. Бросил его на обратном пути знатный урус, оставшись без коня. Какой уж тут доспех, унести бы ноги налегке. Он бросил, а Ибрагим подобрал, потому что такой доспех стоит больших денег, если его в порядок привести. Оставил бы себе, да, видно, крупным мужчиной был тот урус, доспех оказался Ибрагиму слишком велик.

И еще очень переживал Ибрагим: сможет ли салтан Касим по болезни свое войско в новый поход повести? Худо казаку без похода…

Тревога накатила на всех. Жизнь становилась бедней, особенно в холодную зиму, а без дела татарами овладевало уныние.

Правда, Ибрагим был неожиданно вознагражден. На реке едва не случилось непоправимое. И как не уследили няньки за юной дочкой карачи Хасана? Шустрая пятилетняя девочка соскользнула в прорубь и сразу, без крика, ушла под воду. Только няньки завизжали.

Ибрагим, набиравший ведра, не раздумывая прыгнул за девочкой и вытащил ее на поверхность. Благо, течение тут было едва заметным. Дочь карачи даже понять ничего толком не успела. Охающие няньки быстро ее раздели и закутали в сухую теплую шубу.

Сам казак побежал быстрее в овин, его-то переодеть было некому. Простыл, конечно, но не сильно.

В тот же вечер карача Хасан лично поблагодарил Одноглазого и вручил ему кошель с серебряными монетами. Пусть небольшой, но это серебро!

Не всем так везло, как Ибрагиму Беркузле. Не раз он ловил на себе завистливый взгляд казака Халима. У того дела совсем не спорились, одежда обветшала, а злой местный мороз заставлял бурчать, дескать, негоже жить вольному казаку в таких условиях, надо искать счастья на юге.

В одну из тоскливых зимних ночей Ибрагим никак не мог заснуть. За стенами овина выла метель, было зябко и в голову лезли ненужные мысли. Правильно ли он поступил, когда приехал в Городец Мещерский? Двенадцать лет прошло, много повидал Ибрагим, а не прилипает к нему настоящее богатство и обходит его удача… Нет-нет, грех жаловаться, благодарен Ибрагим и караче Хасану, и улану Иссе, пусть Аллах пошлет им здоровье и долгие лета! Но летят годы-то, не становится моложе казак… Если в ближайшее время не случится успешного похода, то так бедным бобылем и доживет свою непростую жизнь одноглазый Ибрагим.

Охает, подкашливает после купания в проруби, ворочается с боку на бок казак, жалеет себя, слушает вытье бури и чуть ли не сам готов ей подпеть. Потом внезапно пришло ему на ум: хватит ныть, как баба, все у тебя будет хорошо, Аллах тебя не оставит!

Успокоился Ибрагим и задремал.

Только снится ему тревожное: будто погнался он в чащу за лисой, а лиса странная, словно и не зверь, а человек… Не объяснить такого, но во сне все понятно Ибрагиму. И вот бежит он в чащу, все плотнее смыкаются ветви, царапают лицо, держат за одежду, и снег все глубже, проваливаются ноги, падает казак, вскакивает и двигается дальше. Уж и не бег это – борьба за каждый шаг. А лиса не торопится, поджидает Ибрагима и мелким лаем то ли дразнит, то ли подгоняет.

Выбрался Ибрагим из самой чащи, попал на небольшую полянку, окруженную соснами. Посредине – избушка. А лиса уже совсем на человека стала похожа: стоит на задних лапах, а передними жест приглашающий делает, мол, заходи, гость дорогой. И морда у лисы очень знакомая, напоминает кого-то, кого не любит Ибрагим, но вспомнить, кто это, никак не удается.

«Зайду, отдохну», – думает казак, шагая к избушке.

Но вдруг сверху: «Кар-р-р!» – друг-ворон кричит.

«Вот раскаркался, – говорит себе Ибрагим. – То неделями его не слышно, не видно, то прилетает, куда не звали…»

А ворон кричит громче и настойчивей:

– Кар-р-р! Брось, Ибрагим, стой!

Удивляется казак, он-то почти вошел в двери избушки. Смотрит в небо, где кружит ворон, а тот не унимается:

–Пр-р-роснись!!!

Обернулся Ибрагим на лису, а та ножом замахнулась и на морде оскал ненависти.

Выбросил руки навстречу ножу казак, распахнул единственный глаз и в полутьме овина увидел, как на него кто-то настоящий, не из сна, падает с чем-то блестящим в кулаке.

Ужалило левую руку Ибрагима. Так и есть – нож!

Стиснул зубы казак, борясь с неведомым врагом. Оба сипло дышат, оба молчат, давит супостат сверху вниз…

Удалось спихнуть его в сторону, тут Ибрагим и узнал, кто его убивать пришел:

– Халим?!

– Сдохни, одноглазый! – прошипел узнанный и взмахнул ножом.

Ибрагим только и успел, что руку выставить.

Снова обожгло ее болью, но стерпел Беркузле, схватил Халима за рукав, не давая размахнуться для следующего удара.

Пальцами левой вцепился в лицо врага и понял, кого ему лиса из сна напоминала. Бывает же!

Гнев подкрепил силы Ибрагима, и он нещадно сжал пальцы, норовя причинить Халиму лютейшую боль.

С тихим жутким звуком лопнул один из глаз Халима, и он сдавленно взвыл, отстраняясь.

Заворочались на своих лежанках разбуженные казаки. Халим быстро подобрался, держась за лицо, и выбежал из овина.

– Измена! Ловите его! – хрипло крикнул залитый собственной кровью Ибрагим.