На дне сыроежки ломаются. «Картинки» с подростками

– Валюта горит! Ёлы-палы, сколько баксов можно отхватить за эти иконы!

Какой киноглаз сможет передать это? Невинность юношеского облика – передаст. Безупречность манер – передаст. Сможет уловить, насколько обучены иронии юношеские губы…

И лишь к одному не готова кинокамера: запечатлеть той разрушительности, которая, пользуясь мальчиком, на миг высунул свой коготок, примериваясь к миру.

    1992, 26 апреля

Превращения «кулачной» игры

Несколько дней назад я наконец решил избавиться от ваучеров. Обречёно понимая, что для меня, как и для большинства простых смертных, приватизационные чеки – всего лишь форма экономической учёбы, этакий завлекательный способ навсегда запомнить, чем «дивиденд» отличается от «инвестиции», я не стал особо мудрить. И пошел ва-банк! Точнее, в банк… В один из коммерческих.

Решил совместить приятное с полезным. Сначала отделаться от ценных бумажек. Потом попробовать разобраться, как нынче выгоднее хранить деньги, что может сулить рядовому вкладчику бизнес-счет, а что, например, вклад накопительный. (Собственное финансовое неведение меня уже давно томило. Вдруг отвалят гонорар, хотя бы за эту вот публикацию, – да такой, что не только долги раздать, а и на тридцать три чёрных дня хватит. И куда с такими деньжищами?! Не в мешке же хранить!). Наконец, воочию хотелось увидеть, чем финансовые «малыши», рекламно угукающие о своем процветании со всех углов, отличаются от привычных «сберкасс», тех самых, что за несколько последних лет так изляпали себя мизерными процентными ставками, нехваткой наличности, очередями, хамством, что от одной вывески «Отделение Сбербанка» – ощущение деревенских ворот, вымазанных в дёгте и посыпанных перьями.

Многозначительно бросив коллегам: «Я – в банк!», отправился…

Я стоял за стойкой, заполнял бланк договора и одновременно любовался, как матовое стекло конторки отражает офисное помещение: оливковые разводы настенных драпировок, притемнённый под старину хрусталь люстр, компьютерные дисплеи, сочащиеся зелёными строчками… Ксероксы источали запах озона, словно море после грозы. А девушки-операторы!.. Одна эффектнее другой!.. «Моя», та, что вносила в память компьютера паспортные данные, вдруг показалась мне эталоном здешнего, банковского, очарования. Конечно, это под её облик подбирался оливковый цвет драпировок, под её черноту ресниц и слабую синеву теней на веках, под голубые прожилки её рук, лежащих на клавишах компьютера. Это специально затемнены хрусталь люстр и цветочных ваз – не должны они соперничать с белозубой операторской улыбкой. И даже простоватые, обычного белого пластика жалюзи на окнах не выпадали из общей гармонии. Разве не смягчали они провинциальной, тавдинско-ирбитской вздёрнутости девушкиного носика?..

В общем, отгороженный от мира пластиковыми шторами, банк выглядел внушительно, автономно, самодостаточно. Здесь клиенту давалась возможность почувствовать себя если не голливудским миллиардером, то уж наверняка хозяином двух-трёх «комков» в Екатеринбурге.

И я уже радовался, что мой вклад не дотягивает до миллиона. Ведь, судя по рекламе, к клиентам-миллионерам банкиры являются на дом. А что в моём тесном дому? Разве помечтаешь? Разве ощутишь себя полновластным хозяином жизни?

Вдруг звякнули подвески на люстрах. Хлопнула входная дверь. И в офисное помещение, бряцая полусапожками, вошёл молодой охранник. Годика двадцати одного.

Он хозяйски полулёг на стойку. Начал мурлыкать-курлыкать с «моей» операторшей. Потом достал из кармана тысячерублёвую купюру.

– Натах, давай в жмэн сыграем!

– Во что? – удивилась Натаха и совсем отвлеклась от обслуживания единственного клиента, то бишь меня. – Я такой игры не знаю!

– Да это очень просто, – «боец» по плечи вдвинулся в окошко, стал объяснять так неторопливо, будто они одни с Натахой на всём белом свете и никто не донимает их дурацкими ваучерами. – У меня в кулаке тысяча рублей. На купюре есть семизначный номер. Говори, какие цифры из этого номера твои…

– Ну, первая цифра и пятая, – с ходу врубилась Натаха.

– А мои – третья и шестая. Третья – это единица, а шестая – двойка. В сумме – три. Так, теперь твои цифры сложим…

Это мы уже проходили! Лет пять назад!

Я повнимательнее вгляделся в «бойца». По возрасту, по манере поведения, по особому выражению лица, из которого даже «мурлыканье» не вытравило жестокости и самодовльства, в банковском охраннике угадывался бывший «пингвинёнок».

«Пингвинятами» называли за середину восьмидесятых годов юных «катал» (картёжных мошенников), облюбовавших кафе «Пингвин». Среди других молодых «каток» эта славилась особой жестокостью, изворотливостью, умением выколотить из подростков-сверстников любые деньги. Основным способом снимания денег с простодыр были карты. Но не брезговали «пингвинята» и другими приёмчиками. В том числе и «жмэном». Дело в том, что «жмэн» – игра заведомо проигрышная для тех, кто не знает, что такое «колхозная капуста».

Мошенничество основывалось на том, что для «жмэна» отбирались особые купюры. Как можно больше нолей в серийном числе! Это и была «колхозная капуста», то есть купюра на «колхозника», на лоха (т.е. простодыру, – Ю.Ш.).

Все деньги, проходящие через руки, «пингвинята» проверяли на колхоз – и подходящие, с чередой ноликов, припрятывали для лучшего случая.

Встретив доверчивого ровесника, юный мошенник предлагал ему игру с несложными правилами. Оба поочерёдно называли порядковые номера двух цифр из серийного числа. Цифры складывались. Чья сумма оказывалась больше – тот завладевал купюрой (или, проиграв, отдавал равную по номиналу).

Несложно догадаться, что по теории вероятности простодыра натыкался обычно на нолики. «Пингвинёнок» же ясно помнил, где расположены цифры, отличные от нуля!

Среди сонма игр – настольных, интеллектуальных, спортивных, народных, эротических и прочая, и прочая – «жмэн» точнее всего было бы определить как игру КУЛАЧНУЮ. И потому, что игровым полем здесь был кулак, сжимающий купюру, и потому, что кулаками «пингвинята» пользовались, выбивая из проигравшего долг, зачастую очень крупный.

Впрочем, до кулаков дело доходило не очень часто. Подростковая молва быстро связала «пингвинят» со взрослыми мошенниками от карт. Попавшие на удочку простофили безропотно отдавали долг, не без основания полагая, что «пингвинятам» покровительствует (не за красивые глазки, конечно) такие «авторитеты» преступного мира, одни фамилии которых бросали в дрожь.

Сейчас эти фамилии известны ещё шире. Преступные некогда авторитеты стали авторитетами легального бизнеса, солидными банковскими клиентами и даже – учредителями некоторых банков.

Я ещё раз взглянул на охранника, чьё присутствие так живо вернуло меня в недавнее прошлое и напомнило, на каких игральных костях воздвигнуто основание некоторых коммерческих структур. Покосился на бланк договора. Что за этим договором – не колхозную ли капусту держу я в руках? Не по заведомо ли проигрышным правилам взялся поиграть с банкирами? Не стоит ли все виды вкладов, в которых я пытаюсь разобраться – все эти «срочные», «рождественские», «накопительные», – свести к одному: «колхозные» вклады?

Стало неуютно и противно. «Боец», между тем, закончил подсчёт очков.

– У меня в сумме три… А у тебя… У тебя – ого! – аж пятнадцать очков! Красненькая твоя! Держи.. – и бывший «пингвинёнок», гроза тощих ребячьих карманов, бумажным самолётиком пустил по воздуху тысячерублёвку.

Я не верил своим ушам. Специалист по «жмэну» проиграл «кулачную игру»! Но ситуация вдруг сразу расшифровалась.

Да потому и проиграл охранник – что специалист, что знал, КАК проиграть, какую купюру (анти«колхозную») для этого выбрать! Полузабытый шулерской приёмчик он вывернул как перчатку, чтобы размягчить девичье сердце. Былое умение ХАПАТЬ он использовал не по назначению, он превратил это умение в умение ОТДАВАТЬ.

– Шоколадку лучше купи! – улыбнулась девушка-оператор, возвращая своему поклоннику тысячерублёвку, а ко мне обратилась: – Заполнили договор?

Я протянул в окошко заполненный бланк, ваучеры. Отдал почти без сомнения.

Во мне вдруг проснулась надежда, что банк, взращённый на криминальной почве, на гранд-шулерских операциях, теперь не тот, что раньше. Как и «пингвинёнок», его охраняющий.

Мне почти поверилось, что новые банкиры переосмысливают свой опыт, видят, что себе дороже обманывать меня, тебя, всех нас. И учатся заигрывать с клиентами… Ну, может, не заигрывать, но и играть честно! Чтобы завоевать симпатии, уважение, а если посчастливиться – то и любовь!

Вот бы оказаться мне правым!

    1994, январь

Цыплёнок

В проходном дворе, в дыму апрельских костров стоят старухи. Прибрали в преддверии пасхи землю у дома, смели в кучи и подожгли сухие листья, теперь отдыхают, опершись на вилы и грабли.

Заняты… костями. Свои – греют в тёплом море солнца, чужие косточки – перемывают.

Тон задает тёсанолицая старуха – из деревянной колоды такое лицо вырублено, однако? Каким-нибудь приполярным шаманом, однако?

– Ай! – плюёт она в костер. – Нынешние мужики всю природу попутали! Измельчали. Один позор от них перед природой! Природа во всех своих отраслях завела: если ты мужского пола – будь самцом, вожаком, защитником… Родился львом – не о себе заботься, а о детёнышах! Родился волком – тоже свой мужицкий удел понимай, не беги от обязанностей! Даже у безмозглых кур…

Старуха, граблями взбив листья в костре, ненадолго переключается на куриную «отрасль» природы:

– Я когда в посёлке жила, держала одного такого петуха. Просто царь петушиный! Клювачий до безобразия!

– Дебошир, что ли? – выясняют слушательницы. – Так этого добра и среди наших мужиков навалом.

– Какой там дебошир! Защитник! Если он рядом с цыплятами – лучше не подходи! Даже я, хозяйка, опасалась к цыпленку руку протянуть, если петя поблизости. Один раз залезла на поленницу, а цыплята из курятника высыпали. И петух с ними. Я шевельнусь – а он как начнёт крыльями пыль взбивать. Сердится! Так я и просидела на поленнице, пока они за ворота не вышли. Минут пятнадцать спуститься не давал, хохлатый!

– Привирай, привирай!

– Вот те крест! Я бы, конечно, справилась… Хозяйка всё же! Но мне с поленницы задом нужно было спускаться, а с заду я беззащитная.