Воины Андеграунда

Николай закинул последнюю ложку свеклы в рот и оглядел окружающих. Но сколько не всматривался, не верил, что он и они – одинаковы, как оранжевые кирпичи на советских стройках. Нет! Нет! Нет! Я другой, я лучше, решил художник.

Многие, в отличие от друзей, приняли положенные сто грамм водки. Хотя Витёк поначалу порывался тяпнуть рюмашку, но Коля отговорил его, указав на зоркий глаз камеры в углу.

– Не вздумай. Они следят и ждут первого косяка, чтобы впаять тебе четыре месяца. Есть желание их получить? Пожалуйста.

Витя отдернул руку и надулся. Николай понял, что однажды тот не сдержится и выпьет злополучные сто грамм.

Нельзя. Никак нельзя.

3

По темному тоннелю бежала девушка. Волосы запачкались в грязи и крови и мокрыми паклями прилипали к испуганному лицу. Бежавшая оборачивалась, замирала, прислушиваясь к шагам преследователя. Тяжёлая поступь слышалась отчетливо, и девушка прибавила скорости. Оторваться не вышло: нога зацепилась за торчащую из бетона железяку, сильный удар головой, и сил подняться не осталось. Попытка на дрожащих руках пересилить усталость и наскрести по сусекам остатки воли, увенчалась провалом.

Преследователь приблизился и остановился. Девушка задержала дыхание, боясь пикнуть и привлечь внимание, но сильные руки чужака схватили её и перевернули на спину. Она вскрикнула, встретившись глазами с чудовищем, и поползла прочь. Чудище оскалило пасть и зарычало. Большие ноздри втягивали воздух и чуяли добычу.

– Коля, помоги мне, – прошептала девушка, поворачивая лицо. – Слышишь, помоги. Мне больно, родной… Больно…

Художник вздрогнул и проснулся. Проклятый сон, в котором погибала Аля, преследовал его несколько дней подряд, порождая предчувствие, что с женой произошло несчастье. Николай успокоился, вернулся в реальность, перевернулся на спину и оглядел город Сильных.

В подземелье спали. Тусклые ночники освещали кровати-дома красноватым светом, создавая иллюзию, что находишься в комнате, где проявляют плёнку и печатают фотографии. Обитатели жилищ храпели и летали в мирах сновидений, но находились и такие, кто осмеливался играть в карты, затевать драки в туалетах, воровать у товарищей и напиваться в стёклышко. Охранники выносили провинившимся предупреждение; если дежурил Рубен, то в подарок можно было получить бонусы: удар прикладом автомата, пинокв почку армейским башмаком с железным носком, удар локтем, щелбан, солидный подзатыльник «со звоном» и взгляд исподлобья (если косяк несерьёзный). О жестокости стражника с нерусским именем высказывались тихо, боясь навести угрозу, а он расширял бонусную программу и наращивал уважение среди узников. Доставалось нарушителям, тихоням вроде Николая или Витька не перепадало. Рубен чётко следовал правилам, возводя их до ранга постулатов.

В кропотливом труде пролетела дебютная неделя. На второй день друзей разбудили и пригласили ко Льву Андреевичу. Тот прикрепил работников к определенным объектам, выдал график, и они отправились восвояси.

Работалось хорошо. Художник, входя во вкус, забывал, что находится в тюрьме и под присмотром, пропускал приём пищи и наслаждался. Аккуратно, мазок за мазком, слой за слоем он красил коридоры, стены и перила, словно рисовал картину. Снимая респиратор, Коля не замечал льющийся струями по подбородку пот. Нет, ему не хотелось выделиться перед начальством или примером показать, как делать правильно. Напарники, которые ему достались, были редкими профессионалами, и сами могли показать мастер-класс, но вместо советов и тычков дарили радость и уважение. Василий Аксёнов по прозвищу Весельчак и Антон Угрюмов – Угрюм – дополняли друг друга: один шутил, балагурил, сыпал анекдотами и байками из жизни, хохотал, а второй молчал и ходил с кислым лицом, пробивающимся из-под маски или респиратора, улыбался редко, в крайних случаях. Когда простой человек хватался за живот и падал без сил на пол от истерики.

Угрюм и Весельчак привыкли к Николаю и окрестили его Ветром. Вася считал, что у художников в голове ветер, аргумент признали достойным, так и прилепилось. Втроём они отштукатурили и перекрасили комнату охраны, а Коля потратил лишний день, задержавшись до поздней ночи, и подарил стражникам русалку на берегу моря. Она сидела, элегантно положив руку на хвост, и щурилась от светившего яркого солнца. Серую обстановку сменило потрясающее зрелище, и охранники доложили об успехе диктатору.

Лев Андреевич не поленился и пожаловал лично осмотреть шедевр.

– Ты рисовал? – спросил он Николая.

Тот кивнул головой.

– Молодец, – похвалил диктатор. – Достойная вещь. И вы молодцы, Аксёнов и Угрюмов. Покрасили, ни одной зацепочки. – Он показал большой палец. – Предлагаю взяться за мой кабинет, ремонт там не помешает. Желающих и претендентов нет, поэтому поручаю вам. Дерзайте.

Другое дело, подумал художник. Кабинет небольшой, можно договориться с ребятами и сделать панорамное полотно: в центре главную улицу Эмирата Дубай – шоссе Шейха-Заеда с небоскрёбами и пальмами, а по бокам главные достопримечательности ОАЭ – семи-звёздочный отель «Парус» на насыпном острове и башню Бурдж-Халифа, восьмисотметровое творение рук человека, величайшее сооружение, сравнимое по величию с чудесами света.

– Я доволен результатом и даю два выходных, – сказал Лев Андреевич. – После приступаете, Рубен проконтролирует. Отказы не принимаются.

– Да мы не против, ваша светлость, – ответил Весельчак. – Мы, наоборот, за.

– Побалагурьте мне тут. – Диктатор нахмурился. – Заставлю круглосуточно пахать, без поблажек и перерывов на обед.

Ребята побрели по кроватям. Усталость, накопившаяся за рабочую неделю, брала верх, и обитатели Города Сильных вели себя непривычно тихо, без пьянок и разборок. Кое-где слышались приглушённые голоса картёжников, да гудела вентиляция. Подземелье засыпало в спокойствии.

Художник разглядывал ходившего по верхнему этажу Рубена и мечтал увидеть Алю. Представил, как сбежит отсюда, вырвется наверх, придет домой, обнимет жену и прильнет к её сладким губам. И никогда не отпустит.

Николай взялся за проект с удовольствием. Прокручивал в голове образы Змиратов, представлял себя арабом, смотрящим с высоты 124 этажа на любимую страну, и рисовал на бумаге дома на восходе солнца. Эскиз предстояло перенести на стены кабинета и добавить красок, но и чёрно-белый вариант пришёлся художнику по душе. Он отложил в сторону набросок, лёг и вздохнул. Тюрьма, поначалу казавшаяся страшной казармой, открылась для него с другой стороны. Коля осознавал, что уделял творчеству ничтожную долю времени суток, и большую часть жизни валял дурака, общаясь с пустыми людьми, ищущими выгоду, а здесь почувствовал затаившуюся внутри силу. Силу, способную переворачивать сознание и дающую духовную пищу мозгу. Если бы рядом была Аля, он сказал бы, что Николай Трушкин – счастливейший в мире человек.

Художник замечтался и вспомнил, как они вместе трудились над портретом, и не заметил, как рука взяла карандаш и запечатлела на листке любимые черты. Нос, щёки, глаза, волосы, – Николай закрывал глаза, а процесс не останавливался. Он засыпал, а пальцы сжимали графитовый огрызок. Со стороны это выглядело чудом, но жители города Сильных не смотрели в его сторону: спали, ссорились, баловались, попадали в неприятные ситуации, но до чужака с талантом дела никому не было. Художник видел сон, в котором мир обрел правильные черты и добрых людей. Он шёл, держа жену за руку, и радовался, рассказывая об обретении высшей степени развития, а вокруг пульсировали разноцветом краски. Воздух дарил лёгким чистоту и аромат цветов. Зелёные пальмы перешептывались от ветра, а океан, синий и глубокий, полный блестящих рыб, накатывал на белый песок пенящимися волнами. Коля и Аля сбросили обувь и ступили на берег, ступни приятно омывало прохладой. Позади оставался урбанистический Дубай, и двое уходили за горизонт…

Проснувшись, Николай увидел Алин портрет на полу. Подобрав листок, мужчина спрятал его во внутренний карман и потянулся за одеждой. Он не помнил, как нарисовал жену, но поверил в чудо и не удивлялся. Напарники спали, часы показывали пять часов, и художник занялся проектом кабинета Льва Андреевича. Сбегал в столовую, налил горячего чая и под ободряющий храп Весельчака до завтрака успел всё доделать. Усталости не ощущалось, а сердце согревала улыбающаяся Алевтина.

Утром случилось событие, которое Николай неоднократно предсказывал. Витёк не выдержал испытания и напился, своровав из столовой литровую бутылку «Казёнки». Из-за сбоя электричества камеры в подземелье поломались (охранники искали по рации мастера), и художник надеялся, что дело замнётся. Весельчак скрутил штрафника и уложил на койку, друзья придумали легенду о болезни, однако Витёк воспользовался моментом и улизнул, а через полчаса горланил песни, забравшись на смотровую будку. Его сняли выстрелом транквилизатора и под руки отвели в карцер. Диктатор, обычно спокойный и лояльный, кричал и устраивал виновнику взбучку, Витёк порывался отомстить, но вместо этого получал от Рубена удары по болевым точкам и в конце концов стих, свесив окровавленный подбородок на грудь.

Николай, наблюдая за позором Вити, огорчился. Договоренность, скрепленная рукопожатием и обещанием держаться и не сдаваться, была нарушена слабоволием и любовью к алкоголю. Весельчак и Угрюм похлопали художника по плечу, подбадривая, и призывали не принимать близко к сердцу.

– Главное сам не повторяй. Дурной пример заразителен, – сказал Василий, переодеваясь в рабочий комбинезон, запачканный разноцветной краской.

– Четыре месяца впаяют сверху. Как пить дать, – отозвался Коля.

– Бесспорно. Редко выдаются дни, когда в городе не происходит дурного. Каждый день драки, пьянки, шприцы, разбитые носы. Власть нуждается в дешёвой рабсиле, а как её можно легко получить? Правильно: разбросать дармовых стимуляторов и наказывать за их потребление. Идеальный выход! Что русскому мужику надо? После трудового дня накатить стопку-другую, да жену под бочок! А иначе как стресс снимать? К чему я это всё говорю. – Вася поскрёб щетину. – Я тоже однажды сорвался и напился. Набрался, как Витёк, разве что песни не пел на вышке. Охранники накинулись, а у меня разряд по боксу, за область драться ездил, носы соперникам отвинчивал. Первому врезал, второго в нокдаун отправил, потом Злобный прибежал… этот… как его там… Рубен! Антон закивал, подтверждая, что Весельчак не обманывает.

– Встал напротив, глаза злющие, огнём горят, как у льва в западне. Схватились, он – богатырь, автомат применять не стал, решил силу проверить. Отдал напарнику, тот как раз очнулся от удара, бронежилет скинул, кулаки сжал и вокруг меня круги нарезает. А я хоть и пьяный, на ногах стою уверенно, в бубен дал ему за прошлые грешки, тот покачнулся, но не упал. Отошёл, сплюнул в сторону и дал прикурить. Я пожалел, что на свет родился. Уделал так, что кровью дня два в туалет ходил… Неделя карцера плюс четыре месяца в подарок.

– Антоха участвовал?

– Если бы, – загрустил Вася. – Да и вдвоём с ним не справишься. Он – зверюга, монстр, боевая машина. Ему не охранником работать надо, а в боях без правил участвовать. Чемпионом бы стал… А Угрюм спиртным не балуется. Он – бывший наркоман. Экстази, крек, марихуана, героин – это его тема… Все мы, Ветер, не безгрешны. Я могу неделю не просыхать, а потом на полгода завязать. Но мы не преступники, чтобы сидеть в тюрьме. Ни ты, ни я, ни Антон.

– Давай красить, философ, – улыбнулся художник.

* * *

Аля очнулась ото сна и взглянула на часы. Циферблат показывал половину пятого утра, красные цифры вызвали ассоциацию с приснившимся кошмаром, но содержимое сна растворилось, и остался неприятный осадок на душе. Девушка поводила рукой по кровати в поисках мужа, однако вторая половина пустовала. Опять загулял, подумала она. Села, нащупала тапочки, прошла в ванную, приняла прохладный душ, смывая дурные мысли, и устроилась на кухне, ожидая Николая. Спать не хотелось.

Рабочий день пролетел, словно самолёт над аэродромом. Покрытый серой дымкой и переживаниями, он напоминал о временах учебы, когда студенческие будни совмещались с практикой, и всё приходилось делать на автоматизме. Аля ощущала себя запрограммированным роботом: разговаривала с пациентами, ставила им уколы и капельницы, отсчитывала дозы таблеток, проверяла карточки, а сама жила мгновением, когда вернётся домой, обнаружит мужа в добром здравии и задаст ему трёпку за вымотанные нервы. Переодеваясь после смены, она представляла, как заходит в квартиру, видит виноватое лицо Коли, отвешивает солидную пощечину и выгоняет спать на диван.

На улице Аля поймала маршрутку, забралась на переднее сиденье и успокоилась, предвкушая ближайшую расправу. Но с сокращением расстояния, спокойствие улетучивалось, а у подъезда испарилось. Девушка замерла, боясь переступить порог и не обнаружить мужа.

Николая не было.

– Вот это муженёк загулял! – сказала она вслух. Эхо пронеслось по квартире. – Ничего! Вернётся, я ему устрою!!! Покажу, где раком зимуют! Художник от слова «худо»! Бездарность! Алкоголик!

На третьи сутки, когда решение о разводе сформировалось в Алиной голове, позвонила жена Витька и её лучшая подруга Света.

– Алька, у меня беда. Мой пропал, – сообщила она. – Не знаю, запил, или что-то случилось. Двое суток не появлялся.

– Коли тоже нет. Ушёл продавать картину Малинину. У него был, я звонила, картину продал.

– Понятно… Обмывают, наверное.

– Надо в милицию идти, – сказала Аля. – Столько пить нельзя. Вдруг побили или ограбили.

– Подождём до вечера. Даст бог, объявятся. Всяко бывает.

Вечером подруги обратились в ближайшее отделение милиции. Дежурный их выслушал, сверился с бумагами и сообщил, что пропавших видели в баре «Калинка» в четверг после полудня.

– По описанию подходят, – сказал мужчина. – Они вели себя некультурно, буянили, кричали и танцевали на столе. Мы выслали наряд, но нарушителей и след простыл. Будто под землю провалились. Может, осознали вину и у знакомых отсиживаются. Если о пропавших станет известно, мы вас известим. Пишите заявления, образцы есть на стенде.