ПАЛЕЦ АРИСТОТЕЛЯ. Против всех философских мнений

7. Маковельский А. О. Досократики. Первые греческие мыслители в их творениях, в свидетельствах древности и в свете новейших исследований. Ч. 1. – Казань, 1914.

8. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд., Т. 13.

9. Ротенфельд Ю. А. Возродить мшление Аристотеля – значит изменить мир // Историко-философские исследования М.К.Петрова в горизонте проблем современности: Материалы Международной научной конференции (25-е «Петровские чтения») / Под ред. проф. А. Н. Ерыгина. – Ростов н/Д: ОАО «Дониздат», 2012. С. 84—94.

10. Ротенфельд Ю. А. Учение Гераклита об «обменах между противоположностями» – ключ к будущей интеграции естественных и гуманитарных наук // Роль университетов и проблемы онаучивания общества: Сборник научных трудов. Философское и культурологическое россиеведение. Вып. 24. / под ред. доц. М. А. Дидык. – Ростов-на-Дону: Издательство Южного федерального университета, 2015. – 166 с.

11. Ротенфельд Ю. А. Философия как наука: двадцать пять потерянных веков // Проблемы и дискуссии в философии России второй половины XX века: идеи М.К.Петрова (XXVI-е «Петровские чтения»): Материалы Международной научной конференции / Под ред. проф. А. Н. Ерыгина. – Ростов н/Д: Донское книжное издательство, 2013. С. 225—230.

12. Фрагменты ранних греческих философов. Часть 1. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. М.: Наука, 1989.1. Аристотель. Сочинения в четырех томах. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М., «Мысль», 1975. С. 121 – 168.

2. Кто виноват?

Где не было умысла, там нет и вины. Ливии Тит

Поставленный А. Герценом вопрос «Кто виноват?» вполне подходит к осмыслению ситуации, в которой оказалась доведенная до абсурда и окончательно зашедшая в тупик современная философия. Она не только не помогает ориентироваться в жизни, но предлагая множество противоположных мнений, напротив, очень часто дезориентирует людей.

А все началось с осмысления Парменидом и Зеноном гераклитовской гармонии «лука и лиры», объясняющей процессы возникновения (из ничего) и уничтожения (в ничто) противоположностей, описанных Гераклитом как взаимодействие двух пар противоположностей – сходящейся и расходящейся пары. Тогда как Парменид, напротив, считал невозможным, «чтобы из небытия возникало что-нибудь иное по сравнению с ним самим» (М 18 В 8). То же говорит и Мелисс (М 20 В 1, пер. Гомперца): «Из ничего никогда не может возникнуть нечто».

«Какой бы из этих формулировок ни отдать первенство, – пишет по этому поводу А. Богомолов, ясно, что обе они выражают необычайно важную для дальнейшего развития философии и научного знания вообще мысль: бытие неуничтожимо и не может возникнуть из ничего»[36 - Богомолов А. Диалектический Логос: Становление античной диалектики. http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/bogom/04.php].

По Гераклиту же выходило, что по мере уничтожения одной пары противоположностей (переход ее в ноль, в «ничто»), из «ничего» возникает вторая пара противоположностей, ортогональная первой паре. То же касалось и знаменитой теоремы Пифагора, в которой по мере уменьшения до нуля, т.е. уничтожения одного катета, из нуля возникает и увеличивается до максимума второй катет.

Борьба, начатая Парменидом и Зеноном против учений Гераклита и Пифагора, фактически, привела к тому, что только зародившаяся философия, понимаемая как объективная наука, потеряла суть главного направления умственного развития и, в конце концов, оказалась в тупике, из которого по сей день не может выбраться[37 - Ротенфельд Ю. А. Запечатанная книга: Кризис понимания. Кн. 2. Философия, или тень мудрости: Альтернативный курс древней европейской философии. – Луганск: Свiтлиця, 1999. С. 32 – 40.].

Парменид (ок. 540 – 470 гг. до н. э.) был современником Гераклита, но направление, которое он придал мышлению, в корне отличается от того, чему учил Гераклит. В итоге, оба учения навсегда остались олицетворением «противоположных», а, вернее, совершенно разных методов. Если Гераклит исходил из признания процессуальности бытия, то Парменид утверждал, что сущее неизменно. Если первый строил учение, опираясь на органы чувств и разум, отражающий объективные природные и социальные связи, то второй связывает свою философию с опорой на рассудок.

Основной труд Парменида – поэма «О природе» состоит из Пролога и двух частей. В Прологе повествуется о том, как юный Парменид направляется к богине справедливости Дике, которая сообщает ему о том, что знание, опирающееся на чувства, является всего лишь мнением (докса), тогда как истина является продуктом разума. В соответствии с этим одна часть поэмы называется «Путь истины», а другая – «Путь мнения»[38 - Гайденко П. П. История греческой философии в ее связи с наукой. Изд. 2-е, испр. Издательство: М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009, 264 с.].

Подозрение ко всему релятивному приводит Парменида к тому, что мир бинарных оппозиций оказывается под сомнением. Пытаясь найти опору для мышления, Парменид решает, что истинный мир является миром непротиворечивых классификационных понятий. Тогда как мир конкретных различий, осмысляемый в сравнительных понятиях, объявляется неистинным миром и переводится в разряд мнений. Чувственному восприятию человека дан только изменчивый, текучий, противоречивый мир. Что же касается вечного, неизменного и тождественного себе бытия, то оно доступно только мышлению, исключающему относительность и противоречивость. Поэтому предлагаемая Парменидом точка зрения – это взгляд на мир с позиции абстрактного тождества: А = А, т.е. с позиции рассудка.

Парменид впервые обратил внимание на то, как мы мыслим, и вплотную подошел к закону запрещения противоречия – главному формально-логическому закону. В этой связи Парменид резко выступает против лишенных знания людей, которые «бродят о двух головах». Речь здесь идет об ионийских философах:

«Коим «быть» и «не быть» одним признаются и тем же

И не тем же, но все идет на попятную тотчас»[39 - Фрагменты ранних греческих философов. Ч. I. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. Подг. А. В. Лебедев. – М.: «Наука», 1989. С. 296.].

Следует отметить, что поэма Парменида «О природе» в общем-то, хорошо сохранилась. В то же время прозаическому сочинению Парменида «Ахиллес» не повезло. От него сохранилось одно лишь название, свидетельствующее о том, что Парменид одним из первых подверг критике дихотомическое деление системы противоположностей на подсистемы противоположностей, которым, видимо, активно пользовались все ионийские мыслители.

Развивая дальше учение Парменида, Зенон предлагает 45 антиномий, именуемых «логосами». Все они неопровержимо свидетельствовали о противоречивости небытия, движения и множественности, а, следовательно, по Зенону, об их объективной невозможности.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что понятие «логос» введено в философский язык не Зеноном, а Гераклитом. Здесь логос – это смысловая, разумная упорядоченность бытия и сознания, выраженная в сравнительных понятиях, что указывает на отношение парадоксов именно к учению Гераклита. При этом один из парадоксов Зенона «Ахиллес» – служил логической моделью «сходящегося», тогда как другой – «Дихотомия» – моделью «расходящегося». В учениях элеатов, которые в какой-то мере были последователями Пифагора, им могла соответствовать геометрическая модель – прямоугольный треугольник, один из катетов которого может уменьшаться от максимума до нуля (уничтожение), по мере того, как другой катет (возникновение) увеличивается от нуля до максимума.

Но если Гераклит рассматривал самодвижение бытия как вполне объективный природный процесс, обусловленный отношением двух пар противоположных тенденций, то Зенон рассматривал движение, совершающееся по воле мыслящего субъекта. Для этой цели ему вполне достаточно было рассматривать динамику катетов одного из прямоугольных треугольников, в рамках теоремы Пифагора, отражающей лишь одну четвертую часть «единого» Гераклита. В этом проявилось отличие между мысленным экспериментом Зенона и реальным физическим процессом, выраженным Гераклитом в сравнительном понятии «сходящееся-расходящееся», которое в нашей терминологии представлено ортогональной диспозицией.

Осмысление бытия средствами пифагорейской математики позволило философам элейской школы поднять ряд важнейших вопросов, среди которых возник вопрос о пределе делимости «сходящегося» и «расходящегося» их положениями равновесия, «промежуточным». Идет ли это деление до бесконечности (интенсивная бесконечность) как, видимо, думали ионийские философы, или же оно ограниченно некой неделимой, хотя и очень малой, но конечной величиной?

Зенон показал противоречивость как одного, так и другого предположения. Две его антимонии («Стрела» и «Стадий») направлены против движения в дискретном пространстве. А две другие («Ахиллес» и «Дихотомия») – в непрерывном пространстве.

Дихотомическое деление, т.е. деление на два выбрано не случайно. Оно обусловлено существованием промежуточного между «избытком» и «недостатком», которое помимо нашей воли делит «единое» на две противоположные подсистемы. При этом каждая из подсистем, объективно, своим промежуточным, снова делится на противоположные подсистемы и так далее. Речь здесь идет об актуальном бесконечном процессе самоделения реальности на противоположные подсистемы.

Поэтому вопреки мнению Аристотеля и следующих за ним поколений математиков, физиков и философов, Зенон был прав: Ахиллес никогда не догонит черепаху, если под героем троянской войны понимать максимальное значение «сходящегося», т.е. уменьшающегося, уничтожающегося катета в любой данный момент времени, а под черепахой – значение промежуточного между нулем и максимумом.

Более того, под промежуточным не обязательно понимать положение равновесия, строго лежащее между экстремумами, поскольку промежуточным является любая точка, взятая между ними. Поэтому вполне справедливо отмечают, что Ахиллес не догонит не только Гектора, но даже медлительную черепаху.

Так считали Парменид и Зенон с полной уверенностью, что это было очевидно каждому, кто исследовал «сходящееся» как динамический континуум. И даже тогда, когда Ахиллес заканчивал свой бег, количество и порядок стоящих впереди него промежуточных элементов не изменились. По мнению элеатов, это свидетельствовало об абсолютной невозможности полного уничтожения, поскольку какой бы ничтожно малой не была бы оставшаяся часть пути, она все равно могла быть разделена на противоположности. Таким образом, трудности, возникшие с «преодолением» парадокса «Ахиллес» связаны с тем, что мысленный эксперимент потомков был поставлен иначе, чем его ставили элеаты, осмысляя учение Гераклита.

Ахиллес и черепаха (движение одного из катетов)

Но перед античными философами стоял и другой вопрос: если пространство «сходящегося», т.е. уменьшающегося катета бесконечно делимо и абсолютное уничтожение невозможно, то каким образом может возникнуть величина, отличная от нуля, «расходящееся», т.е. увеличивающийся, возникающий катет? Иначе говоря, если из ничего не может возникнуть нечто, то как объяснить возникновение нового, того, что еще не существовало? Каким образом из ничто, может возникнуть нечто?

Было очевидно, что если к ничему, прибавлять ничего, то сколько бы мы это не повторяли, ничего не должно измениться – ничто так и остается ничем[40 - Наан Г. Понятие бесконечности в математике и космологии // Бесконечность и Вселенная. М., 1969. С. 16.]. Поэтому в отношении «расходящегося» или возникающего, увеличивающегося катета было ясно: прежде, чем достигнуть максимума, он должен достигнуть своей половины. Чтобы преодолеть половину, необходимо преодолеть половину половины и т. д. Движение не может не только завершиться, но и начаться. Это было объяснением противоречивости другого логоса Гераклита – «расходящееся», который элеаты называли «Дихотомия».

Единый сюжет: «Ахиллес» и «Дихотомия»

Аргументы Зенона связаны между собой настолько, что отрицание возможности начала движения в парадоксе «Дихотомия» ставит вопрос о начале движения в парадоксе «Ахиллес». Это значит, что Ахиллес не только не догонит черепаху, он даже не сможет начать движение в ее сторону.

Все это, по мнению Парменида и Зенона, должно было рассматриваться как еще один (не зафиксированный Аристотелем, но с необходимостью, на мой взгляд, следующий из учения Парменида Ю. Р.) парадокс и неопровержимо доказывало невозможность самодвижения «сходящегося» и «расходящегося», как порознь, так и совместно.

Непонимание элеатами предложенной Гераклитом гармонии «лука и лиры» оказало катастрофическое воздействие на познание: в своем развитии философское мышление (мудрость) было не только остановлено, но и отброшено назад. В результате развитие конкретных наук было задержано на две тысячи лет, вплоть до 14 – 15 веков, когда схоласты позднего средневековья Жан Буридан и Николай Орезм обратили внимание на природные циклические процессы, с освоения которых и началось восхождение современного естественнонаучного познания.

Стремясь найти нечто устойчивое в непрерывном возникновении и уничтожении реальных вещей, пытаясь выразить это неизменное начало в логически определенной форме, элеаты приходят к идее абсолютно тождественного, однородного и неделимого на части бытия, которое определяется не действительным миром чувственно-конкретных форм, а непротиворечивым предельно общим классификационным понятием. Это позволило элеатам разделить истинно сущее, умопостигаемое – бытие, и мнимо существующее, чувственно-воспринимаемое – мир конкретных явлений.

Противопоставляя мышление общими классификационными понятиями чувственному восприятию, они объявили непротиворечивое рассудочное мышление единственным источником истины. На этом основании, они отрицали всякое различие, поскольку признание различий приводило к противоречию в мышлении.

Столкнувшись с противоречиями бытия, элейские философы пришли к выводу: существует все то, что непротиворечиво, отвергнув, таким образом, существование самодвижения, множественности и ничто. Вместе с тем, они отвергли и объясняющее их существование учение ионийских мыслителей, в том числе и учение Гераклита с соответствующим этой цели понятийным аппаратом – сравнительными понятиями, л о г о с а м и.

Кроме того, учение элеатов показало, что число не всесильно. Поэтому Парменид и Зенон выступили и против пифагорейцев, противопоставив их учению о числовой гармонии свое новое логическое учение. Авторитету пифагорейской философии был нанесен серьезный удар.

Отказавшись от точек зрения физиков и математиков, элеаты дали образец рационального рассудочного мышления. Кроме того, они первыми попытались понять мир, применяя к многообразию вещей понятия предельной общности: бытие, небытие, движение и др.

А поскольку осмысление сущности бытия с позиций абстрактного тождества было связано у них с установлением моментов его устойчивости, постольку Платон называет элеатов «неподвижниками», а Аристотель – «нефизиками». Не желая того, элеаты продемонстрировали тупик, в который попадает конкретно-научная и конкретно-всеобщая (философская) мысль, игнорирующая позиции опытного знания, в то время как Гераклит и некоторые из его предшественников признавали множественность, динамичность и релятивность бытия.

С релятивистских позиций рассматривали мир и софисты — платные учителя мудрости. Главное, чему учили многие из них – было искусство побеждать противника в спорах и в тяжбах, поскольку умение говорить и убеждать в народных собраниях и судах становится необходимым условием успешной деятельности. Под софистикой стали понимать умение любыми путями доказывать свою правоту, умение представлять черное – белым, а белое – черным, холодное – горячим, а горячее – холодным и т. д.

Например, «теплое» можно было рассматривать как противоречивый объект, т.е. как «горячее» и «холодное» одновременно. Поскольку относительно «горячего» – оно было «холодным», а относительно «холодного» – «горячим».

Учение о том, что все в мире относительно – это релятивизм. В гносеологии (учении о познании) он означает, что истина относительна, что она зависит от выбранных позиций: от условий, от места и времени, от обстоятельств.

В учениях софистов не было единства. Их взгляды отличались даже по основным вопросам. Потеряв веру в общезначимую, всеобщую и объективную истину софистика с неизбежностью вела к отрицанию возможности всякого познания, к скептицизму. В конечном счете, все это вело к разложению науки. Особенно опасным это было в области этики, где субъективная истина вносила разложение в область гражданских и нравственных законов.

В отличие от софистов, многие из которых осмысляли мир с точки зрения сравнительных понятий и признавали относительность истины, Сократ (ок. 469 – 399 гг. до н. э.) стремится найти общеобязательное, абсолютное знание. А это означает, что Сократ игнорирует релятивность бытия и служащие для его описания сравнительные понятия, с позиции которых все чувственно воспринимаемые вещи имеют относительное значение, изменяются, возникают и исчезают. Кажущееся большим по отношению к одной вещи, оказывается малым в сравнении с другой. И здесь, казалось Сократу, нельзя найти такой ориентир, который смог бы стать единственной и надежной опорой нашему уму.

Иное дело абсолютные, классификационные понятия, которые отражают общее, одинаковое в вещах. У Сократа не было сомнения в реальности существования общего, которое он понимает в виде вечных, неизменных сущностей, как истинное, идеальное бытие.

Ни у Сократа, ни у Платона не вызывало сомнений: это подлинная реальность, которая не идет ни в какое сравнение с преходящим и релятивным бытием вещей. Более того, знание о чувственно воспринимаемом мире не только объявляется «мнением», но как бы автоматически исключается из сферы чистого разума, из подлинного знания.

Произошел окончательный переворот в воззрениях: подлинное знание досократиков о релятивном мире объявляется «мнением», тогда как мнение о существовании абсолютных сущностей возводится в ранг подлинного «знания». Так место разумного конкретно-всеобщего философского мышления занимает абстрактно-всеобщее рассудочное мышление предельно общими классификационными понятиями.