С бала на корабль. Итакин дуб. Повести и рассказы

– Ну как? На лысине боцмана сладко сидится?

– Знамо дело, кайф!

– Не каждому дано…

– Да ты сиди, сиди! Раз сел, значит, боцмана не боишься! Молодец!

– А чё его бояться? Он же не чёрт какой страшенный? Оченно симпатичный «сундук»…

– Особливо, в субботу вечером, когда на корабль из города на бровях дрейфует!

– Или храпит зубами к стенке!

Не поняв, что к чему и причём тут боцман с лысиной, Юрка лихорадочно соображал, пытаясь уяснить суть совершённого косяка. Он оглянулся на злополучный железный пенёк, словно от него желая получить вразумительный ответ. Железяка предательски помалкивала, мол, попался – отдувайся теперь сам, при этом по-прежнему приманивая очередную жертву удобной шляпкой. На противоположном борту корабля находилось такое же нехитрое устройство. « А ведь на нём никто не сидит, вопреки флотскому закону «лучше сидеть, чем стоять и лучше лежать, чем сидеть», значит, – осенило Юрку, – на него почему-то нельзя садиться. А почему? Да какая разница – нельзя и всё тут». Оживлённый гомон на баке не стихал. «Ничего, пусть подурачатся. В конце концов, на корабле я второй день и имею право на ошибку. Потешатся и забудут, – рассудил Юрка и приветливо заулыбался в ответ, памятуя, что по улыбающемуся лицу сердитый кулак не бьёт».

И всё бы то, но в этот момент, когда инцидент был почти исчерпан, на баке появляется ещё одна фигура. И, судя по тому, что все разом стихли, фигура серьёзная. Сцена вторая – те же и некто. Это для Юрки «некто», для остальных же – лёгок на помине – боцман противолодочного корабля мичман Кудин собственной персоной.

Скверно ещё было то, что, поднимаясь по вертикальному трапу в открытый палубный люк, он кое-что услышал, а может быть и всё.

– Что за шум, а драки нету? – и между делом, – Так! Кто чинарики за борт бросает?

– А никто и не бросает, таарищ мичман…

– А вон, едрёна корень, что болтается за бортом? Ихтияндр там, что ли, «Ватрой» перекурил и нырнул на дно чаи гонять?

Это у мичмана на почве давешнего просмотра в кубрике «Человека-амфибии».

– Да то не наш, со стороны подгрёб, зараза…

– Боевой пловец! Ха-ха-ха!

– И кто эт там такой разговорчивый, как я побачу? Никак Броня? Так и есть! Вин самый! Старший матрос Бронштейн, наиразУмнийший матрос в противолодочной бригаде, а может быть, и на всём флоте! Погутарь-ка с моей ж..пой, она дюже любит за жизнь философии разводить, особливо, если кок…

Громкий матросский гогот не дал боцману завершить воспитательную колкость. Броня тоже растянул рот за компанию, понимая, что боцман, нет слов, лихо подцепил его. Не дали договорить, и слава богу, ибо Кудин понял, что переборщил чуток с Броней, грубовато как-то получилось, ведь Бронштейн был толковым радиометристом и, действительно, одним из лучших в бригаде. Ну а то, что острит не в меру, так он же одессит – у них это в крови. Тут боцман, хоть и поскрёб озадаченно левой пятернёй за правым ухом, сдвинув при этом фуражку на лоб, виду о раскаянии, тем не менее, не подал и уже без обиняков мастерски осадил зарвавшихся шутников:

– Так! Отставить смехуёчки, бо пойдёте на нейтрализацию этого пловца, а заодно и ватерлинию протрёте ветошью!

Юрка глянул за борт. Действительно, в мутно-зелёной воде болтался знатный «бычок». «Как он его заметил с трёхметровой высоты бака корабля?» – удивился Юрка. И тут его осенило – ведь это же боцман, ему по должности положено всё замечать. «Надо же, по закону подлости, как раз подоспел», – запаниковал Юрка.

– И кто же это отважился мне на лысину зад свой сраный пристроить? – сменил пластинку боцман.

Даже намёков на лысину у мичмана Кудина не имелось никаких. Напротив, жёсткие смоляные волосы его, казалось, не умещались на макушке и пытались оккупировать и без того не бог весть какую территорию лба. Однако, несмотря на далеко не богатырское телосложение, вид имел он грозный благодаря крючковатому носу в окоёме чёрных без видимых зрачков глубоко посаженных глаз. Свирепости демоническому виду боцмана добавляло мастерское владение флотским жаргоном, включая его непечатный смак. В этом он хоть и уступал командиру корабля, но со временем это отставание сокращалось. К месту сказать, завзятые материалисты, к коим относил себя мичман Кудин, сквернословят до последнего вздоха.

Впрочем, несмотря на его устрашающий вид и крепкое словцо, Кудин, в общем, был безобидным малым, а боцманом отменным, строгим блюстителем морского порядка на корабле и – что важно – попусту никогда не придирался. За это он был в чести у командира, да и команда его уважала. Тем не менее, матросы его всё-таки побаивались не столь за свирепый вид, сколь за способность являться непрошеным джинном из кувшина в самый неподходящий момент. При этом устроить выволочку из крутой смеси бранных слов, едких флотских сарказмов, заезженных постулатов из корабельного устава и жизненного кодекса далёкой закарпатской деревушки, где провёл лучшие годы жизни до призыва на флот. И всё это, заметьте, поделом!

Боцман, разумеется, знал, кто посягнул на честь корабельного кнехта, но втайне надеялся, что кто-нибудь об этом ему доложит официально. Вот тогда бы он имел полное право прибегнуть к исполнению служебного долга по воспитанию личного состава корабля. Но, будучи «сундуком» сметливым, вовремя спохватился. Ещё бы! Каким это надо быть идиотом, что бы вот так, прилюдно, взять и настучать.

– Кто такой? Почему не знаю? – с другого бока подъехал боцман. Как видите, изысканными манерами общения Кудин не блистал.

– Матрос Садовский, товарищ мичман. Вчера прибыл на корабль для дальнейшего прохождения срочной службы.

– Не успел и двух дней прослужить на корабле, а уже нарушаешь морской порядок. Если каждый на кнехт будет садиться, то наш противолодочный корабль славного Балтийского флота станет не лучше ржавой дровяной баржИ.

«Ага! Чёртова железяка, на которую я присел, называется кнехтом, – смекнул Юрка, – Ясно»

– Кто у тебя в старшинах?

– Старшина первой статьи Пашков, таарищ мичман!

– А а а! Корабельный электрик, значит! Вот ты, голубок ясноглазый, и приплыл!

Присутствующие при сём дружно растянули рты. Юрка опять ничего не понял, но решил не переспрашивать, чтобы не попасть впросак. Само прояснится.

– Я-то тебя уж который месяц жду не дождусь, по ночам скупую мужскую слезу в подушку пускаю, как красна девица в ожидании пьяного лыцаря.

Здесь Кудин сделал паузу и вгляделся в новобранца. Высокого роста, худой, но жилистый. Сквозь новую топорщившуюся робу угадывались сильные мускулистые ноги. Брюнет. Взгляд коричневых глаз пацанячий, с любопытством. Нос большой с лёгкой горбинкой. «Почти как у меня, – подумал Кудин. – А ведь неплохой парень Садовский этот, старшиной будет со временем».

И, смягчившись лицом и в голосе, нарочито бодро выпалил:

– Да не боИсь ты, Садовский! Я из тебя, едрёна корень, на утээсе (УТС – учебно-тренировочное судно) настоящего борца за живучесть корабля выпестую. На всю базу греметь будешь, да что там база, на весь флот прославишься!

Эта лирико-утопическая тирада мичмана ещё больше запутала Юрку. Но что-то всё это значило, и, судя по саркастическому тону боцмана, ничего хорошего не предвещало.

– Доложи старшине о нарушении корабельного устава. Пусть просветит тебя насчёт кнехтов, ватервейсов и комингсов как следует. Он у нас дока по этой части. Моё воспитание! Кстати, про «чаи на клотике» нехай не забудет.

С этими словами боцман покинул бак. Само, как видите, не прояснилось.

2

Неспроста мичман Кудин произнёс на баке необычные, на первый взгляд, слова и заинтересовался новобранцем. У него вовсе не поехала крыша, как это могло показаться Юрке. Всё проще пареной репы. Садовский пополнил отделение корабельных электриков, а по боевому расписанию электрик входит в команды, командиром которых является боцман, – баковая швартовую команду и аварийную партию корабля. Долгое время эта штатная единица экипажа отсутствовала и, что странно, не столь сами электрики страдали от этого, сколь боцман, которому на учениях по борьбе за живучесть корабля не хватало как раз этой пары матросских рук. Потому-то Кудин и, как он с присущим ему стёбом выразился, «пускал по ночам скупую мужскую слезу» в ожидании корабельного электрика. И вот, наконец-то, долгожданная штатная единица в лице Юрия Садовского, к радости боцмана, появилась.

В те приснопамятные годы боевые корабли русского флота не грели бока у пирсов, и первый Юркин аврал «По местам стоять, со швартовых сниматься» случился через пару дней после вопиющего осквернения им корабельного кнехта и будущей лысины мичмана Кудина.

Первое явление Садовского на баке корабля в роли швартовщика в столь напряжённый момент, как отчаливание корабля, боцмана особо не обрадовало. На все сто он был непоколебимо убеждён в том, что за пару дней из человека, бесцеремонно усевшегося на кнехт военного корабля, даже маломальского швартовщика вылепить невозможно. А коли так, то получай, боцман, лишнюю обузу – того и гляди, чтобы помощничек сей под трос не угодил или, пуще того, под шумок за борт не сыграл. Потому-то Кудин первым делом оценивающе зыркнул на крепового цвета спасательный жилет Юрки и с непонятными словами «Нежданный карась в вершу попал»» по-хозяйски дёрнул пальцем за стяжной ремешок жилета. Убедившись в надёжности крепления, недовольно пробурчал ещё что-то безадресное и приказал Садовскому ничего не предпринимать без указания. Так новоявленный швартовый коммандос и проторчал истуканом возле электрического шпиля, пока корабль, вовсю дымя непрогретыми дизелями, не отвалил от причальной стенки.

Корабль развернулся и бодро двинулся на выход из базы. Швартовая команда выстроилась в шеренгу лицом к уходящей причальной набережной. Каких-то пятнадцать минут корабль шёл вдоль причалов к морскому каналу, но для Юрки это были минуты триумфа, пусть незаслуженного. На виду у всей базы, на высоком баке теперь уже его собственного боевого корабля, плечом к плечу с матросами, он полноправным членом экипажа выходит в море. Восторг переполняет душу, желание запеть неодолимо. И в сердце Юркином загремела во сто децибел любимая с раннего детства: «Самое синее в мире Чёрное море моё!». Про Балтийское море он песен, к сожалению, не знал. Эх, всё-таки прекрасная это штука – жизнь!

Прохожие на набережной замедляют шаги, любуясь затаённой силой грозной корабельной стали. Матросики останавливаются, провожают взглядом и козыряют вслед противолодочнику. «Сегодня – мы, завтра, быть может, – они». Этой мыслью Юрка уже приобщил себя к некоему морскому братству. Корабль обогнул полосатую свечку старинного маяка и, прибавив ход, заспешил на выход в море.

Уже на траверзе бастиона «Пруссия» старой цитадели Пиллау корабль принялся усердно клевать топориным носом. Ближе к выходу в открытое море волнение усиливалось. Свежий октябрьский норд-вест забирался под бушлат, не церемонясь, вдувался в штанины парусиновой робы и пробирал до костей, попутно разгоняя орды мурашек по ягодицам и спине. Ненастье и качка не испортили Юрке настроения. Напротив, он уловил пьянящий дух настоящего морского приключения и жадно вдыхал его полной грудью: «А как же по-другому? Так и должно быть! Всё по-настоящему, по-взрослому!»

Боцмана Кудина же предстоящая встреча со штормящим морем особо не радовала. Сколько раз он вот так выходил в море за годы службы? Должно быть, не одну сотню раз, не считал. Начинал ещё на «большом охотнике», будучи вот таким же неуклюжим новобранцем, как этот Садовский. Говорят, что все помнят свой первый выход в море. Он силился вспомнить свой и почему-то не мог. Помнил, однако, что боялся, а уж качку и сегодня терпеть не может. Да кому она по вкусу! Не знал он таковых. Только одни её переносят, другие терпят, а уж третьи страдают. Уж если написана тебе на роду «морская хворь», то лечить и не пытайся. Терпи – шторма не часты, да и служба морская не вечна.

Вот и сегодня, судя по всему, придётся хлебнуть этого зелья морского в изрядной дозе. Потому Кудин, дотоле важный и даже надменный, вдруг как-то сник, переменился в лице и при этом излил изрядную ложку дёгтя в сладостную бочку невинного тщеславия, коим упивался Садовский, спустив его с небес морской романтики на «грешную» палубу флотской прозы словами:

– Ну что, ваше величество карась флота Балтийского, чай, поперву в морЯ идёшь? Погода шесть шаров! – И добавил уже без нарочитого пафоса: – Эх, наныряемся сегодня под завязку. В канале-то как баюкает! А что творится за молом?

3