Рассказы

И вдруг однажды ночью я вскочил и закричал. Все мои родственники тут же проснулись, но вскочить сразу не могли, потому что опирались руками друг о друга и друг другу мешали вскакивать. Зато думать они могли все сразу. И они все сразу подумали, что меня кто-то режет.

Покричав минут пять, я успокоился и сказал:

– Ура! Я понял, чего мне не хватало! Мне не хватало дома! Я буду строить дом! Это будет самый замечательный дом! Такой дом, какого вы никогда не видали!

Тут все родственники опомнились, зажгли свет, оделись и выстроились в очередь, чтобы обнять меня и пожать мне руку. Они все рыдали и говорили разные слова о том, что я гений, что у меня светлый ум и что они всегда верили в меня.

– Вот это голова! – говорили они.

– Вот это сила!

– Ух ты!

– Ах ты!

А так как обнять меня хотел каждый, то последний родственник обнял уже утром. После чего усталый, но довольный пошел я на работу.

И вот взялся я за дом.

Сперва привез я белого камня и щебенки под фундамент, красной звонкой черепицы на крышу, желтого круглого леса с каплями смолы для стен.

Потом я привез: рубанки, фуганки, пилы, стамески, долота, дрель, отвертки, молотки, коловороты и сверла.

Еще я привез: мела, известки, песку и кирпича, толстых гвоздей для полов и тонких – для дранки, сто банок краски, самой разной краски – зеленой, белой, красной, синей, оранжевой, черной и желтой, столярного клея, олифы и лака, оконные задвижки, дверные ручки, замки, крюки, скобы, шурупы, доски, рейки, дранки, штакетник для забора, толь, вар, паклю, замазку – и из всего этого начал строить свой замечательный дом!

Сперва я решил построить дым. Я пустил на него самые лучшие материалы. Я его клеил, сколачивал, смазывал замазкой, свинчивал, сбивал, поправлял топором и стамеской, красил всеми красками. Потом пошли в дело известка, штукатурка, бревна, кирпич, толь, доски, песок, черепица. Я выводил в небе узоры и завитки. Дым у меня то клонился на сторону, то опять круто шел вверх. В некоторых местах я его строгал рубанком и полировал. Другие места я нарочно оставлял шершавыми. Дым был у меня разноцветным – на одно место поглядишь, будто ночь на дворе или тучи. В другую сторону поглядишь – совсем синий мой дым, с розовым оттенком, будто под солнцем.

Через месяц с дымом было покончено. Он был так красив, что нельзя было глаз оторвать от него. Он был так высок, что его видно было отовсюду за сто километров. Иногда я брал билет на электричку и отъезжал километров на пятьдесят полюбоваться своим дымом издали. Издали дым был еще красивее.

Во всех деревнях и городах люди то и дело бросали работу и любовались дымом. При этом они говорили разные слова.

Одни говорили:

– Ай-яй-яй!

Другие говорили:

– Вот это да!

Третьи говорили:

– Ну и ну!

А четвертые говорили:

– Ничего не скажешь!

– Это я построил! – говорил я. – Это мой дым!

В ответ все смотрели на меня, качали головами и говорили:

– А!

Но не в этом было главное. Главное было в том, что, когда я построил свой замечательный дым, у меня не осталось материала для дома. Ничего не осталось, ни одного гвоздя! И дом мне строить было не из чего.

Корова-спасительница

Жил я как-то у лесника и пошел на охоту.

Лес мне был незнакомый, и я боялся сначала далеко уходить. А потом увлекся рябчиками. Так они в березах, в елках вспархивали, так умело затаивались, что я скоро забыл про все, а только думал, как бы увидеть и подстрелить птицу.

Ходил я, ходил, устал, сел отдохнуть, осмотреться. А была осень, и весь лес стоял передо мной золотой, потупившись, и березы тихо роняли листья. На всем золотом и нежно-желтом одни рябинки, как флаги, как красные знамена, горели – такой у них горячий красный цвет.

Подумал я о грибах, но только, смотрю, не видно совсем грибов. «Как же так? – думаю. – Рябчиков не добыл, так хоть грибов набрать надо!»

Взял я тогда палку, вышел на поляну, стукнул три раза палкой по старому корневищу и сказал волшебные слова:

Моховики-боровики,

Подберезовики,

И козлята, и опята,

И маслята, и сморчки!

Вы меня не прозевайте,

Из-под листьев вылезайте!

И только сказал я это, сразу вижу – полно везде грибов с коричневыми бархатными шляпками; под кустами, на полянках, под березами, под елками, под хвоей и под листьями.

Кинулся я на них, сперва с корешками брал, а потом опомнился, одни шляпки стал срезать. Сумка моя все тяжелее становилась. А тут еще глухарь поднялся – старый, бородатый, – забухал крыльями так, что у меня сердце остановилось. Выстрелил я, поднял глухаря, а он тяжелый-тяжелый, с холодными лапами.

Очень я обрадовался и запихнул его тоже в сумку, поверх грибов. Нагрузился так, что впору только домой дойти. Одно жалко было: некому в лесу похвалиться своей удачей. «Ах, какой, – думаю, – сегодня удачный день! И грибов набрал, и глухаря домой принесу!»

Только недолго мне радоваться пришлось. Стал я к дому пробираться, шел, шел, а лес кругом все сплошной, незнакомый. Вижу я, что заблудился. И смеркается уже, дни осенью короткие. Стал я поворачивать туда-сюда, стал бросаться в разные стороны – и запутался окончательно.

Сел на пень, пригорюнился, очень не хотелось мне в лесу ночевать. Да еще и тучи стали собираться, дождик накрапывать принялся.

Хорошо, когда дождь идет, а ты в тепле, под крышей сидишь и чай пьешь. Зато каково в лесу-то под дождем да ночью! «Ну, – думаю, – пропал я совсем, промокну весь до нитки!»

Вдруг слышу – вдалеке где-то будто колокольчик забренчал, какие у нас на коров надевают, когда те в лесу пасутся. Снял я шапку, прислушался. В самом деле, бренчит колокольчик – его у нас боталом зовут. Обрадовался я, вскочил и пошел на звук. Потеряю направление, остановлюсь, послушаю. Ботало забренчит, я опять к нему.

Вышел на поляну, гляжу – наша корова, лесникова, с теленком. Теленок черный, а корова белая. Идет она лесом и, видно, знает, куда идет, а теленок за ней.

Так мы и пошли: корова впереди, теленок за ней, а я за теленком. Скоро совсем стемнело, корова рысью побежала, теленок тоже топочет, и я спешу из последних сил. Очень устал, ноги дрожат, сумка с глухарем и грибами плечи режет, ружье так тянет, будто пуд целый весит. И главное, остановиться нельзя, дороги не знаю.

А корова на бегу мычать стала. Замычит, вздохнет глубоко с тоненьким свистом, помолчит немного и опять замычит. Слышу я в ее мычании жажду отдыха, хлева, теплого пойла и так ее понимаю, что, если бы не стыдно было, сам бы замычал вместе с ней.