Философия как наука. Двадцать пять потерянных веков

«по общему мнению, занимается первыми причинами и началами… Таким образом, ясно, – делает вывод Аристотель, – что мудрость есть наука об определенных причинах и началах»[46 - Аристотель. Соч. в 4-х т. – М.: Мысль, 1975. Т. 1. С. 67.].

И хотя многие исследователи высказывают сомнения в отношении ценности передаваемого Аристотелем историко-философского материала, истина, видимо, заключается в том, что Аристотель, наряду с Гесиодом, более или менее точно сумели передать особенность древнегреческого мышления: философского и предфилософского. Но если поэма «Труды и дни» Гесиода дает представление об истоках досократовского мышления, о его каббалистических корнях, то «Метафизика» оценивает мышление греков с философской, более зрелой позиции. Поэтому можно с уверенностью сказать, что из предфилософии Гесиода родилась греческая философия, тогда как в философии Аристотеля она обрела свою зрелость.

Согласно Аристотелю, философия в Древней Греции зарождается как системно – рационализированное учение о природе, ищущее в ней единое начало. Но такой наукой – мудростью, по Аристотелю, может обладать только Бог, который

«принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у Бога. Таким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше – нет ни одной»[47 - Там же. С. 70. О каком из древнегреческих Богов идет речь у Аристотеля? Или это все-таки Бог добиблейской Каббалы? Сравнивая поиск «начал» древнегреческими философами – политеистами, переходящими к монотеизму, с уже устоявшимися библейскими «началами» книги Брейшит – «В начале»: видим, что древнееврейская мудрость стала основанием для возникновения древнегреческой философии. Хотя, по причине борьбы христианства с иудаизмом, позднейшие исследователи древнегреческой философии умалчивали об этом.].

Аристотель понимает, что в основе познания лежит сравнение вещей друг с другом. Поэтому «первая философия» должна познать суть тождественного, сходного, равного и тому подобного, а также противолежащего им. При этом, различие Аристотель понимает как конкретное различие. А именно так, что различное

«различается от чего-то в чем-то определенном, так что необходимо должно быть нечто тождественное, в чем различаемые вещи различаются между собой».[48 - Там же. С. 259.]

В отличие от Сократа и Платона, Аристотель не только не исключает из философии релятивность, а, значит, и сравнительные понятия, напротив, он ищет и находит их в досократовской философии, оценивает их значение для познания истины, а затем вводит в свою «первую философию» в виде четырех видов противолежания: противоречащего, противоположного, соотнесенного, лишенности и обладания.

Повторением в книге этих понятий, как структур мысли, отражающих структуру бытия, подчеркивается их важность для становления разумного мышления. Поэтому снова и снова мы раскрываем их содержание. Но, несмотря на это, многие читатели упорно не хотят осмысливать именно эти абстракции. А без их понимания воспринимается только рассудочные компоненты книги, тогда как самая важная ее часть – разумная, остается вне поля зрения читателя. Причем, и сам Аристотель почти во всех своих работах многократно обращает внимание именно на эти абстракции.

Так, Аристотель отмечает коренное различие между противоречащим и противоположным, поскольку у противоречия нет ничего промежуточного, тогда как между противоположностями оно обязательно существует, ибо противоположности представляют собой избыток и недостаток того или иного субстрата относительно строго заданного промежуточного состояния. Они тождественны по роду, но различны по виду. Причем и промежуточное принадлежит к тому же роду, что и противоположности. Противоречащее, наоборот, определяется Аристотелем как абстрактное различие, которое настолько абстрактно, что включает в себя все, кроме «А».

Классифицируя различия, Аристотель, выделяет «соотнесенное», и рассматривает его как такое отношение, о котором говорят, «что то, что оно есть, оно есть в связи с другим». Аристотель отмечает обоюдность и субстанциальное тождество соотнесенного. Так как под «большим», например, понимается «большее по отношению к меньшему, а под меньшим – меньшее по отношению к большему», «под рабом подразумевается раб господина, а под господином – господин раба». Поэтому соотнесенные между собой стороны всегда находятся вместе, а также в случае необходимости и устраняются вместе. Кроме того, эти отношения касаются чисел и являются их свойствами.

Сравнивая «соотнесенное» с «противоположным», Аристотель убеждается в том, что по определению эти два рода противопоставления отличаются друг от друга. Так, если противоположности рассматриваются как избыток и недостаток относительно «промежуточного», то «соотнесенное» имеет смысл только по отношению друг к другу. Последний признак характерен также и для четвертого вида противолежания – «лишенности и обладания», которые противостоят друг другу отсутствием и наличием одного и того же свойства. Например, как слепота противостоит зрению. Но поскольку между ними Аристотель не сумел выявить числового отношения, он допустил, что они не противолежат друг другу как соотнесенное. Нам же представляется, что «лишенность и обладание» – это предельный вариант «соотнесенного», когда какому-то свойству противостоит его минимальное, т.е. нулевое значение. Кроме того, все три вида противолежания: соотнесенное, лишенность и обладание, противоположное могут быть одного и того же рода, поэтому каждый из них может быть представлен через каждый другой.

Наконец, Аристотель сравнивает эти три вида противолежания с «противоречащим» и убеждается в том, что

«утверждение и отрицание, явно не противолежат ни одним из указанных выше способов, ибо всегда только одно из них необходимо истинно, другое ложно. В самом деле, ни при противоположностях, ни при соотнесенном, ни при лишенности и обладании свойством не необходимо, чтобы одно всегда было истинно, другое – ложно»[49 - Там же. С. 84.].

8. Самое достоверное из всех начал

Аристотель понимает роль, и значение каждого из видов противолежания, но не все они могут быть признаны за «начало начал». Исключение составляет противоречащее, и именно его Аристотель выбирает в качестве самого достоверного из всех начал, как самой первой ступени познания. Философ утверждает:

«невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… – это, конечно, самое достоверное из всех начал».[50 - Там же, С. 125.]

Руководствуясь этим началом можно сказать, что в одном и том же, в одно и то же время, в одном и том же отношении не могут присутствовать абстрактные различия: «А» и «не-А».

Аристотеля интересует и другой вопрос: а могут ли в одном и том же объекте уживаться конкретные различия, т.е. другие виды противолежания, в частности, противоположности. Здесь нет А и не-А, поскольку «горячему» противоречит не «холодное», а «не-горячее». Ведь противоречие может быть лишь в пределах одного понятия, а «горячее» и «холодное» относятся к разным, т.е. к противоположным понятиям.

Закон (запрещения) противоречия вызвал много возражений. Его критиковал Г. В. Ф. Гегель, утверждая, что он метафизичен. Однако это не так, поскольку Аристотель определил границы своей формальной логики только одним из видов противолежания – противоречащим.

Что же касается диалектики, то в круг ее интересов входят и все остальные виды противолежания, множество которых при желании мы можем назвать и расположить друг за другом в ряд между абстрактным тождеством и абстрактным различием. Причем если Аристотель выделял только четыре вида, то, на мой взгляд, их бесконечное множество.

Поэтому с «первой философией» Аристотель тесно связывает и свое логическое учение, ибо основной закон бытия, согласно которому одно и то же не может в одном и том же смысле существовать и не существовать, есть также и закон мышления. При этом следует подчеркнуть, что противоположности – это не противоречащие друг другу стороны. Поэтому противоположности как и другие конкретные различия могут находиться в одном и том же. Например, в одной посуде мы можем смешать равные (и не равные) объемы горячей и холодной воды или белой и черной краски. Но иное дело, когда речь идет о высказываниях: они не в коем случае не должны быть противоречивыми.

Поэтому «те, кто намерен участвовать в беседе, – пишет Аристотель, – должны сколько-нибудь понимать друг друга… Следовательно, если кто говорит, что вот это есть и не есть, он отрицает то, что утверждает, тем самым он утверждает, что слово обозначает не то, что оно обозначает, а это несуразно. Если поэтому „быть вот этим“ что-то означает, то противоречащее этому не может быть верным в отношении одного и того же»[51 - Аристотель. Соч. в 4-х т. Т. 3. – М.: Мысль, 1981. С. 279 – 280.].

Ставя вопрос подобным образом, Аристотель пытается убедить сторонников Гераклита в правильности и необходимости логического закона противоречия. Даже, если утверждаемое Гераклитом по существу истинно, – отмечает Аристотель, – то не может быть правильной сама форма его утверждения,

«а именно что одно и то же может в одно и то же время быть и не быть»[52 - Там же.].

Формально-логическое мышление Аристотеля развивалось в тесной взаимосвязи с его изучением природы и общества. Поэтому его справедливо называют отцом формальной логики как систематизированной науки о рассудочном мышлении.

Но с таким же успехом Аристотеля можно назвать и отцом диалектической логики, как науки о разумном мышлении, поскольку именно он осмыслил ее исходные парадигмы: «противоположное» и «соотнесенное», обусловленные каббалистическим «законом весов». Тогда как все другие жившие после него мыслители, например, Н. Кузанский, Г. В. Ф. Гегель или К. Маркс пытались осуществить этот «проект» на пути предельных обобщений, т.е. посредством использования классификационных понятий предельной общности, т.е. в рамках рассудочного сократо-платоновского мышления.