Чувствую, что за спиной моей кто-то стоит. Резко поворачиваюсь. Лысый жилистый темнокожий человек с татуировкой на лбу в виде трех шестерок. Рисунки на теле повсюду, но в глаза бросается узкая лобная доля. Скорее всего, он тут главный. Потому что без пижамы, в спортивных штанах и майке без рукавов. Лицо бурое как у покойника. Белки глаз желтые. Зубы через один гнилые.
– Ты кто? – спрашивает носитель знака антихриста.
– Человек, – выдыхаю я не без страха.
Очевидно, мой ответ его удовлетворяет.
– Не на судебке?
– Из армии.
– Колеса есть? Сигареты? Хавчик?
– Ничего нет, кроме пижамы и желания свалить отсюда поскорее.
– Ладно. Вопросы будут, ко мне. Кликнешь Витьку Тамбовского. Это я.
После всех потрясений сегодняшнего дня, хочется спать. Но знаю, что спать не буду. Потому что выдернули меня из привычного казарменного распорядка, из месяца ежедневных пайков опиумного раствора, из радости предвкушаемого дембеля. Выдернули, чтобы отравить мою жизнь. Чтобы узнал я, что есть места хуже армейской неволи. Однако, я спокоен – мир катится в пропасть. Остановить поезд всеобщего безумия невозможно. Хочу выпрыгнуть из состава на ходу и погулять на свободе, вдоволь надышаться. Не трудно пережить двадцать один день в аду, зная, что времени нет, а есть вечность. Понимая, что сердце не может долго противиться уму. К умным приказам хочется добавить какой-нибудь химии. Стучу в медсестринскую, получаю обещанные пилюли. В ярком свете ламп старшая медсестра кажется красавицей. Вероятно, от природы такая – с полными губами и глазами раскосыми. Никакой пластики.
Пилюли вошли хорошо, плавно, не заметил, как погрузился в сон.
И какое мне дело до жука на матрасе? Главное – отрешиться от соседа, который выгибается все сильнее и тревожнее. Койка лязгает, а я тихо уплываю в мир сновидений.
Санитарка приемного покоя молодец. Предупредила о вопросах, которые задает психолог. Иначе я потерялся бы. В сумасшедшем доме теряться нельзя – можно нарваться на диагноз, который станет сопровождать пожизненно.
Утром санитар ведет меня теми же потайными ходами в кабинет психолога. Слева двери приемного покоя.
За столом сидит женщина лет сорока в белом халате. Красивые очки, тонкая шея, стрижка под мальчика, голос грубоватый, прокуренный. Нравятся мне такие психологи. Есть в них что-то помимо инструкций.
– Почему наркотики? До конца службы месяц. Вы на хорошем счету. Боевые командировки, госпиталь, ранение, награда. И вдруг наркотики. Зачем?
– Ранение в голень. Сильные боли. В госпитале забивали боль наркотическими препаратами. Подлечили, а боль осталась. Сказали, что эта боль у меня в голове. Не правда. В городе я нашел точку, где торговали запрещенными лекарствами. Ну, и пошло. Старшина ротный заметил. Я уже готовиться к дембелю начал. А тут проверка. Из Москвы какая-то комиссия пожаловала. Старшина меня сдал. Чтобы не копались в матчасти.
– В какой матчасти?
– Склады. Оружие. Обмундирование.
– Понятно. Теперь речь о тебе. О будущем твоем. Ответишь на некоторые вопросы теста?
Приятно, что психолог легко перешла на «ты».
– Готов.
– На ответ дается две-три секунды. Отвечаем четко, уверенно, односложно. Встречных вопросов не задаем. Понятно?
– Да.
– Чем дерево отличается от полена?
– Живая неживая природа.
– Чем луна от сапога прапорщика?
– Ничем. Оба сверкают.
– Чем трактор отличается от лошади?
– Живая неживая природа.
– Чем мужчина отличается от женщины?
– Мужчина глупее и рожать не может.
– Что такое красота?
– Свойство материи.
– Что такое безобразие?
– Свойство материи.
– Столица Африки?
– Африка – континент.
– Столица Бразилии?
– Буэнос-Айрес.
– Кем ты хочешь стать в будущем?
– Человеком.
– Профессия?
– Психолог.
– Когда вошел в этот кабинет, на что сразу обратил внимание?
– На красивую женщину в очках.
Психолог взяла со стола картинку с какими-то кляксами и попросила сказать, что я вижу.
– Женщина с распущенными волосами. Две женщины. Мужчина. Женщина в лодке. Женщина на лошади. Ежик. Ежик. Большой ежик. Обнаженная женщина.
– Достаточно. Сейчас на отделение. Нарушений психики я не нахожу. Но двадцать один день провести у нас придется. Родители знают, где ты находишься?
– Нет. Я не хотел бы, чтобы они узнали про больницу.